Елена Чудинова - Ларец

• Название: Ларец
• Автор: Елена Чудинова
• Издательство: Авваллон
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-94989-008-6

Россия XVIII столетия. Три девочки-подростка: дворянка, цыганка, крестьянка. Три подруги, три магии — деревенская, цыганская, дворянская (магия драгоценных камней). Обстоятельства вынуждают девочек-волшебниц сразиться с сатаною по имени Венедиктов, проживающим в блистательном Санкт-Петербурге. Враг, разумеется, будет разбит, но какие приключения произойдут с подругами прежде! Им помогут загадочный молодой священник, французский фехтовальщик, по неизвестной для него самого причине покинувший родину, новгородские купцы и бродячие цыганы.

Подругам откроются тайны страшного XVI века, времен Ивана Грозного. События этого жуткого времени тайно продолжаются в просвещенном XVIII столетии!

Действие развивается в дворянских усадьбах и монастырях, на большой дороге и на постоялых дворах, в маленьких городах и в Санкт-Петербурге, в последнем — во время большого наводнения.

---

Впрочем, покойный Орест не напрасно почитал сестру за великую умницу.

— Послушай, — негромко заговорила она вслух, — ты вить не Роман, ты Елена. Мальчишеское платье нравится тебе, но оно не способно изменить твоего тела. Когда бы платье имело такую власть — в добрый час! Но взаправду ты Елена, ты не Роман. Не твоя судьба — фехтовать, и уроки доброго Роскофа почти бесполезны, ибо твои мышцы никогда не нальются нужной силой, твои кости никогда не вытянутся и не расширятся, как он мнит, почитая тебя мальчишкой. Ты останешься сама собою. Судьбу не переменишь. Но твоя судьба будет нещасливой судьбой, коли ты не вернешь своих камней. Камни не слишком нужны Роману, но ты не Роман, ты — Елена.

Издалека, с другого конца улицы, донеслась негромкая песенка, опережающая шаги.

— Шел я поить моих лошадок,
Пела кукушка в лесу.
Пела кукушка и мне сказала:
Милую в землю несут!
Что ты плетешь, зверушка злая?
С милой я был вчера!
Но, как спускался я с гор в долину,
Пели колокола.
— Mais quand je fus dedans l'eglise
J'entendies le pretre chanter, -

подхватила Нелли, которую несказанно умиляли старания Роскофа переиначивать родные песни на русский манер. -

Donnez du pied dedans la chasse
Reveillez-vous si vous dormez!

— Отчего ты не спишь в такой час, юный друг мой? — весело спросил Роскоф. Его улыбка и ворот сорочки ярко белели в темноте.

— Верно твоя история не дает мне сна, — ответила Нелли с неожиданною прямотой. — Быть может, ты доскажешь ее?

Ни Роскоф, ни она не обратили вниманья на то, что манера взаимных их обращений стала короче.

— Будь по-твоему. Пройдемся до площади. — Роскоф вздохнул. — В Париже сейчас самая жизнь, а здесь все спит.

Шаги гулко отдавались вдалеке. Нелли заметила, как в одном из окон опасливо приподнялася занавеска: мелькнула свечка в руке, выхватившая белый колпак.

— Экие яркие нынче звезды. Я остановился на том, как приходил некто, названный отцом Дю Серром. Три часа прохаживался я под окнами в неизъяснимой тревоге. Дю Серр вышел наконец из дому один, без сопровождения отца. Я метнулся к нему, отчаянное подозрение сверкнуло в голове: не убийца ли предо мною?

«Что ты глядишь на меня, будто хочешь укусить, вьюноша? — хихикнул негодяй. — Настанет день, когда ты вспомянешь мой приход с тем, чтобы поставить за меня в церкви пребольшую свечу!»

Я, впрочем, успокоился уже, ибо услыхал голос отца: он говорил кому-то из слуг, чтоб его не тревожили.

До ночи просидел отец взаперти. Я отправился спать, так и не переговорив с ним. Молодые потребности взяли свое, но сон мой был тревожен. Помнилось даже, что я слышал сквозь него женские рыдания.

Не успел я подняться, как ко мне вошла мать: глаза ее были красны. «Поди к отцу, Филипп, — произнесла она дрожащим, усталым голосом. — Он ждет тебя».

Отец встретил меня в своем заваленном старинными бумагами кабинете, окна которого выходили на платаны сада. Наряд на нем был вчерашний, но и без того, по сумрачному, потемневшему лицу, сделалось понятным, что он не ложился.

«Вы звали меня, батюшка?» — с тревогою вопросил я.

«Филипп, — отец поднялся мне навстречу из-за стола. — Филипп, дитя моей скорби, драгоценное мое дитя!»

«Батюшка, что случилося?»

«Сын мой, тебе известно, что я много страдал. — Отец будто не услышал тревожного моего вопроса. — В твоих силах дать сейчас утешение своему родителю. Готов ли ты?»

«Я сделаю все, что Вам угодно будет приказать! Дорогой батюшка, быть может, и даже скорей всего, Эдуар или Симон боле радовали бы Вас успехами в учении, но не сомневайтесь в моей любви! Чего Вы ждете от меня?»

«Послушания. Полного и слепого послушания моей воле. Древние времена видели в нем незыблемое установление Божества, но в нынешние суемудрые дни оно редко».

«Я готов исполнить Вашу волю».

В начале нашей улицы стояла часовня, посвященная Геновефе, защитнице Парижа. Туда и последовали мы с отцом.

«Подойди к алтарю, Филипп», — глухо проговорил отец.

Я повиновался.

«Клянись. „Я покину родину и не ворочусь никогда, будь тому свидетельницею, святая Геновефа. Да буду я проклят вовек, ежели нарушу обещание, данное моему родителю“.

В часовне было и без того темно, но в это мгновение глаза мои, казалось, ослепли. Чужой, идущий издалека голос повторил слова, подсказанные моим отцом.

«Не спрашивай меня ни о чем, Филипп, — молвил отец, когда мы вышли на свет. — О, когда бы я мог рассказать тебе! Настанет день, и ты все поймешь. Увы, злодей Дю Серр прав — начни я пророчествовать на улицах, меня запрятали бы в белый дом».

«Разве Вы не можете довериться мне, батюшка?»

«Я не хочу лишиться твоего доверия. Увы, мне остается лишь уповать на святость обычая и силу любви. Кое-что я смог поведать твоей доброй матери, но на то была причина — я тщился уговорить ее уехать с тобою».

«Матушка разделит со мною изгнание?» — сердце мое дрогнуло.

«Нет, Филипп. Она рассудила, что долг женщины — следовать за мужем, а не за сыном, который найдет поддержку у иной женщины».

«Я… должен жениться не на француженке?»

«Скорей всего так. Быть может, вдалеке встретятся тебе дочери Франции, но поверь, будет лучше для тебя избрать женщину новой страны и обрести новую жизнь. Жена-француженка станет напоминать тебе об утраченном доме. Нельзя жить воспоминанием. Коли я не понял бы того вовремя, ты не увидел бы Божьего света, дорогой мой сын».

«Быть может, француженка-жена заставит меня тосковать о доме. Но отец, отчего тогда Вы хотели, чтобы со мною ехала матушка?»

Лицо родителя моего налилось темной кровью.

«Не спрашивай, Филипп, не спрашивай… Она решила, пусть будет так. О, в одном просчитался презренный Дю Серр — сам я в любом случае с тобою не еду. Подлец мерил по себе».

«Батюшка, коли не хотите Вы открыться мне, не терзайте загадками».

«Ты прав. Отчего ты не спрашиваешь, в какую страну тебе суждено направиться?»

«Мне все едино».

«Ты уедешь в Россию. Некогда страна эта была завоевана гуннами, и ее сообщение с христианскими королевствами пресеклось. Ныне она успешно возвращается к цивилизованности. Страна сия богата и огромна, в ней скрыты неисчерпаемые возможности. Со знатностью и деньгами ты легко найдешь там себе место. Я буду руководить тобою издалека. Не обосновывайся поначалу в столицах, в России их две, старая и новая, живи в глуши, осваивая язык и нравы. С большей открытостью ты заживешь, когда я переведу тебе все средства к достойному существованию — это потребует некоторого времени. Впрочем, все сие мы еще успеем обсудить».

Не в силах сдержать себя, я зарыдал. Отец прижал меня к груди, и я услышал, что и его душат слезы.

Через десять дней меня уже не было в Париже, и с той поры минул почти год.

— И ничего не прояснилось с тех пор относительно сего странного изгнания? — спросила Нелли тихонько.

— Ничего.

Они стояли на площади, невдалеке от собора. Целых два корявых фонаря торчало и тут — скорей мешая глазам приноровиться к темноте, чем даруя свет.

— Есть опасность, которую немногим новичкам удается избежать, — произнес Роскоф. — Приемы, отточенные при хорошем свете, в зале, забываются при нежданном нападении. В таком месте, как это, из-за угла, ночью… Защищайтесь, нето я наставлю изрядных синяков!

Привычный звон металла наполнил площадь.

— Иной раз покажется, будто с кондотьером каким наемным говоришь, что в Париже только и рыскал по темным переулкам, — с насмешкою произнесла Нелли. Длинная тирада не отняла у нее дыхания, голос звучал ровно. А еще неделю назад голос прерывался, когда она говорила во время фехтования.

— Ни одного человека в жизни не убил и нисколь о том не жалею, — засмеялся Роскоф. — Видишь ли, юный Роман, тому, кто лучше других ладит со шпагою, не надобно затевать ссоры.

— Ссоры? — Нелли увернулась от удара, согнувшись в три погибели.

— Всегда тщился быть обязательным, чтобы ненароком не сделаться убийцей. Bien!

Нелли застыла на месте, приоткрыв рот от изумления: тяжелый защитный наконечник ее шпаги ударил под ключицу Роскофа.

— Отлично, мой друг, отлично! — Роскоф небрежно уронил шпагу в ножны. — Скажу тебе, сейчас я того и ждал. Ты из тех, в ком обстоятельства влияют на способность. Иначе сказать, в темноте тебе сражаться легче, чем при свете, ибо темнота будоражит ощущенье опасности. Да я еще и пригрозил обидно. Истинным мастерством тебе не овладеть никогда, для того недостанет терпения и холодности. Но за себя ты постоишь.

— Филипп… это случайность! — Нелли до сих пор не верила себе: положительно не способна она достать Роскофа. — Второй раз не получится, я знаю.

— Не получится. Но коли получилося единожды — стало быть, я довел тебя до твоей высоты. Лучше ты не будешь. Да и откудова взяться должной силе в мышцах? — Роскоф вздохнул. — Я чаю, лучше тебе ехать с Ивелиным, все ж безопасней.