Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

• Название: Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)
• Автор: Джеймс Бернс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-0741-2

Автор книги о Франклине Рузвельте, впервые в истории США избранного президентом на третий (в 1940 г.), а затем и на четвертый (в 1944 г.) срок, — историк, профессор Джеймс Макгрегор Бернс, в 40-е годы работал помощником конгрессмена в Белом доме и изнутри познакомился с политической кухней Америки, в частности с деятельностью администрации президента. В своей книге Бернc дает подробную характеристику президенту и как человеку, и как политику. Огромный пласт малоизвестного у нас исторического материала с неожиданной точки зрения показывает большую игру как захватывающую интригу борьбы интеллектов и характеров.

---

Очевидный ответ на этот вопрос — нужно сдерживать Японию как можно более продолжительное время. Постепенно возникнет открытый конфликт с Германией. Если Япония не вступит в войну, то, возможно, по тем же причинам, по которым воздерживается от присоединения к русско-германскому конфликту. В ноябре 1941 года Рузвельт нуждался в этом не только из-за стратегии «приоритет Атлантики», но и в результате изменения планов в отношении Филиппин. Прежде архипелаг рассматривался как территория, которую невозможно защитить от массированного нападения противника. Вот почему военное и морское ведомства не брали на себя в отношении ее больших обязательств. С назначением генерала Макартура командующим вооруженными силами США на Дальнем Востоке и принятием на вооружение тяжелого бомбардировщика «В-17» Филиппины стали вновь рассматриваться как стратегически важная территория. Но требовалось время для укрепления их обороны — минимум два-три месяца.

Таким образом, преждевременная конфронтация с Японией означала бы ведение не той войны, что ожидалась, не в том океане и не в то время. Однако в ноябре 1941 года уже ясно, что Соединенные Штаты ожидает именно эта война. Почему же президент не поддерживал отношения с Японией и дальше, стараясь не доводить их до конфликта?

Как раз это он и пытался делать, по крайней мере до ноября. Но это было непросто. Каждый раз, когда распространялись слухи о намерении Вашингтона пойти хотя бы на небольшой компромисс в центральном вопросе — вывода японских войск из Китая, Чунцин поднимал истошные крики. Черчилль тоже настаивал на жестком курсе в отношении Токио. На родине Рузвельт имел дело с общественным мнением, настроенным к Японии более воинственно, чем к Германии. В начале августа число тех, кто возражал против войны с Японией, превосходило число тех, кто выступал за войну с ней, в соотношении три к одному, в то время как в конце ноября вдвое больше американцев ожидали в ближайшем будущем войны с Японией, чем были уверены в обратном.

Несомненно, тут важны правильный расчет и трезвый анализ. Черчилль, все еще переживавший горькие уроки Мюнхена, считал, что обеспечить мир можно только проведением жесткой политики. Именно нерешительность демократий спровоцировала, по его мнению, агрессоров на войну. Рузвельт не уверен, что азиатский образ мышления действует таким же образом. Тем не менее больше склонен поддержать теорию Черчилля об обеспечении мира через твердость и стремление Халла проводить принципиальную политику, чем настойчивые рекомендации Стимсона и Нокса продолжать курс на сдерживание японцев, чтобы не отвлекаться от стратегии «приоритет Атлантики» и выиграть время для военных приготовлений в Тихоокеанском регионе.

Позднее получила распространение странная точка зрения: президент, скованный в действиях по развязыванию войны с Гитлером, добился своего через «черный ход» — конфликт с Японией. Подобно всем великим стратегам, он, дескать, опасался войны на два фронта, и стратегия Америки была нацелена в первую очередь на войну с Гитлером. На самом деле президент мог бы воспользоваться «черным ходом» войны, но только не в конце 1941 года, а через три или шесть месяцев после того, как были бы укреплены в оборонном отношении Филиппины и другие территории в Тихоокеанском регионе. Расчеты Черчилля более определенны; он отстаивал позицию твердости с большей решимостью, чем Рузвельт. Премьер-министр с большим основанием полагал, что японо-американский конфликт будет сопровождаться вовлечением Соединенных Штатов в войну с Германией и таким образом реализуется лелеемая Лондоном надежда на полномасштабное американское участие в боевых действиях. Но многое зависело от степени солидарности Берлина и Токио и оценки каждой стороной своего интереса. Черчилль мог столкнуться с нежелательной ситуацией, когда США оказались бы вовлеченными только в конфликт в Тихоокеанском регионе. Вот почему премьер тоже держался стратегии «приоритет Атлантики».

Потерпели неудачу не расчеты Рузвельта, а его просчеты. И поскольку ему недоставало инициативы, поскольку президент занял одностороннюю позицию морального обличения гитлеризма как основного зла, как угрозы порабощения мира без открытой и тотальной борьбы с ним, он столкнулся с массой небольших, но досадных неприятностей. Осенью 1941 года активизировались профсоюзы, почувствовавшие шанс добиться своих целей в условиях роста военного производства. Для многих бизнесменов бизнес продолжался как обычно. В руководящих структурах Управления по промышленному производству в августе создан Совет по приоритетным поставкам и ассигнованиям, но работал он ненамного лучше, чем прежние учреждения. Конгресс, казалось, был не способен принять закон, устанавливающий эффективный контроль над ценами. Военная помощь союзникам хотя и росла, оставалась недостаточной перед лицом гигантских потребностей. Наладившийся поток поставок продовольствия и военного снаряжения прерывался внезапно возникавшими чрезвычайными обстоятельствами и изменчивым спросом.

Стимсон все еще настаивал, что избавиться от всех этих бед можно, лишь если президент станет осуществлять твердое моральное руководство, возьмет на себя инициативу в противоборстве с Германией, установит четкие приоритеты внутренней и внешней политики. Но Рузвельт еще не запрашивал в конгрессе одобрения на объявление войны. Вместо этого он пытался использовать вес страны в международном балансе сил, прибегая к административным решениям и маневрированию.

Особенно осторожную позицию Рузвельт занял в отношениях с Москвой. Поражение России на Украине не изменило отношения к ней среди конгрессменов и населения, а также политиков Белого дома. Убежденные изоляционисты все еще противились помощи СССР и выражали удовлетворение тем, что русские и немцы истребляют друг друга. Этот конфликт, отмечала «Чикаго трибюн», — единственная война в столетии, которая воспринимается цивилизованными людьми с полным одобрением. Рузвельт, державший переговоры с Кремлем под своим контролем, помогал России долларами и материальными средствами, но в небольших дозах, сознавая, что эта страна нуждается в массированной помощи. Он старался не предлагать — и даже не обсуждать — вопрос о включении Советов в число пользователей программы ленд-лиза, пока конгресс не принял законопроект о крупных ассигнованиях под эту программу.

Президент демонстрировал свое обычное уважение к общественному мнению, как всегда крикливому, многообразному, примитивному в оценках и ожидающему твердого руководства. Особенно его беспокоило неприятие сотрудничества с большевизмом католиками. При негласном поощрении президента его друг, член Верховного суда Фрэнк Мэрфи доказывал своим единоверцам-католикам, что коммунизм и нацизм безбожны в одинаковой степени, но последний сочетает безбожие с беспрецедентной жестокостью. Когда президент заметил в беседе с репортерами, что русские допускают в рамках конституции некоторую свободу религии, лидеры религиозных конфессий набросились на него с обвинениями в софистике и невежестве. Хэм Фиш предложил президенту пригласить Сталина в Вашингтон и окрестить его в бассейне Белого дома. Рузвельт направил своего представителя Мирона Тэйлора в Рим приветствовать папу Пия и сообщить ему, что «согласно... достоверной информации, сегодня русские церкви открыты для верующих и посещаются большими массами населения». Тэйлор привез с собой письмо президента папе с утверждениями: советская диктатура столь же «жесткая», как и нацистская, но гитлеризм более опасен для гуманизма и религии, чем коммунизм. На папу это не произвело впечатления; его эксперт по вопросам вероучения монсеньор Доминико Тардини резко возразил: коммунизм был и всегда останется атеистическим и милитаристским. В частном порядке монсеньор пожаловался папе, что Рузвельт оправдывает коммунизм. Ватикан пошел чуть-чуть навстречу Рузвельту, выразив свою позицию таким образом, чтобы католики проводили различие между помощью русским и помощью коммунизму. Рузвельт всегда стремился побудить Москву смягчить свою антирелигиозную позицию, но не преуспел в этом.

Очевидно, великий прагматик не мог существенно повлиять на великого доктринера. Хотя президент вряд ли добивался руководства крестовым походом за полное сотрудничество антифашистских сил, ему удавалось по крайней мере устранять препятствия для такого сотрудничества и позволять этому процессу двигаться естественным ходом. Конгресс отклонил поправки, запрещавшие президенту предоставление России помощи в рамках программы ленд-лиза; в конце октября президент без всякой помпы сообщил Сталину, что тот может рассчитывать на американские поставки стоимостью миллиард долларов. Однако за это президент платил определенную цену. Ему и его коллегам пришлось поступаться провозглашением великих идеалов Объединенных Наций и делать упор на целесообразность помощи России: это позволяет ей выстоять в войне и, таким образом, делает американское вмешательство в войну менее необходимым. Получалось, что помощь предоставляется из циничных, эгоистических соображений. Единственное, что связывало американцев и русских, — общая ненависть к нацизму и страх перед ним.