Владимир Ажиппо - Не зарекайся

• Название: Не зарекайся
• Автор: Владимир Ажиппо
• Жанр: Прочая документальная литература

О тюрьме написано немало. Авторы «тюремной прозы» – это либо люди, побывавшие за решеткой, либо литераторы, изучавшие проблему «снаружи», основываясь на чужом опыте. Данная книга уникальна. Впервые за всю историю литературы о тюрьме написал профессиональный тюремщик. Написал предельно откровенно, остро, в меру цинично, в тонах черного юмора, без слюнявой сентиментальности, фальшивого романтизма и чиновничьего холуйства. У читателя книга может вызвать шок, но она в корне изменит привычный взгляд на человеческие отношения. Во многом эта книга – результат работы очень разных людей с огромным жизненным опытом и незаурядной судьбой. Собрать, проанализировать и систематизировать материал, который до этого профессионально никто не исследовал, одному человеку не под силу.

Дополнительные комментарии к книге от Д.Ю. Пучкова aka Goblin можно прочесть на его личном сайте http://oper.ru/torture/read.php?t=1045689087 (первая часть) и http://oper.ru/torture/read.php?t=1045689100 (вторая часть).

---

Когда, наконец, открывается дверь, живой зэк требует, чтобы мертвеца забрали из камеры. А в ответ ему какая-то сонная морда объясняет, что человек просто отдыхает, а ты, падла, если будешь ломиться и орать, точно станешь мертвым. Дверь закрывается на всю ночь. Рано утром еще живого зэка переводят в другой карцер, а мертвого уносят в санчасть.

Когда после этого мероприятия зэк, ставший «воспитанным» (а его поведение, действительно, здорово меняется) пытается рассказать о пережитом, на него смотрят, как на алкаша, которого «хапанула белка».

Подобные эксперименты могут закончиться для зэка хэппи-эндом, но все равно ему предшествует сильнейший стресс, который надолго оставляет след в эмоциональной памяти и заставляет задуматься о роли администрации в тюрьме и собственной уязвимости. При этом реализуется точный психологический расчет: у зэка не остается морального права затаить злобу, закончилось-то все благополучно. Но это уже «высший пилотаж», такое случается очень редко. Вот примеры такого «благополучия».

Первый. Сидит в многолюдном корпусе (около двух тысяч человек) зэк, с точки зрения администрации, весьма противный. Назову его М. Руководит «движением» в корпусе, добивается какой-то справедливости, организует написание жалоб на действия тюремщиков (надо признать, справедливых жалоб), формирует и распределяет «общак», одним словом, говоря по-воровски – «смотрит» за корпусом, говоря по-ментовски – мутит воду. Как только М. допускает малейшую промашку – «едет» в карцер, но, в силу своего опыта, промашки он допускает редко.

При очередном обыске в камере, где сидит М., один из сотрудников разбивает нарды. Нарды местного производства, слова доброго не стоят, но других в камере нет. Зачем разбивает – объяснить трудно, тюремщики часто совершают немотивированные поступки. После этого начинается нездоровая возня: зэки по очереди жалуются на этот беспредел. Создается замкнутый круг: зэки жалуются – их «прессуют» – они жалуются еще больше.

Выход находится. Как-то вечером зачинщика этого противостояния выводят из камеры и помещают в бокс, где находятся с десяток арестантов, которых сейчас будут водворять в карцер. По одному их выдергивают из бокса, заводят в дежурную комнату и «воспитывают». Воспитывают так, что в боксе процедура хорошо слышна.

М. «прикидывает» свои перспективы: с одной стороны, вроде, на него никаких документов не готовили, стало быть, сажать не за что, а, с другой стороны – от этой публики в погонах ожидать можно все, что угодно. В общем, перспективы хреновые. «Варится» он так часа полтора на фоне криков тюремщиков и воплей зэков, потом остается в боксе один. Вопли стихают, наступает тишина. На душе у М. становится еще «приятней». Наконец, заводят его в комнату, где находятся человек пятнадцать офицеров во главе с начальником. И тот, обращаясь к М. по имени-отчеству, спрашивает, действительно ли в камере нет нард? Это непорядок. Возьмите, пожалуйста. И дают М. красивые резные лакированные нарды. На одном поле надпись «Ворам веры нет», на другом – «Ментам веры нет». Все, извините, забирайте нарды и топайте в камеру.

Топает М. и подсчитывает, сколько же он лет жизни за два часа потерял?

Второй пример. По традиции, перед каким-либо праздником карцер забивают публикой, которая имеет «вес» в тюрьме. Во времена большевиков порядок этот был вполне осмыслен: во избежание любых недовольств политического толка тех, кто «строил погоду», прикрывали. Но при этом из общего правила делалось одно исключение: на Новый год эту процедуру не проводили, этот праздник – для всех праздник, и для красных, и для белых, к идеологии он не имеет никакого отношения. В тюрьме новогодняя ночь – самая тихая ночь в году.

Когда Союз развалился, а вместе с ним исчезла его идеология, эту традицию почему-то сохранили, но сохранили довольно тупо: стали сажать неугодную публику на все праздники без разбора, в том числе и на Новый год. Зачем – никто не задумывался, вообще вопрос «зачем?» тюремный персонал задает редко, а руководители этого персонала еще реже. Мол, едем по колее, и слава Богу, до сих пор вывозила, авось, и дальше вывезет.

Накануне очередного Нового года, 31 декабря, набивают полный карцер теми, кто составляет «цвет» тюрьмы. Набивают плотно, из расчета три-четыре человека на два места. Формально их закрывают за хранение заточек, которые им подложили в вещи при обыске, или на основании других примитивных «прокладок», а фактически – за самостоятельность и нежелание кланяться. Естественно, вся тюрьма предпринимает героические потуги, чтобы «загнать грев на подвал». Эти старания пресекаются усиленным надзором и обысками через каждый час. Ни курить, ни пожрать у наказанных нет. Такая вот новогодняя елочка.

Часов в десять вечера всех неожиданно выгоняют в коридор, где их окружает вся оперативная группа вместе с собакой. Понятно, что все это не к добру. Старший из присутствующих начальников холодно и коротко поздравляет группу зэков с Новым годом, желает здоровья и удачи. Зэки стоят, не шевелясь, затравленно смотрят, воспринимая этот спектакль как намыливание веревки. Начальник продолжает: сейчас он объяснит, кто в «доме» хозяин. Это уже воспринимается как затягивание петли на шее. И, наконец, наступает развязка: амнистия, все свободны, все по «домам».

Секунды две стоит тишина, а потом все «узники совести» одновременно делают выдох и приходят в движение. Кто-то нервно смеется, кто-то ругается про себя, но через полминуты улыбаются все. Вот так, все закончилось хорошо. Но задуматься о том, кто в доме хозяин, все же придется.

Подобные встряски зачастую оказывают на зэков гораздо больший эффект, чем жестокое физическое насилие. Однако чрезмерно опасаться их не стоит. Во-первых, они очень редки, а, во-вторых, хотя и крайне неприятны, но страшны только в том случае, когда происходят неожиданно. Надо быть постоянно готовым к таким сюрпризам.

Как говорят в тюрьме – «булки не расслаблять»!

Что такое «пресс»?

Ни для кого не является секретом, что население тюремной камеры может оказаться враждебным к отдельным ее обитателям. Несмотря на то, что в общественном сознании взаимная агрессивность зэков сильно преувеличена, безопасным местом камеру и правда назвать нельзя.

Причины камерных конфликтов настолько разнообразны, что зэку, недавно попавшему в тюрьму, и еще не ориентирующемуся в особенностях ее организации, «удара» можно ждать откуда угодно.

Условиями, порождающими или способствующими возникновению, развитию и разрешению конфликтов (в том числе и в самых крайних, экстремальных формах) являются особенности тюрьмы вообще: лишение свободы; постоянный стресс, вызванный арестом и ощущением краха благополучной жизни и всех надежд; совместное содержание людей одного пола; жесткая регламентация повседневной жизни; агрессивные и однообразные внешние раздражители – лязг запоров, хлопанье дверей и «кормушек», звонки, громкие команды по радио. А также традиционные особенности национальной тюрьмы: предельная стесненность в многоместных камерах; высокая концентрация в одном помещении не самых добрых и умных представителей человечества; дефицит информации о ходе событий, активно влияющих на судьбу арестанта, и порождающий неуверенность и постоянное ожидание чего-то плохого; грубое обращение тюремного персонала – «с вещами на выход», «без вещей на выход», «пошли», «встали», «руки за спину», «быстрей, б…, вышли из камеры». И так далее и тому подобное.

С наличием всех этих условий нужно смириться раз и навсегда. Общие тюремные особенности вечны, как и сама тюрьма, а национальные меняются так медленно, что вряд ли станут принципиально иными в ближайшие несколько десятков лет. Конфликтов следует избегать, неприятностей в тюрьме и без них хватает. Для того, чтобы уйти от конфликтов или хотя бы свести их количество к минимуму, нужно знать природу их возникновения и общие правила поведения.

Первая группа конфликтов, достаточно частых, но наименее опасных – это ссоры и драки, возникающие спонтанно. Потом тюремщики пишут в своих документах – «на почве внезапно возникших неприязненных отношений». Это не совсем правильно, неприязненные отношения, как правило, длятся достаточно долго, а вот кульминация этих отношений происходит внезапно. С «семейниками» и приятелями зэки не дерутся никогда. Это конфликты, имеющие бытовое происхождение: кто-то кого-то случайно толкнул, опрометчиво сказал оскорбительное слово, уронил чужую миску, вместо извинений за ошибку ответил грубостью. В камерах они возникают постоянно, но не намного чаще, чем на молодежной дискотеке. Конфликты эти, в сущности, совершенно нелепы, так как в их основе нет конфликтной ситуации, только конфликтное поведение участников. Длятся они недолго и продолжения обычно не имеют. Последствия их, в общем, пустяковые – разбитый нос или подбитый глаз. Как избежать подобных ссор и как вести себя в случае их возникновения, знает всякий нормальный человек: не обострять ситуацию, постараться реагировать на чью-то выходку спокойно или перевести все в шутку. Ну, и, естественно, самому не становиться инициатором конфликта.