Владимир Аренев - Паломничество жонглера

• Название: Паломничество жонглера
• Автор: Владимир Аренев
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01343-X

Обычный бродячий жонглер, Кайнор но кличке Рыжий Гвоздь, оказывается в центре внимания сильных мира сего. Королевские гвардейцы приезжают за ним, чтобы сопроводить в столицу. Покойный граф Н'Адер упоминает о нем в завещании… Подарок судьбы? Да нет, скорее ее звериный оскал, ведь ни богатства, ни почестей такое внимание Гвоздю не сулит. И кстати, насчет «мира сего» мы несколько погорячились. Мир Ллаургина Отсеченного лишь на первый взгляд похож на наш. Только люди одинаковы везде — как одинаковы везде предательство, любовь, честь, дружба. В этом нет разницы между площадным жонглером, капитаном гвардейцев, графиней, чародеем… и читателем, который держит в руках эту книгу.

---

Вернувшихся с охоты встречали многие. Во внутреннем дворе, где ранние сумерки были круто замешаны на пятнах факельного света, царило оживление. Конюхи занялись лошадьми, подстреленных рябчиков отдали на кухню, Эндуан громким хозяйским голосом распоряжался насчет комнат для гостей — и тут из толпы раздалось бешеное: «Святой Нектарник!!!» В следующее мгновение гороподобный крикун уже обнимал господина Туллэка, восторженно хлопая его по спине.

Оставив наконец врачевателя, верзила повернулся к Эндуану.

— Ты хоть знаешь, кого привез?!

— Очаровательную Флорину Н'Адер, батюшка, — сдержанно ответил тот.

— Пусть меня утопят в песчаных лужах! — хохотнул Дровосек-старший. — Это же сам Нектарник, о котором я тебе рассказывал! Помнишь?

— Да, батюшка.

Эндуан вряд ли его любит, понял тогда Гвоздь. Даже уважает — вряд ли. Боится — да, отчасти презирает за брудальность. Но сдерживает себя, потому как Никкэльр К'Рапас не тот человек, который потерпит дерзость в собственном доме. Может наследства лишить под горячую руку, потом менять завещание не станет из чистого упрямства. Мальчишка, видно, знает об этом, потому и сносит все солдафонские шуточки да самодурство «любезного батюшки».

«Интересно было бы взглянуть на Дровосека-старшего лет через пятнадцать, подумал Кайнор, — когда он одряхлеет, а этот хлющ войдет в силу. Старику придется несладко, если он позволит белокурому взять власть в свои руки».

Но понаблюдав за обоими, Гвоздь понял, что старший Дровосек не настолько глуп, как кажется. Во всяком случае, не настолько, чтобы позволить Эндуану распоряжаться в замке до своей смерти. А после нас, как говорится, хоть очередное Нисхождение!

Никкэльр К'Рапас тут же, во дворе замка, затребовал от сына рассказ о том, где и при каких обстоятельствах он нашел дорогих гостей. И Эндуан как был, в потном охотничьем камзоле, с пыльным лицом и хвоей в волосах, стал отчитываться. Тогда-то и выяснилось, что охотников вывела к тракту некая белая кабарга, за которой они погнались.

— И не поймали! — безжалостно констатировал господин Никкэльр. — Ты видишь, Нектарник: даже кабаргу поймать не могут.

Эндуан покраснел, это было заметно даже сквозь слой пыли. Остальные гости переминались с ноги на ногу, кто-то отворачивался, кто-то смущенно улыбался, Айю-Шун просто замер дубовой статуей в роли «невозмутимого телохранителя».

Вмешалась графинька:

— Вы несправедливы к Эндуану, господин Никкэльр! — («Ишь, как щечки раскраснелись. И действительно ведь за него обиделась, а не потому, что нас, гостей дорогих, держат столько времени во дворе. Чудеса!») — Неужели вы бы предпочли, чтобы он продолжил погоню за этой вашей кабаргой и оставил нас разбойникам?

Никкэльр захохотал и сложился в поклоне:

— Ваша правда, Флорина, дорогая! Разумеется, я не хотел бы, чтоб Эндуан так поступил. И вообще я давно должен предложить вам комнаты и услуги моих людей, а вместо этого мучаю разговорами. Вы простите меня? Живу здесь отшельником, привык… Всё, больше ни слова! Олири, проводи господ в Ветреницу, первые три этажа — в их распоряжении. Жду вас к ужину, Флорина, и тебя, Нектарник.

Господин Никкэльр снова отвесил поклон и зашагал прочь, на ходу отдавая указания.

— Спасибо, — Эндуан галантно поцеловал Флорине ручку, как и подобает воспитанному кавалеру.

Но Гвоздю показалось, что Дровосек-младший зол на графиньку. Сурового батюшку можно было воспринимать как некую стихию, спорить с которой бессмысленно и смешно, чернявая же своим заступничеством перевела господина Никкэльра в другое качество: не стихия, но отец-самодур, помыкающий взрослым сыном. Позорный для Эндуана расклад.

Кажется, Дровосеков воспитанник тоже понимал это. Шкиратль, пока маркиз «журил» сына и извинялся перед графинькой, стоял чуть поодаль и хоть удерживался от ухмылки, но, по впечатлению Гвоздя, с трудом. То есть был бы уверен, что не заметят — ухмыльнулся бы. И поцелуй ручки Флорине он тоже правильно оценил, ибо теперь, когда Дровосек-старший удалился, а Дровосек-младший занялся чернявой, рыжий позволил себе легкое, едва заметное движение краешком губ. Не улыбка, а так, тень ее.

С другой стороны, Гвоздю-то что за дело до господских игр? Их с Дальмином наверняка отправят в людскую, покормят на кухне и позовут перед тем, как дальше в дорогу отправляться. А до того момента делай что хочешь, никто про тебя и не вспомнит.

— И вот еще что, — сказал Эндуан перед тем, как оставить гостей. — Флорина, дорогая, не забудьте прихватить с собой вашего шута. Пусть повеселит батюшку.

* * *

Жокруа К'Дунель так и не заметил, когда Ясскен потерял сознание. А заметив, решил сперва, что трюньилец заснул.

Они вот уже который день ждали вестей в Сьемте. «Блудливый Единорожец» оказался получше других местных гостиниц, хотя от раздавленных клопов все стены здесь были в пятнах, а стойкий привкус тины в пиве навевал мысли о зеленоватых водах Клудмино. Опять же бесцеремонные нравы завсегдатаев оставляли желать лучшего. Жокруа мечтал о том дне, когда возвратится в столицу и наденет мундир — тогда уж ни один мужик не сунется к нему с предложением «хряпнуть за компашку», за счет Жокруа же.

Он даже начал завидовать Клину и Элирсе, которые отправились вместе с людьми Топырь-Уха догонять жонглера. Всё-таки какое-никакое, а движение, это вам не с утра до вечера изничтожать клопов в тесной комнатушке.

Ясскен тоже был не в восторге от происходящего, но по-прежнему вел себя смирно и незаметно. Иногда забивался в угол, просил не тревожить и, закрыв глаза, помахал в воздухе пальцами, шептал что-то себе под нос. К'Дунель ждал, что вот-вот к ним нагрянут «стрекозы», чтобы арестовать трюньильца за недозволенное чародейство, то бишь за колдовство. Конечно, он бы не допустил, чтобы церковные сыскари упекли Ясскена в холодную, но… Но до этого дело не дошло, никому, видимо, не был интересен болотный чародей-самоучка со своими неуклюжими упражненьями в запрещенном ремесле.

В Сьемте же тем временем случилась беда, точнее, случилась-то она еще до приезда в город Жокруа с компанией. Из-за обильных дождей Клудмино вышла из берегов и смыла мост Ювелиров. Градоначальник с выборными решили ввести временный налог, чтобы отстроить мост, но народ неожиданно взбунтовался. Под такое дело вспомнили о прошлых «временных» податях, которые потом так и не отменили, кто-то крикнул, мол, раз мост ювелиров — пусть они и отстраивают! Всё равно подати с проходивших по реке судов шли им в карман, вот нехай и раскошеливаются, а мы и по Мясницкому походим, как до сих пор ходили. Он хоть и уже, не под графские, слышь, экипажи, а нам ничё, и такой сойдет.

Градоначальник, в спину которому, фигурально выражаясь, упирались кинжалы выборных (а выборные те — сплошь из «высоких» цехов), заблеял что-то о королевской воле и прочем. Не поверили, потребовали, чтоб вызвал из столицы комиссию, а до тех пор — накось выкуси, новый налог, гля, захотел ввести! Ты те поснимай сперва, которые были на храм Стрекозы Шароокой и на починку дорог. Храм построили давно (срамота, а не храм, по правде сказать!), про дороги забыли. А деньгу на шару сшибаешь по сей день, ворюга!

Короче, потребовали сдать ключи от города, счетные книги и книги с привилегиями — «пусть честные люди Сьемтом правят, пока королевская комиссия не разберется». Хотели еще нынешних выборных арестовать, за хищения и скверную заботу о городе, но те успели спрятаться в квартале Ювелиров, только одного и изловили, случайно. И случайно же приложили топориком по башке, но этого хватило. Вид крови подействовал на толпу, как вид обнаженной девицы на отсидевшего лет пять головореза.

— Что случилось? — спросил как-то вечером Жокруа у служаночки.

— Да в Ювелирах толстопузых потрошат, — скучно ответила та, подавая заказанное пиво.

На улицах громыхало и бряцало железом; «Справедливости!», «Дави воров!» — скандировали тут и там. Капитан выглянул в оконце и отшатнулся — снаружи на него смотрела чья-то немытая одноглазая харя. Обладатель хари погрозил капитану увесистым кулачиной, сплюнул на мостовую и покосолапил вслед за толпой, направлявшейся к Кварталу Ювелиров, «потрошить» и «давить» по справедливости.

Кое-кто из выпивавших уже поглядывал на К'Дунеля косо, так что он счел разумным удалиться в комнату, где застал Ясскена в очередной раз поглаживающим воздух пальцами — над махонькой жаровней, прямо над огнем. В такие моменты с трюньильцем разговаривать было бессмысленно, всё равно не откликался, так что Жокруа лег на койку, но не спал, прислушивался к звукам с улицы.

Сперва главенствовали уже упомянутые призывы к наведению порядка, потом вдруг в них ворвались крики «Хам-ча! Хам-ча!». Вмешались наконец «стрекозы», понял Жокруа. И в который раз удивился, почему они выбрали себе именно этот клич. На толпу, впрочем, он действует как надо: подавляет и пугает. Другое дело, что в Сьемте «стрекоз» немного а «стрекоз»-воинов и того меньше.