Людмила Анисарова - Вы способны улыбнуться незнакомой собаке?

• Название: Вы способны улыбнуться незнакомой собаке?
• Автор: Людмила Анисарова
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-021719-6, 5-9578-0615-3

Жизнь обещала ей — умной, красивой, талантливой девушке — МНОГОЕ… И — НЕ ИСПОЛНИЛА своих обещаний!

Погиб жених, предал ставший «спасением от одиночества» возлюбленный… Идут наполненные пустотой годы… Возможно, все уже кончено?! А может НЕТ?!

Ведь никогда не скажешь, в какое мгновение ты внезапно встретишься с ДОЛГОЖДАННЫМ СЧАСТЬЕМ…

---

Людмила Анисарова Вы способны улыбнуться незнакомой собаке?

Жизнь — красота, восхищайтесь ею.

Жизнь — любовь, наслаждайтесь ею.

Жизнь — трагедия, преодолейте ее.

Мать ТЕРЕЗА

ОСЕНЬ

О кленовые листья!

Крылья вы обжигаете

Пролетающим птицам.

Сико

1

Не родись красивой, говорят. А вот Лене Турбиной ужасно не повезло: она родилась не просто красивой, а очень красивой. И ничего с этим поделать было уже нельзя. Виной тому были, конечно, две ее бабушки. Одна, с папиной стороны, была грузинской княжной. С очень, между прочим, сложной и запутанной судьбой: все из-за красоты! А другая, с маминой, — из Воронежа, но тоже не из простых и из красивых.

Грузинское с русским, как это обычно бывает, смешалось очень удачно: получилось создание не то чтобы слишком яркой, резкой, бьющей в глаза красоты, а красоты мягкой, загадочно-нежной, незащищенной (и поэтому особенно притягательной), со смугловато-персиковой кожей и безошибочно-совершенным профилем, который мог бы свести с ума всех художников мира, если бы их, конечно, удалось собрать и посадить перед ними Лену Турбину — нормальных, разумеется, художников, без всяких там приветов — тех, в чьих картинах на месте носа обретается нос, а не глаз, нога или еще что-нибудь.

Но речь не о художниках, Бог с ними. О чем еще пишут, когда хотят доказать, что героиня прекрасна, восхитительна и несравненна? Ясное дело, о глазах. И хотя сказано о них столько, что давно пора издать многотомную антологию «Глаза и взгляды», было бы неправильно умолчать о глазах Лены Турбиной. Потому как глаза — зеркало души, классики не устают об этом напоминать (тем, кто их читает, конечно). А поскольку разговор нам предстоит долгий и серьезный, то уйти от души, ее загадок и тайн, ее сомнений и метаний, потрясений и прозрений, как бы этого кому-то из нас ни хотелось, видимо, не удастся.

Итак, глаза. Это были глаза, в которые почти всем и всегда хотелось смотреть, не испытывая при этом неловкости. Вы замечали, что такое встречается не часто?

Похожие на больших блестящих рыбок, глаза Лены Турбиной удивляли своим цветом. Добавьте в маленькую чашечку кофе (кофе — это, вероятно, от грузинской бабушки) чайную ложку молока (а молоко, конечно, — от воронежской) — и вы получите именно этот цвет. Кроме того, пушистые и длинные ресницы, не нуждающиеся в черной туши, не мешали этим глазам дарить миру свет доброты и всепонимания. И это, пожалуй, поражало окружающих больше всего. У красивых женщин, осознающих силу своей привлекательности (а Лена к ним, безусловно, относилась), глаза редко бывают добрыми. А вот у нее были. А еще они были грустными и очень-очень внимательными.

Волосы Лены, темные, прямые и не слишком густые, могли бы на первый взгляд показаться вполне обыкновенными. Могли бы! Но не казались. Потому что на солнце или при любом ярком свете они отливали для кого — медью, для кого — бронзой, а для кого и золотом — у кого на что хватало фантазии.

Мужчины о происхождении цвета Лениных волос не задумывались — просто любовались. Женщины не сомневались; красится! И не знали, что ошибаются. Потому что спросить у Лены, какой краской она пользуется, пожалуй, никто бы из них и не решился.

Читатель! О внешности Лены Турбиной нельзя сказать вскользь. Пойми. Поэтому потерпи, пожалуйста. А уж как уговорить читательниц благосклонно отнестись к чужой красоте (да, часто встречается слово «красота» — но что же я могу поделать?), как уговорить их стойко перенести столь подробное описание облика моей героини — просто не знаю. Но очень прошу: смиритесь. Будем просты, как голуби (там, кажется, сначала — про мудрость и про змей, но это, пожалуй, лишнее). Будем великодушны. Нам всем это так идет… Так я продолжу?

Лена всегда носила только короткую стрижку, понимая, что ей вовсе ни к чему скрывать свою замечательную шею и гордую посадку головы, маленькой, но очень неглупой (в чем она, кстати, была абсолютно уверена), благороднейшую линию затылка и не менее благородные аккуратные ушки с искорками фамильных бриллиантов, которые Лена никогда не снимала, не обращая внимания на моду.

Вне моды были и ее руки, изящные, с недлинными, но тонкими и нервными пальцами, с маленькими аккуратными ногтями идеальной формы, которые Лена никогда не отпускала и не покрывала лаком.

Руки ее были столь естественно-нежны, что любое украшательство-вмешательство выглядело бы, на ее взгляд, неуместно и грубо. Даже колец она не носила. Может быть, и напрасно. Но это уж не нам решать. Тем более что Лена все равно бы никого никогда не послушала.

Во всем, что касается внешности, одежды, Лена Турбина полагалась только на свой вкус, который, прямо скажем, был безупречен. Она одевалась, ничуть не следуя моде, никогда никому не подражая, но в результате получалось так, что все женское окружение неизменно признавало ее и модной, и стильной. Хотя смириться с этим некоторым было все-таки тяжеловато.

Я не рассказала и десятой доли того, что следовало бы рассказать о Лене Турбиной, но вы, конечно, поняли, что была она тем самым человеком, в котором «все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». И при этом (несправедливость, разумеется! беззаконие и нечестность) ей досталась и замечательная фигура — нет, не фигура, а фигурка, фигурка античной статуэтки: все лишнее убрали, оставив только самое нужное и самое волнующее. Правда, Лене хотелось быть повыше. И чтобы ноги — подлиннее. Но это уж было бы слишком!

Свою грузинско-княжескую породу вкупе с белогвардейской фамилией Лена Турбина несла достойно и очень естественно. Говорила об этом вскользь и шутя, но так, что все всё сразу понимали и как-то даже успокаивались: ну тогда понятно! Тогда можно быть такой…

Но… Не родись красивой, говорят. А родись счастливой! Народная суть этого противопоставления, как вы понимаете, гармонии не предполагает. Если с внешностью у тебя не очень — значит, можешь надеяться. Ну а уж если, как Лене Турбиной, повезло с бабушками, то о счастье забудь, дорогая. И так слишком много досталось. Вот и радуйся.

Если бы можно было кому-то сказать: дайте мне глаза поменьше, уши побольше, а вот счастья за это все-таки чуточку прибавьте — Лена сказала бы. Но сказать было некому. И со временем Лене Турбиной пришлось смириться со своей нелегкой долей красивой женщины.

2

То задумчиво-низко, то звеняще-высоко звучала эта странная мелодия. Она уносила куда-то туда, где никто и никогда не был: в серебристо-голубое бескрайнее пространство, которое было похоже одновременно и на небо, и на океан и которое вдруг оказывалось не тем и не другим, а чем-то еще более высоким и глубоким, еще более безграничным, неведомым и влекущим. Оно, это пространство, сначала завораживало, заставляя останавливаться дыхание, а потом в какое-то неуловимое мгновение вдруг обволакивало, размягчало тело и, погружая его в свою бездну, растворяло и смешивало с ней. Но это погружение-растворение рождало не ужас и страх, а радость и бесконечное счастье, потому что в конце концов оборачивалось легким и свободным парением — но парением не тела (его уже не было), а парением сознания, духа — парением над сияющими горными хребтами, которые взялись откуда-то и поманили к себе и выше. Значит, все-таки небо… И далеко внизу — сияющие розовые вершины. Такие же, как на картинах Рериха.

Щелкнул магнитофон. Кассета кончилась. А жизнь продолжалась. И звала начинать новый день.

Лена разрешила себе еще пять минут поваляться на полу, потом легко поднялась, посмотрела на себя в зеркало, похвалила и начала собираться на работу.

Сборы эти обыкновенно были совсем недолгими: не более четверти часа. В течение этого времени Лена успевала и принять душ, и выпить кофе, и покурить, и одеться. А оставшиеся полчаса или даже чуть больше она обычно тратила на неспешный переход от дома до работы.

У Лены Турбиной была замечательная привычка: превращать в неторопливую прогулку любой выход на улицу.

Ее соседка и подруга Алла Петрова, наоборот, никогда ничего не успевала. И всегда мчалась сломя голову куда угодно: в школу на родительское собрание, в Дом офицеров на репетицию, в парикмахерскую, на свидание, в магазин (туда-то как можно опоздать?) — и, страдая от этого, искренне восхищалась правильной Леной, у которой всегда и на все случаи жизни оставалось в запасе время.

— Алка, — говорила Лена, — так ведь всю жизнь пробегаешь и не увидишь, как вокруг красиво.

— Хорошо тебе, ты одна, — защищалась Алла, — вот все и успеваешь. А мне с моими оглоедами катастрофически не хватает времени. Катастрофически!

Лена вроде бы соглашалась, но все-таки не понимала: как же можно бегом — по улице? А Алла кое-что понимала (когда хорошая погода — можно, ясное дело, идти и наслаждаться), а кое-чего все-таки — нет (тоже мне удовольствие: медленно брести под зонтом в дождь и слякоть!)