Даниил Аль - Дорога на Стрельну

• Название: Дорога на Стрельну
• Автор: Даниил Аль
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-08-000007-4

Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда.

Содержание:

Экзамены перед экзаменом. Рассказ.

Книголюбы. Рассказ

«Генерал Самсонов». Рассказ

Дорога на Стрельну. Повесть

Человек с часами. Рассказ

«Тучи-тучи». Рассказ

Роковая ошибка. Рассказ

«Секрет политшинели». Рассказ

Тяжёлая инспекция. Рассказ

Шестое чувство. Рассказ

Экзамен после экзамена. Рассказ.

---

Солдаты слушали старшего лейтенанта Шнитова с тем интересом и вниманием, которые всегда возникают при первой встрече с новым командиром. Прекратился стук ложек о котелки. Никто не переговаривался.

Тишина нарушалась только обычными звуками, доносившимися с передовой. Сменяя друг друга, строчили то далёкие, то совсем близкие пулемёты. Изредка слышался одинокий, точно удар кнута, винтовочный выстрел. Отдалённые залпы, доносившиеся сюда чуть ли не со всех концов фронта, сливались в постоянный рокот, то набегающий, то откатывающийся вдаль.

На эти звуки никто не обращал внимания. Они воспринимались как обычное дыхание войны, напоминавшее о том, что война жива, что она тут, совсем рядом. Словом, все это были звуки, говорящие привычным языком о привычном.

То, что говорил старший лейтенант Шнитов, было неожиданным. Не столько по содержанию, сколько по интонации. И от слов, и от всего облика старшего лейтенанта Шнитова веяло добротой — эдакой домашней, семейной, что ли, никак не омрачённой военной обстановкой.

И все-таки старший лейтенант произвёл на своих слушателей неодинаковое впечатление. Многим солдатам он сразу понравился. Однако любители твёрдой руки сочли его недотёпой, не настоящим офицером.

— Кто же будет такого малохольного слушать?! — ворчал сержант Кирюк, возвращаясь со своим отделением в расположение пулемётного взвода. — Он же и приказать не сумеет. А солдат, между прочим, любит, чтобы ему приказывали. Он тогда к себе уважение чувствует. А если с ним по-домашнему разговоры разговаривать, солдат такого командира пошлёт про себя подальше.

— Этого замполита, похоже, и вслух можно будет послать, — не то спрашивая, не то утверждая, отозвался ефрейтор Столбцов, сплёвывая в снег окурок цигарки.

— Но, но! Разговорчики! — одёрнул его сержант, забеспокоившийся, как бы подобное ЧП не случилось в действительности.

Была и третья точка зрения. Некоторые истолковали открытость и доброту старшего лейтенанта по поговорке: мягко стелет, да жёстко спать.

— Учли, что рота наша «трудная», что поприжать нас надо с подходом, вот и прислали хитрого и опытного политработничка. Погодите, влезет он каждому из вас в печёнку — вот тогда он себя покажет! — раздавались голоса…

Именно такой разговор происходил вечером после отбоя в темноте землянки 1-го отделения стрелкового взвода. Речь на этом лежачем собрании держал ефрейтор Нонин. Сам он отнюдь не думал, что замполит Шнитов «работает под простака», а на самом деле хитёр и коварен. Ему, как всегда, захотелось дать подходящую историческую справку.

— Дело было в Ватикане, — начал он. — В веке приблизительно пятнадцатом. Помер тогдашний папа — Пий. Номера не помню. Был этот Пий очень суров с подчинёнными, со своими кардиналами. Гонял их с утра до вечера. Кадила заставлял чистить до блеска. Следил, чтобы подворотнички у всех чистые были подшиты, чтобы у каждого тонзура, то есть проплешина на макушке, была чисто выбрита и бархоткой начищена. И головные уборы — скуфейки-тюбетейки — правильно надеты: на четыре пальца от бровей, а не набекрень и не на глаза надвинуты…

— Как старшина роты! — раздался озорной голос.

— Во-во! — согласился Нонин, который сознательно уснащал свой рассказ словечками военного быта, хорошо знакомого его слушателям. — Так вот, когда этот Пий помер, кардиналы решили: «Баста! Довольно с нас дисциплинки! Изберём теперь в папы самого из нас тихого и добренького». Такой среди них как раз имелся. Некий Сикст. Спокойный кардинал. Мухи кадилом не зашибёт, слова поперёк никому не скажет… Собрались кардиналы после поминок по Пию на свой конклав…

— На шо? — спросил Охрименко.

— На закрытое собрание. Конклав называется. Запирали их нижестоящие попы снаружи в отдельном доме, чтобы они во время выборов ни с кем не имели никакого общения.

— А при чем тут замполит Шнитов? — спросил ближайший сосед Нонина.

— А вот при чем. Не успели кардиналов запереть, как они сразу же тихоню Сикста и выбрали. Все, как один, проголосовали. Только этот кардинал Сикст стал папой римским — как он вскочит на стол. Как затопает по столу ногами, как заорёт на своих бывших товарищей: «Ах вы такие-сякие, немазаные! Вы что же это, мать вашу богородицу, лёгкой жизни захотели?! Дисциплина вам не по нутру? Да я вас всех в отца и сына и святого духа, в бараний рог!..»

— По три обедни вне очереди, — хихикнул сосед Нонина.

— И без увольнения до хороду Рыму, — пробасил Охрименко.

— Вот-вот, — продолжал рассказчик. — Поняли кардиналы, какого папаню себе на шею посадили. Только поздно было. Стал этот Сикст — номера тоже не помню — самым зверским римским папой из всех возможных.

— Теперь понятно, к чему этот рассказ, — сказал кто-то и зевнул.

— То-то, — ответил Нонин. — История, она учит…

* * *

Пересуды о новом замполите прекратились довольно быстро. Стало очевидно, что он именно таков, каким и показался с первого взгляда: открытый и по-настоящему добрый человек, далёкий от всякой позы, а тем более от какого-то иезуитства и притворства. Трудно сказать, кто первым произнёс в роте прозвище Папа Шнитов. Факт тот, что буквально все: и бойцы, и командиры — немедленно и прочно его усвоили. Солдаты, конечно, так к нему не обращались. Устав удерживал их от этого. Кое-кто иногда проговаривался, и обращение по прозвищу нет-нет да и срывалось с языка. А известный снайпер, казах Бозарбаев, обращался к замполиту только так: «Товарищ Папа Шнитов».

«Кто сказал — так нельзя? Почему нельзя?! — искренне недоумевал он, когда товарищи делали ему замечание. — Плохой человек так говорить нельзя. Хороший человек обозвать „отец“ — очень даже пожалуйста».

В расположении роты нередко можно было слышать громкий возглас связиста: «Папу Шнитова вызывает „Янтарь“! Разыщите Папу Шнитова — „Третий“ на проводе!» Капитан Зуев, довольно скоро потеплевший к новому замполиту, сказал как-то раз перед строем роты: «С такими вопросами обращайтесь к Папе Шнитову». Сам начальник политотдела, полковник Хворостин, направляя инструктора в энский полк, говорил: «Обязательно побывайте у Папы Шнитова».

С приходом нового замполита «неблагополучную» роту словно подменили. Не стало ЧП. Трудно сказать, было ли это его заслугой, или просто закончилась «полоса невезения», но факт остаётся фактом.

Сначала изредка, а потом все чаще и чаще роту стали похваливать. В «дивизионке» появилось сообщение об успешных боевых действиях подразделения капитана Зуева. Потом в армейской газете напечатали групповой снимок. Улыбающийся Папа Шнитов был изображён в окружении улыбающихся бойцов. Подпись гласила: «Политбеседы в подразделении, где замполитом старший лейтенант Шнитов, проходят интересно и живо». В донесениях представителей штаба дивизии и армейских служб замелькали оценки: «хорошая боевая подготовка», «примерная дисциплина», «образцовое санитарное состояние»… Словом, для роты наступила новая, вполне благополучная полоса.

Папу Шнитова то и дело спрашивали: «Как вам удалось добиться таких результатов?» В ответ Папа Шнитов широко улыбался и говорил: «Секрет политшинели».

Генезис, как сказали бы учёные-лингвисты, а попросту говоря, происхождение этого забавного выражения было таково. В госпитале в одной палате с Папой Шнитовым лежал начальник разведки дивизии Николай Максимилианович Гамильтон. На Ленинградском фронте, в составе которого служило немало учёных, писателей, деятелей искусства, удивить образованностью было трудно. Но Гамильтон удивлял. Знаток отечественной и всеобщей литературы, владеющий несколькими языками, экономист по образованию, Николай Максимилианович даже на людей искушённых в гуманитарных науках производил впечатление человека, который знает вообще все. Папа Шнитов на людей знающих смотрел с величайшим уважением. Он жадно вслушивался в рассказы Гамильтона о великих писателях и их героях, о полководцах и учёных прежних веков, об экономических пружинах движения истории…

Когда койка возле Николая Максимилиановича освободилась, Папа Шнитов перебрался к нему. Простецкое добродушие Папы Шнитова и прикрытая грустной иронией мягкость Николая Максимилиановича имели одну основу: и тот и другой с искренней доброжелательностью относились к людям. Позднее, когда раны у обоих стали заживать и на горизонте замаячила разлука, Гамильтон посоветовал Папе Шнитову, которому предстояло попасть в политрезерв фронта, попроситься оттуда в дивизию, где он, Гамильтон, служил. Папа Шнитов так и поступил.

Как-то раз, во время разговора в госпитальной палате, Николай Максимилианович употребил выражение «секрет Полишинеля». Папа Шнитов именно так эти слова и расслышал. Но решил, что Гамильтон произнёс их неточно. Ему давно казалось, что его новый приятель говорит по-русски не совсем правильно, на иностранный манер. Не «дисклокация», как привык говорить Папа Шнитов, а «дислокация», не «прецендент», а «прецедент», не «шофёра», а «шофёры», не «алло», а как-то совсем чудно: «альоу»… Ему, разумеется, не приходило в голову поправлять Николая Максимилиановича. Но себя он не давал соблазнить «заграничным» произношением и продолжал произносить подобные «спорные» слова и выражения по-своему.