Эдуард Лимонов - Монета Энди Уорхола (рассказы)

• Название: Монета Энди Уорхола (рассказы)
• Автор: Эдуард Лимонов
• Жанр: Современная проза

---

— Я прочел в «Нью-Йорк Таймс», что номер бородатого затягивает между 900 и 1.200 долларами в день! — Злобин запрокинул голову и поглядел на уходящий в небо светлый корпус отеля. — Интересно, на каком он этаже?

— По его деньгам он мог остановиться даже в отеле «Пьер», — сказал Львовский. — Может быть, войдем в лобби, джентльмены? А, Эдуард Вениаминович?

— С бутылкой неприлично… Я уверен, что он сам не платит за отель. Наверняка гость города Нью-Йорк за счет налогоплательщиков.

— Тоже эмигрант, поди ж ты! — Злобин фыркнул. — Только ему в senior citizens home старикам жопы подмывать наниматься не надо. Он, говорят, и в ГУЛАГе не перерабатывался, ученым устроился, и здесь не сплошал, еб его мать… Он в «Американе», мы в Таракане…

— Это вы свою комнату на 93-й стрит имеете в виду, господин Злобин? — Львовский, кажется, собирался предаться любимому занятию — задрать Злобина, то есть рассердить его, подначивая.

— Твою тоже, у тебя что, тараканов нет?

— У меня нет. У Эдуарда Вениаминовича есть… — Львовский вдруг схватил нас обоих за руки. — Он! В лимузине… Я видел бороду. Смотрите, народ бросился!

Из лобби отеля вынеслась, может быть, сотня или две подростков, в основном, я заметил — женского пола, и, обегая нас, словно стадо кобылиц, сияя локтями, коленями и лбами, пробежали мимо, сотрясая тротуар. Злобина, я видел, толкнули, и он прижал бутылку с ромом к груди. В толпе подростков промчались несколько фотографов, работавших на бегу. Последними, суровые, прошли, похлопывая дубинками по ладоням, шесть или восемь полицейских. Гигант швейцар, успевший выполнить служебную обязанность, несмотря на чрезвычайное обстоятельство, — прибыть первым к лимузину, — открыл дверцу. И еще одну. На лимузине необычайной длины были три дверцы со стороны отеля! Из темноты лимузина в сине-желтый яркий день выпрямился… нет, не духовный вождь русского народа в изгнании, но (вой и визг подростков наполнил Шестую авеню, подавил даже мощные музыкальные бочки)… резво выскочили три лысоватых молодца. Один, да, был с бородой. Молодцы были одеты в сапоги до колен, в расшитые блестками шаровары и подобия кафтанов. Они расшаркались перед толпой, сверкнули шитьем шаровар и кафтанов, висящие на них троих ювелирные изделия поймали лучи солнца, отраженные сияющим корпусом отеля «Американа», и молодцы вспыхнули. Загорелись. Два десятка фотографических аппаратов щелкнули. Последовал общий визг. Истеричный крик из сотен девичьих глоток: «Би джис! Би джис! Би джис!» Раздались аплодисменты. И опять крики. И опять аплодисменты.

— Знаменитая поп-группа, — констатировал Львовский, — у нашего идола борода лучше, на сто лет дремучее.

— Хуевая группа, — сказал я. — А почему они уже лысые?

— Смотрите, одна пиздюшка свалилась. — Злобин указал бутылкой на девчонку, ее выволакивал из толпы, вверх к отелю, полицейский. Руки под крупной грудью девчонки, затянутой в свитер.

— На мой взгляд, «сор»[37] щупает девчонку. Мацает. — Злобин довольно засмеялся. — У вас в школе мацали девок? — спросил он меня.

— Мацали. Она что, в обмороке?

— Хуй ее знает. Может, она представляет, что ее мацает один из Би-Джи-молодцов? И ей захорошело… — Злобин сплюнул.

— Но где же наш идол, джентльмены? — вмешался Львовский. — Где наш Лев Толстой, Махатма Ганди, Нелсон Мандела, и все в одном лице. Пошли в отель, спросим?

— Да ну его на хуй, — почему-то рассердился Злобин, — еще арестуют за что-нибудь. А у меня документов с собой нет. Лучше рому похлебаем. Только вот отойти бы куда-нибудь. Вообще пошли отсюда, а? Что мы тут забыли?

Львовский отошел в сторону и оглядел нас, иронический.

— Вы похожи на бамов с Бауэри, джентльмены. Ей-богу!

— Дурак вы, Львовский, — защитился я. — Мы ездили устраиваться в «синьер ситизэнс хоум», и нас предупредили знающие люди, одеться велели как можно проще. Чтоб выглядеть пролетариями. У них, говорят, в этих хоумах всякие манипуляции противозаконные прокручиваются, так они интеллигентов с дипломами на работу говноподтирания не берут, боятся, что заложат их интеллигенты. Им предпочтительнее знающий тридцать слов по-английски эмигрант.

— Я пошутил, господа. Из ваших лохмотьев выглядывают светящиеся разумом физиономии! — Львовский постоянно улыбался, очевидно, ром сделал его улыбчивым. — Пройдем в лобби, я спрошу в рееэпшан, если вы стесняетесь, номер апартаментов нашего великого соотечественника. У меня даже что-то вроде пресс-карты есть — ксива, утверждающая, что я журналист «Русского Дела». Ни на одну пресс-конференцию с ней не пустят, но в отеле может сойти… Пошли?

— И что мы ему скажем? — Злобин поглядел на меня, а не на Львовского.

— Мне нечего ему сказать. Разве что: «Поделись деньгами, русский писатель, займи 470 долларов русскому поэту в изгнании. У тебя миллионы, что тебе 470 долларов!»

— Почему именно 470? — спросил Львовский.

— Сумма, соответствующая двухмесячной плате за квартиру… За два месяца, может быть, произойдет ваша рокировка, и я сяду на корректорский стул…

— В народе говорят, что бородач на редкость прижимист. Как кулак, денежки в чулке содержит. Но если я к нему брошусь, к сапогу его припаду… — Злобин юродиво сплаксивил физиономию.

— К валенку, — поправил я, хохоча.

— …ну да, к валенку. Дай денег, барин! Дай русскому парню из Белоруссии денег. Я не еврей, я чистокровный русак…

— Ну да, с именем Ян… — ехидно вставил Львовский.

— Погибаю один на чужбине, и некому помочь! Дай, барин, на шкалик…

— Его охраняют небось. Ты к сапогу, а к тебе десять держиморд, горилл, охранников. И пристрелить могут.

— Я иду. Вы как хотите. — Львовский направился к двери отеля. Мы последовали за ним. Злобин, не зная, что делать с бутылкой, пристроил ее, как младенца, к сердцу, вдавил в подмышку и накрыл лапой руки.

Лобби «Американы» оказалось населено не менее, чем Шестая авеню.

— Я солидно выгляжу? — обернулся к нам Львовский.

В синем джинсовом пиджаке, в клетчатой рубашке с пристегивающимся галстуком, плюс очки, Львовский выглядел вовсе не плохо.

— Хорош, — сказали мы.

— Могу я видеть господина Russian writer?[38] — сказал Львовский, подойдя к длинному прилавку ресэпшан. — Я — журналист. — И Львовский показал ресэпшионисту пластиковую карточку с фотографией Львовского. Мы стали за его спиной, журналиста.

— Кого вы хотите видеть? — переспросил бледный тип в какао-мундире с золотыми эполетами.

— Мистэр с бородой… Russian writer.

— У нас такого нет, — спокойно сказал ресэпшионист.

— Но газеты, но в газетах… — Львовский заикался, он, очевидно, не приготовил, что сказать в подобном случае.

— Врут газеты, — равнодушно заметил ресэпшионист номер два, он ворошил какие-то бумаги рядом. — Газеты всегда врут. Разве вы не знаете? Вы же журналист.

Растерянный Львовский отошел от прилавка. И мы вместе с ним.

— Я уверен, что он здесь, — сказал нам Львовский.

— Ну да, вас дожидается! — Злобин оторвал бутылку от сердца, обнажил сосок и впился в бутылку. Львовский брезгливо покосился на него.

— Что за манеры, Ян!

— Я тоже думаю, что он в отеле, — принял я сторону Львовского. — Американский журналист — самый надежный в мире. Если они и врут, то не по поводу мест жительства. Сказано в «Нью-Йорк Таймс» — «Американа», значит, «Американа»…

— А на хуй он нам, собственно, нужен? Мы же не славянофилы… Кто-нибудь хочет? — Злобин потряс бутылкой.

— Позже, — поморщился Львовский. — Я не знаю, на хуй он нам нужен, может, десятком фраз обменяться… Просто интересно, чтоб потом было что вспомнить… — Проследив взглядом мальчишку в какао-форме, несущего букет цветов, Львовский просиял: — Идея! — Он вытащил из пиджака блокнот и ручку и попросил меня повернуться спиной. И Львовский использовал мою спину как письменный стол.

Он показал нам листок.

«Уважаемый господин… Группа эмигрантов из Советского Союза хотела бы с вами встретиться. Мы находимся в лобби отеля у ресэпшан. С уважением, эмигранты».

— Ну и что? — Мы со Злобиным не поняли его идеи.

— Идиоты!

Обругав нас, Львовский покинул нас. Поймал за плечо мальчишку в какао-форме. Не того, что нес цветы, но другого. Их крутилось, мы заметили, в лобби отеля с десяток. Львовский дал мальчишке записку и доллар. Объяснил ему что-то. Мальчишка закивал понятливо и, пройдя к ресэпшан, отдал записку ресэпшионисту. Тот жестом автомата развернулся и равнодушно сунул записку в одну из сот за спиной.

Львовский, наблюдавший за ресэпшан, вернулся к нам с таким довольным видом, как будто он только что выиграл сто тысяч долларов.

— Видели, кретины? Просто и ловко. Номер 2201, следовательно, 22-й этаж.

— И дальше что? — воскликнул Злобин. — К нему нас все равно не пустят, я в этом уверен. Его не столько от КГБ охраняют, сколько от таких, как мы с вами.