Эдуард Лимонов - Исчезновение варваров

• Название: Исчезновение варваров
• Автор: Эдуард Лимонов
• Жанр: Современная проза

---

Основную предпосылку, на которой держится интрига суперкниги, то, что в будущем внебрачный секс будет караем "пятью годами исправительных лагерей" (в лучшем случае), Оруэлл придумал сам, а не заимствовал из опыта прошлого, посему неправдоподобность резко бросается в глаза. Не говоря уже о воспеваемом всеми режимами семейном содружестве противоположных полов (семья — священная единица для советского и гитлеровского режимов, для Петена вчера и для Раймона Барра и Рейгана сегодня), секс был законным и заслуженным правом немецкого солдата, офицера и партийного чиновника. Публичные дома сопровождали немецкую армию. Второй человек в СССР после Сталина, глава грозного МВД — Лаврентий Берия разъезжал в авто по улицам Москвы, выискивая красивых юных девушек. Идиоту известно, что сексуально удовлетворенный гражданин менее склонен интересоваться социальными проблемами. Казалось бы, уже находящаяся у власти партия должна быть заинтересована в том, чтобы население сублимировало часть своей энергии (хотя, разумеется, власть всегда предпочитает упорядоченный сексуальный союз). Лишь сумасбродная, умопомешавшаяся власть способна вдруг запретить секс (хотя бы и только членам правящей партии) и сурово карать за нарушение запрета. Фраза Оруэлла, характеризующая сексуальный акт Уинстона и Джулии: "Это был удар, направленный против Партии. Это был политический акт", — нонсенс. Звучит, однако, красиво, как "встреча швейной машинки и зонтика на столе для анатомирования трупов". (Кстати говоря, между лотреамоновскими "Песнями Мальдорора" и «1984» существует определенная невменяемая летучая похожесть, как один кошмарный сон похож на другой.)

У персонажей Оруэлла отсутствует честолюбие, нет у них даже человеческой жажды, власти или ненависти к тем, кто эту власть оспаривает. (Ее, впрочем, никто в книге и не оспаривает.) Они повинуются машинной логике или, может быть, даже квантовой механике. Непонятно, почему О'Брайен выбирает в жертвы совсем ничтожного Уинстона Смита, почему он и Полиция Мысли затягивают Смита в сеть, словно агенты ФБР, затягивающие американского сенатора в скандал с целью свалить его. К середине книги выясняется, что за Смитом следили с самой первой страницы, читали его дневник, следовали за ним в кварталах «пролов», подослали агента — хозяина антикварного магазина, наблюдали (через спрятанный за гравюрой телескрин) его акты любви с Джулией… Арестованному Смиту готический злодей О'Брайен (позаимствованный из следователей-инквизиторов Достоевского?) адресует театральные речи, простительные разве что школьнику, выкручивающему руки другому школьнику в темном углу здания школы. "Когда вы наконец сдадитесь нам, это должно быть сделано по вашей собственной, свободной воле…" — шипит он. Невозможно поверить в серьезность супервласти, один из высших чиновников которой ведет себя как опереточный злодей. Знаменитая сцена пытки (несостоявшейся) крысами сделана мэтром Оруэллом в манере Эдгара По устарело-патриархальной. (Но эффекта он добивается, ибо само слово rat[2] в большинстве населения земного шара вызывает неприятнейшие эмоции.)

Все большее количество людей занимается Смитом по мере приближения конца книги, и все большее раздражение вызывает Уинстон Смит. Почему они возятся с больным варикозом, не могущим наклониться без боли в костях, преждевременно состарившимся чиновником министерства Правды? Фактически Смит — законопослушный гражданин. Он аккуратно ходит на работу и даже находит в своей работе известное удовольствие. Подавлять волю Смита нет нужды, она у него подавлена еще на первой странице книги. Все, чем занимаются О'Брайен (государство Океания в его лице, Партия и Большой Брат) и Оруэлл, — это следят за уже бескрылой мухой на стекле, время от времени ловят ее и отрывают по одной ножке у нее. Отпущенная опять на стекло, как она станет себя вести?

Если муха (Уинстон Смит), может быть, и убедительна в своей ничтожности, отрывающий ей ножки Большой Брат (О'Брайен, Партия) не удался. Не хватило таланта у мистера Оруэлла. Ясно, что он хотел сделать книгу о «чистом» насилии. Но получилась карикатура, будущее в стиле романов для консьержек. «Божественный» маркиз в "120 днях Содома" преуспел в той же цели куда больше. (Что до меня, я предпочитаю футуролога Герберта Уэллса и его "Машину времени".)

Творца «1984» вдохновляло превратно понятое чужое, неанглийское прошлое. Оруэллу казалось, что общества Германии и сталинской России были скреплены исключительно насилием. Государственное насилие, вне сомнения, присутствовало необходимым элементом в структуре обоих режимов, но количество и значение насилия преувеличено и Оруэллом в 1948 г., и вообще иностранцами, не жителями Германии или СССР. (У других — всегда Ад.) Мифологические «тоталитарные» системы были воздвигнуты Западом в своем воображении с невинной грацией. Дабы вызвать в себе необходимую для борьбы с врагом ненависть, следовало хулить врага, и в результате на месте реальных стран и систем прочно обосновались Монстры. Путем отсечения реальных мотивировок поведения остался лишь феномен уродливой абстрактной жестокости. Партия в «1984» столь же жестока и злобна, как скальпирующий белого индеец в вестернах.

Если забыть о славе «1984» и попытаться оценить книгу по стандартам литературы, то удивляет инфантильность и мелодраматичность книги — качества, присущие поп-литературе. Никогда таковым не объявленный «1984» написан, по сути дела, в жанре бестселлера. (Понятно, почему "Book of the Month Club" потребовал в свое время от Оруэлла, чтобы он убрал главы из книги Голдстейна и Апендикс, объясняющий принципы «Ньюспик». Только эти два куска написаны не в поп-стиле.) Вполне закономерно также, что «1984» вдохновил поп-звезду Дэйвида Боуи на создание шоу. «1984» — это будущее, каким оно представлялось популярному, вскормленному дешевыми газетными мифами воображению. Всегда отстающему от реальности на полстолетия.

2. Новое SOFT-насилие

Мягкие методы управления массами зародились задолго до окончания второй мировой войны. Подавляя население других стран, своих германцев Гитлер соблазнил нацизмом. Арестантом в крепости Ландсберг, еще в 1924 г. он набросал модель популярного автомобиля «Фольксваген» и проект идеального дома среднего германца: пять комнат с ванной. Своей нацией он, кажется, собирался управлять с помощью мягкого насилия.

Испуганное проявлениями своего собственного каннибализма в первую и более всего вторую мировую войну, «цивилизованное» человечество отшатнулось от hard-[3] к soft-[4] режимам. (Плюс сыграли роль еще два важнейших фактора: 1) сдерживающее агрессивность влияние ядерных вооружений и 2) появление новых технологий производства, сделавших возможным закармливание масс.) Если сущность hard заключается в физическом подавлении человека, soft основано на поощрении его слабостей. Идеал жесткого насилия — превратить мир в тюрьму строгого режима, идеал мягкого — превратить человека в домашнее животное.

Soft оперирует не черной униформой, дубинками или пытками. В его арсенале: фальшивая цель человеческой жизни (материальное благополучие), страх unemployment, страх экономического кризиса, страх и стыд быть беднее (хуже) соседей и, наконец, просто лень, присущая человеку, как и энергия, инертность. Самоубийства безработных — пример могучей хватки мягкого насилия, степени психологического давления, того подстрекательства к PROSPERITY — ПРОЦВЕТАНИЮ, которому подвергается гражданин цивилизованных частей планеты.

В витрине современной цивилизации завлекающе светятся экраны телевизоров, компьютеров. Публика ослеплена изобилием информации и могуществом моторов автомобилей, в которых она весело несется (12 тысяч смертей в год на автодорогах Франции) в порыве коллективного безумия передвижения. Портрет Большого Брата на стенах выглядел бы убого в сравнении со все более могущественными трюками паблисити. Ослепленный жонгляжем ПРОЦЕНТОВ, под дробь барабанов СТАТИСТИКИ (цивилизация отдает решительное предпочтение относительной математике, блистательным цифрам, в которых у публики нет времени разобраться), под грохот ставшей обязательной поп-музыки все более худшего качества (эмоции музыки как противоположность мышлению) совершает «цивилизованный» житель счастливых «развитых» стран свой скоростной пробег от рождения к retirement.[5] Необыкновенно высокий материальный уровень жизни, любит повторять счастливчик сам себе, достигнут лишь в Европе, Соединенных Штатах, Австралии и нескольких других — белых в большинстве своем — точках планеты вроде Израиля и Южной Африки. Есть исключения, скажем Япония, но в основном весь остальной, несчастный небелый мир влачит жалкое существование. (Сколько презрения в термине "слаборазвитые страны"!)

Разнеженный, живущий в кредит (и часто за счет презираемых «слаборазвитых» стран, у которых он за бесценок скупает raw materials (сырье), сельхозпродукты и собирает гигантский урожай процентов на занятые им деньги), цивилизованный человек панически боится unemployment — свободы. Потому он каждый день отдается под покровительство государства-опекуна, потеряв (отказавшись от них сам!) основные привилегии человека, присущие ему как биологическому виду, — независимость и свободную волю.