Джон Чивер - Ангел на мосту (рассказы) (-)

• Название: Ангел на мосту (рассказы) (-)
• Автор: Джон Чивер
• Жанр: Проза

---

- Очки! Очки! - кричит Магда из комнаты. - Сколько раз тебя надо просить?

Я несу ей очки, и, когда она кончает возню с волосами, мы ложимся спать. Посреди ночи с шумом распахивается дверь на крыльцо, но нет подле меня моей милой, моей первой жены. Некому спросить сонным голосом:

- Зачем они вернулись? Что они здесь позабыли?

УДАЧА

Быть может, и не следовало лезть на рожон, но как же хочется еще один последний раз замолвить слово за всех этих несокрушимых, неутолимых, неунывающих неудачников, противоборствующих судьбе до последнего! Ведь если писать большую и правдивую картину города, в котором мы с вами живем, разве можно без них обойтись, без этих людей, которые так никогда и не выбиваются в люди и вместе с тем никогда не сдаются? Так или иначе, каждый из нас когда-нибудь с ними встречался. Я имею в виду всю эту аристократическую мелюзгу, населяющую фешенебельные кварталы Ист-Сайда, всех этих элегантных, обаятельных и слегка потрепанных мужчин, занимающихся маклерством, а также их жен, красующихся в норковых накидках, купленных по случаю, в мехах, извлеченных из мусорных ящиков и в туфлях из крокодиловой кожи; дамы эти задирают нос перед швейцарами и перед кассирами магазинов самообслуживания, бряцают золотыми украшениями и источают запах дорогих духов, которые они выдаивают из своих флаконов до последней капли. Взять, к примеру, Альфреду и Боба Биеров. Они занимают квартиру в доме, который некогда принадлежал отцу Боба, и живут в ней, окруженные призами яхт-клуба, фотографиями с автографами президента Гувера, испанской мебелью и прочими реликвиями былого величия. Сама квартира - это собрание гулких и темных комнат, собственно, не так уж великолепна, но взгляните на лица швейцара и лифтера, после того как вы объявите им, куда вы идете, и вы прочтете на них, что и такая, какая она есть, квартира эта жильцам не по средствам, что вот уже три месяца, как за нее не плачено, и что на чаевые от этих жильцов можно не рассчитывать. Альфреда, разумеется, окончила колледж в Фьезоле. Ее отец так же, как отец Боба, - потерял в свое время миллионы и миллионы долларов. Все ее воспоминания выложены толстым слоем сверкающего золота. Помните, с какими высокими ставками мы играли в бридж в прошлом году? А как трудно заводился "даймлер" в дождливые дни! А пикники в Брендивайне с сестрами Дюпон!

Альфреда была красива той особенной, ничем не возмутимой, белокурой красотой женщин Новой Англии, которая как бы заявляет свое потомственное право на какие-то преимущества над остальной частью рода человеческого. Когда настали плохие времена, она пошла работать, сперва в магазин хрусталя на Пятой авеню, затем в ювелирный магазин Йенсена, где она не поладила с начальством оттого, что настаивала на своем праве курить на работе; устроилась в универсальный магазин Бонвита, оттуда перешла к Бенделю; на время рождественской торговли она попала в игрушечный магазин Шварца, а на пасхальную - к Саксу, на первый этаж, где шла торговля перчатками. И как-то между делом она умудрилась родить двоих детей, за которыми присматривала старуха шотландка, некогда, в хорошие времена, работавшая у них в семье прислугой и, подобно своим хозяевам, не сумевшая приспособиться к изменившимся обстоятельствам.

Таких, как Альфреда и Боб Биер, постоянно встречаешь на вокзалах и вечеринках с коктейлями. Я говорю о воскресных вокзалах и узловых станциях типа Хайяннис или Флемингтон, куда обычно стекается публика после уик-эндов или к концу сезона; ранней весной это будут места вроде Лейк Джорджа, Эйкена, Гринвилла, или пароходик в Нантаккет, или дачные места вроде Стонингтона и Бар Харбора. А то и дальше - Пэддингтонский вокзал в Лондоне, Рим, ночной пароход на Антверпен. "Хеллоу! Хеллоу!" - кричат они вам через толпу пассажиров. Вы поворачиваете голову и видите его - в белом плаще, мягкополой шляпе, с тростью в руке, и ее - в норковой накидке или в ее мусорных мехах. Вечеринки, на которых скрещиваются наши пути, не так уж разительно отличаются от всех этих пристаней, вокзалов и поездов. Народу на них бывает не слишком много, а виски не слишком высокого качества. Обычно на этих вечеринках пьешь, болтаешь и при этом испытываешь почти физическое чувство разобщенности, словно все - родство, дружба, школа, в которой учились вместе, город, в котором вместе росли, - словом, все, что, казалось бы, должно было связывать собравшихся между собой, все эти узы тают, распускаются, как лед в коктейле. Впрочем, это, пожалуй, атмосфера не распада, а скорее - изменения общественных связей, перегруппировок, иначе говоря атмосфера путешествия. Кажется, что гости собрались на дебаркадере или платформе узловой станции и ожидают отбытия парохода или поезда. И кажется, что там, за прихожей, где горничная принимает ваше пальто, за вестибюлем и парадной дверью, пропитанной огнестойким составом, нас ожидает темный простор воды, быть может взвихренной и бурной, свистит ветер, скрипят железные петли, горят береговые огни, кричат матросы, и раздается пронзительный, хватающий за душу взвизг сирены.

Быть может, Биеров всегда встречаешь на этих вечеринках и вокзалах оттого, что они вечно кого-то разыскивают. Ищут они, разумеется, не нас с вами, а какую-нибудь английскую маркизу. Впрочем, они рады и нам: в бурю любая гавань - пристанище. Входя в комнату, они первым делом начинают озираться - ну да что ж тут такого? Мы все так входим в комнату, полную народу. Другое дело - ищущий, прочесывающий взгляд, которым они исследуют толпу, собравшуюся на железнодорожной платформе; где бы ни появлялись эти двое - на дебаркадере или на вокзале, - если ждать приходилось свыше пятнадцати минут, они выворачивали наизнанку все сборище, заглядывая под шляпки женщин и за газеты, которыми заслонялись мужчины. И все это в надежде найти общих знакомых!

* * *

В период тридцатых и сороковых годов, во время великой войны, в годы, предшествующие ей, и в годы, за ней следующие, финансовое положение Биеров осложнилось тем, что дети их достигли того возраста, когда возникла необходимость определить их в различные учебные заведения, где учатся дети состоятельных родителей. Тут они пустились во все тяжкие! Они позволили себе ряд не слишком чистоплотных поступков - там заняли деньги под фиктивный вексель, там загнали машину знакомых, которую те одолжили им на уик-энд, в кювет да так и оставили ее, там еще что-то. В результате подобных подвигов в довершение к переживаемому ими финансовому кризису пошатнулось также и положение их в обществе. Впрочем, они продолжали функционировать, орудуя личным обаянием и близкими надеждами - ведь в Филадельфии у них была тетка Маргарет, в Бостоне - тетка Лора. Говоря по чести, они и в самом деле были чрезвычайно обаятельны! Их появление всегда встречалось с радостью. Пусть они даже и олицетворяли собой тех самых стрекоз, что лето красное пропели, зато у них был чудесный дар напоминать людям об этом лете, о чем-то приятном, о приятных местах, приятном времяпрепровождении, приятной еде и приятном обществе. Да и рвение, с каким они разыскивали знакомых по вокзалам и пристаням, было извинительно: ведь они всего-навсего занимались поисками своего привычного, единственно понятного мира.

И вдруг тетка Маргарет в самом деле умерла. Узнал же я об этом волнующем событии вот при каких обстоятельствах. Дело было весной. Мой босс отбывал в Англию с супругой, а я с коробкой сигар в руках и томиком исторического романа пришел провожать его на пароход. Судно, помнится, было новенькое, с иголочки, и пассажиры ходили стайками, сквозь запертые стеклянные дверцы книжных шкафов глазели на полное собрание сочинений Эдны Фербер, восхищались бассейном, в котором не было воды, и барами, в которых не было виски. Все проходы были забиты провожающими, все каюты первого класса полны цветов и доброжелателей, которые в одиннадцать часов ненастного утра пили за здоровье отъезжающих шампанское под вздымающиеся к облакам трагические испарения жирного зеленого супа нью-йоркской гавани. Я вручил подарки боссу и его супруге, простился с ними и, разыскивая выход на палубу, прошел мимо каюты, из которой послышался аристократический смех Альфреды. Было очень тесно, официант разливал шампанское, и после того как я поздоровался с Биерами, Альфреда отвела меня в сторонку и сказала: "Тетушка Маргарет покинула сей мир, и мы снова при деньгах!" Я выпил с ними шампанского, затем раздался свисток: "На берег!" - этот свирепый, оглушительный, сиплый и, подобно запаху воды в гавани, чем-то трагический голос самой жизни. Я смотрел, как расходятся провожающие, и думал, надолго ли Бобу с Альфредой хватит наследства тетушки Маргарет. Долги их были неимоверны, привычки - безрассудны, и даже с сотней тысяч долларов они далеко уехать не могли.

Мысль эта, должно быть, прочно укоренилась у меня в сознании, потому что той же осенью, когда я пошел на "Янки-стейдиум" смотреть борьбу тяжеловесов, в человеке, который обходил зрителей с биноклями на подносе, мне почудился Боб Биер. Я громко окликнул его по имени: оказалось, что это не он. Однако сходство было так разительно, что меня не покидало чувство, что я видел именно его. Как бы то ни было, благодаря моей ошибке мне открылась во всей резкости возможная амплитуда колебаний общественного и экономического положения этой семьи.