Мэри Рено - Последние капли вина

• Название: Последние капли вина
• Автор: Мэри Рено
• Жанр: Историческая проза

Мисс Мэри Рено родилась в 1905 г. в семье лондонского врача. Окончила колледж св. Хью в Оксфорде, затем работала медсестрой и одновременно начала писать. Ее первый роман "Цели любви" был опубликован в 1939 г. Появление романа "Последние капли вина" вызвало удивление и большой интерес, так как это было её первое произведение о древней Греции. До тех пор она черпала темы для своих книг из современной жизни. Среди самых известных её книг - романы "Возничий", "Король должен умереть", "Маска Аполлона". Мэри Рено стала членом Королевского литературного общества в 1959 г., а через два года - президентом ПЕН-клуба Южной Африки. Умерла 13 декабря 1983 г

---

Через некоторое время он взял с полки комок пчелиного воска и начал разминать его своими плоскими пальцами. Рядом со мной розовощекий Аполлон, Двуязычный, криво усмехался своей толстой зеленой змее.

Глава двадцать пятая

Второй месяц перешел в третий, а Ферамен все не возвращался.

Хремон сделал с меня шесть набросков: держащим бойцового петуха; подвязывающим сандалию; завязывающим волосы лентой; в виде Гиласа, наклонившегося над прудом; в виде Гиакинта, сраженного диском и, наконец, в виде спящего Диониса. Диониса он сделал очень быстро, без моего ведома. Свое слово насчет вина он держал, мы его пили каждый вечер смешанным с водой в равных частях или даже крепче. Говорят, в любой ситуации, если подумать, можно найти светлые стороны; так и с вином: в те дни хватало совсем немного, чтобы опьянеть.

Думаю, он держал меня дольше, чем кого-либо другого, ибо я не смог насчитать на полке больше четырех набросков с любого одного натурщика. Он кормил меня лучше, чем Поликлет, и каждый день выплачивал две драхмы. Я обычно встречался с Талией у развалин дома предателя и отдавал ей то, что мог добыть за деньги, причем велел не каждый раз говорить Лисию, что это от меня, иначе он задумался бы, как я это все достаю. Когда я заходил проведать его, он выглядел уже лучше, но как-то все же странно - глубоко запавшие глаза и очень прозрачная кожа, как у мальчика. Думаю, это объяснялось тем, что он пил очень много воды, чтобы заглушить голод; один лекарь говорил мне когда-то, что это полезно для незажившей раны, ибо вымывает из тела дурные соки; полагаю, только это и держало его в живых.

Мне было нелегко объяснять дома, где я пропадаю допоздна, когда масло стало такой редкостью, что, пользуйся им какой-то человек для освещения, его дом забросали бы камнями. Если я отсутствовал всю ночь, то говорил, что стоял в карауле. Иногда я замечал на себе взгляд отца. Но в шкафу для съестного у нас оставалось совсем мало, а мать приближалась к сроку; и если он думал, что лучше не спрашивать, то не мне его винить.

Мать, когда носила ребенка, всегда выглядела неважно; сейчас она двигалась по дому совсем медленно - а обычно порхала как птичка. Маленькая Харита помогала ей, и однажды, придя домой на рассвете, я увидел, что отец подметает двор - да так ловко, словно занимался этим долгие годы. Потом я вспомнил. Забрал у него метлу, он промолчал.

Когда было время, я уходил на открытые места, собирая траву и всякую зелень для супа. Есть особый вид сосны, зернышки которой пригодны в пищу. Пифагорейцы, которые никогда не едят мяса, очень хорошо разбираются в таких делах, и если видишь, что они что-то собирают, так можешь быть уверен, что это безопасно.

Иногда Хремон не был настроен работать, и я ему не был нужен до вечера, а домой показаться не мог. Такие дни я, как правило, проводил с Федоном - валялся на подстилке в его комнате и читал, пока он пишет, или слушал, как он дает уроки. Он оказался хорошим учителем: строгим, иногда даже суровым, но всегда хладнокровным и уравновешенным. Свет из маленького окошка у него над плечом падал на его золотые волосы и красиво очерченную скулу; худоба выявляла в нем породу, но разум - еще больше. Он уже выглядел философом, чистым, словно жрец из храма Аполлона. Я никогда не рассказывал ему всего, но однажды он заметил:

– В нынешние времена легче быть одиноким.

Все это время Сократ расхаживал по Городу, как и прежде, босоногий в любой холод, в своем старом плаще, беседуя с людьми и задавая вопросы. Однажды я встретил его у Лисия. Они беседовали о Гомере. Мне всегда казалось, что именно после этого Лисий пошел на поправку, хотя, полагаю, помогли сушеные фиги и вино, которые прислал ему на следующий день Платон. Сократ всегда знал, кто в состоянии поделиться, пусть немногим, и кто в самой большой нужде, и как свести их вместе.

Но в колоннаду я ходил за ним нечасто. Почти всегда рядом с ним был Платон - и лишь изредка один. Если человеком овладевает Афродита Агоры, зима и голод достаточно быстро охладят пыл, и красавец, лишающий его сна, не особенно разогреет, когда дует ветер. Но с этой любовью все было иначе.

Его невинный взгляд смотрел прямо в душу; а моя душа, казалось мне, вся исписана уроками мастерской Хремона. Итак, я держался в сторонке и благодарил бога, который пристроил его туда, где о нем могли позаботиться. Глаза его, казалось, стали больше, но оставались яркими и чистыми; на щеках, хоть и запавших немного, светился свежий румянец - от счастья, думаю, такого, над которым не властны ни время, ни перемены; и в лице его по-прежнему видна была музыка.

В конце концов Хремон решил делать статую с поверженного Гиакинта. Меня это порадовало: Гиакинт лежал ничком, вытянутая вперед рука прикрывала лицо. А какое-то время Хремон был просто захвачен Дионисом, который лежал лицом кверху.

Подходил к концу третий месяц, и на фиговом дереве уже можно было видеть, где распустятся бутоны. И вот однажды утром, когда наш отряд стоял в карауле на стене, перед Дипилонскими воротами прозвучала труба, и пронеслась весть, что вернулся Ферамен.

Вскоре раздался призыв на Собрание. Стены нельзя было бросить без охраны, так что нам оставалось только ждать. Наконец пришла смена. Мы вглядывались в их лица и медлили, не решаясь спросить о новостях. Старший, который принимал у меня караул, поймал мой взгляд и бросил:

– Ничего.

Я вытаращил глаза и спросил:

– Так что, Ферамен не вернулся, значит?

– Да нет, вернулся и прекрасно выглядит. Он был на Саламине у Лисандра.

– Ну, так какие же условия?

– Никаких. Лисандр сообщает, что не в его власти вести переговоры, ни во власти царей, это могут только эфоры в Спарте.

– После трех месяцев? Все ли с тобой в порядке, Миртилл? (Его единственный сын умер днем раньше.).

– Я полагаю, для человека из Афин даже черная спартанская похлебка хороша на вкус. Он не мог заставить их облегчить условия, вот он и ждал.

– О Геракл, но чего же?

– Пока Городу понравится запах черной похлебки. Олигархи богаты, они могут выдержать еще какое-то время, а демократы умирают каждый день, скоро не останется ни одного. И те, что выживут, упитанные и красивые, смогут открыть ворота своим друзьям на любых условиях, какие те назначат.

Когда мы спускались со стены, никто не раскрыл рта. Представив себе лица моих домашних, я не набрался отваги и пошел прямо к Хремону. Он был весел и предложил мне вина, хоть еще не настал полдень.

– Теперь уже недолго, - произнес он.

Должно быть, он все это время с нетерпением дожидался дня сдачи - не потому, что был олигархом, но потому, что любил удобную жизнь, а остальное его не волновало. Я принял вино, ибо уже достаточно намерзся, хоть и не раздевался еще. В мастерской было маленькое окно высоко вверху, откуда открывался вид на Верхний город; на копье Афины сверкал свет. Я перевел взгляд на Хремона, который растирал руки над угольями, разогревая их для работы. Столько перенести и выстрадать - а под конец еще и это…

Придя домой вечером, я увидел, что мать и сестра сидят одни.

– Отец уехал в Спарту, - сказала Харита.

Я не был настроен на шутки и ответил что-то резкое, но это оказалось правдой. Ферамена снова отправили послом, наделив всеми полномочиями для переговоров. С ним были отправлены еще девять представителей. Поскольку спартанцы не стали бы разговаривать с демократами, а Город не доверял олигархам, эти девятеро были выбраны из числа сторонников Ферамена, бывших умеренных, притом самых бедных, у которых имелись все основания поскорее положить конец осаде. Эти три месяца научили граждан уму-разуму.

– У отца не было времени разыскивать тебя по всему Городу, - сказала мать. Я подумал, что он и не рвался бегать слишком далеко. - Но он передает тебе свое благословение.

– Ты забыла, матушка, - вмешалась Харита. - Он так сказал: "Передай Алексию, что я поручаю тебя его заботам". Алексий, а спартанцы поделятся с отцом своим обедом?

Я поглядел на своих подопечных, жмущихся к маленькому огоньку из сосновых шишек и дров, которые берегли целый день, чтобы растопить вечером: девочка со старой куклой на коленях - она ее вытаскивала, когда заканчивала домашнюю работу, - и мать, сидящая в своем кресле неловко, как все женщины с раздутым перед родами животом… маленькая тонкая головка над бесформенным телом, темные ресницы, лежащие на щеках цвета слоновой кости, испещренных мелкими морщинками - я разглядел их при свете от огня.

Я попытался передать им веселое настроение Хремона, повторив его слова:

– Теперь уже недолго.

Когда они ушли спать, я сел над теплой белой золой, думая: "Что, если ее время наступит ночью, а у нас даже не будет масла посветить повитухе?"

На следующий день люди заходили к Хремону чаще обычного - поглядеть на его работу. Некоторые из них меня знали. Они со мной поздоровались, но, кажется, переглянулись между собой. Был и кое-кто из друзей Хремона - с теми он отходил в угол посплетничать. Я слышал, как один из них сказал со смехом: "Ладно, когда покончишь с ним, пошли его ко мне". Я знал имя этого человека - он не был скульптором. Они ушли, и Хремон подошел ко мне раньше, чем я успел приготовиться; поскольку при позировании моя рука частично прикрывала лицо, я не всегда следил за его выражением так тщательно, как следовало бы. Я знал, что его расстроило увиденное - он был из тех людей, кому нравится убеждать себя, что все вокруг идет так, как ему хочется. Будь он Царем Царей, он бы не щадил гонцов, приносящих дурные вести.