Артем Абрамов - Чаша ярости: Мой престол - Небо

• Название: Чаша ярости: Мой престол - Небо
• Автор: Артем Абрамов
• Жанр: Научная Фантастика

Он жил - и тогда его называли по-разному. Иногда - Сын Человеческий, иногда - Царь Иудейский, а иногда - и просто Учитель!

Он умер - и две тысячи лет Его именовали уже только - Спаситель.

Он вернулся - и что теперь?

Он вернулся. Вернулся в мир, где все, чему учил Он когда-то, обратилось в прямую противоположность самого себя. Вернулся в мир, где Слово Его переврано, а имя Его - оболгано.

Он вернулся. Вернулся, чтобы хотя бы попытаться исправить то, что - Именем Его - сотворили с миром люди. Вернулся - не на новое ли распятие?..

Об этом - роман "Чаша ярости", продолжение романа "Место покоя Моего".

---

Артем Абрамов, Сергей Абрамов Чаша ярости: Мой престол - Небо

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРОЛОГ ИТАЛИЯ. РИМ, ВАТИКАН, 2157 год от Р.Х., месяц сентябрь

(Опережая события...)

Солнечный свет тщетно пытался пробиться сквозь разноцветные оконные витражи, сквозь красные, синие, желтые, зеленые стеклышки, неведомым мастером витражных дел сложенные в плоские и холодные картинки, изображающие каких-то, наверно, великих и славных людей, но отнюдь не предназначенные для такого низменного дела, как освещение комнаты.

Впрочем, то была не комната - зал, скорее, огромный и мрачный зал, скрывающий в полутьме тяжелую старинную мебель, большие картины в тяжелых старинных золоченых рамах на стенах, обитых тоже тяжелой и, не исключено, собравшей всю вековую пыль материей, гигантский, темный ковер на полу. И только крохотный кусочек поистине раблезианских размеров письменного стола был вырван из темноты мягким светом низкой настольной лампы под стеклянным, работы Галле, абажуром, и тем более странно смотрелись на черной от старости дубовой столешнице нахально белая компьютерная пластиковая клавиатура и сам по себе светящийся плоский экран монитора, на котором молниеносно возникали ровные строчки латинского текста.

Текст профессионально быстро набирали тоже ясно освещенные руки, большие мужские руки, ухоженные, с аккуратным маникюром на плоских фиолетовых ногтях. На безымянном пальце правой сверкал массивный золотой перстень с черно-красным камнем - рубином, похоже. И иногда в смешанном свете лампы и монитора возникало лицо человека лет пятидесяти или чуть поболее; точнее возраст угадывался трудно, потому что человек за компьютером был чернокожим, и сумрак плюс цвет кожи легко прятали приметы возраста. Человек иногда останавливал полет пальцев над клавишами и внимательно, сквозь сползшие с переносицы узкие очки без оправы, вчитывался в набранный текст, что-то ему в нем не нравилось, он шевелил толстыми губами, будто беззвучно правил себя, принимал исправленное и вновь запускал летный механизм пальцев.

Он был один. Он работал. Он чувствовал себя защищенным темнотой и тишиной зала от чьего-то бестактного вмешательства, а уж если без метафор вышколенностью своих секретарей был он защищен, поскольку те затвердили давно и назубок: он один, он работает, это только его время, никому не положено на него посягать...

И вдруг что-то все же отвлекло его от компьютера, он еще сам не понял что именно, он нервно огляделся по сторонам, пытаясь увидеть в привычной ему темноте это неведомое "что-то", быть может, просто "глюк", как компьютерный: ведь мозг - это тоже компьютер, он устает и частенько "глючит". Но известно: хороший процессор не отвлекается на пришлые галлюцинации, он легко от них избавляется и продолжает работать. А черный человек не смог продолжить. Он явно любил сумрак и умел видеть в нем, и сейчас он нежданно и пугающе ясно увидел в отодвинутом от письменного стола мягком кресле для посетителей чужого белого человека, который просто молча сидел и смотрел на хозяина сумрака, просто сидел и смотрел, терпеливо ожидая, когда тот соблаговолит его заметить.

Он взялся ниоткуда - этот белый чужой человек! Он никак не мог пройти сквозь надежный заслон секретарей, помощников, референтов, и уж тем более он не мог материализоваться из ничего, из воздуха, .из частичек пыли в комнате, потому что черный человек - хотя и должен был по профессии своей признавать за всяким чудом веское право на существование - не умел реально осознать и принять это право, поскольку никогда в жизни лично не сталкивался с Необъяснимым.

Так, пожалуй, логично - с прописной буквы...

Но он и не испугался Необъяснимого с прописной буквы. Он давно научился ничего не бояться, за истину приняв безнадежное, но точное: на все воля Божья.

– Кто вы? - спросил он тихо, словно боялся спугнуть странное, почти инфернальное явление или просто нарушить настоянную на вечности тишину комнаты-зала.

– Человек, - ответил белый человек бесхитростно, но, по идее, ничего не ответил.

И эта бесхитростность, - банальность даже! - странно успокоила черного человека, вернула ему оброненную на мгновенье славную способность цепко анализировать ситуацию, пусть даже абсолютно здесь невозможную (секретари! помощники! референту!), вернула и знаменитую, присущую ему ироничность, которой побаивались подчиненные в Ватикане и которую любили бесчисленные почитатели во всем мире.

– К сожалению, заметил, - согласился он с определением себя белым человеком. - А как было бы мило, если б вы оказались фантомом! Фантомы, знаете, имеют свойство исчезать и не мешать работе... Но раз уж вы здесь, ответьте: как вы миновали охрану?

Белый человек позволил себе улыбнуться - чуть-чуть, краешками губ.

– Считайте, что я - фантом... - Ему тоже не чужда была ирония. - Я вижу, вам по душе это... - умолк на миг, подыскивая определение фантому. Нашел: ...это, позволю себе так сказать, колебание волн в видимом диапазоне. А вы, наверно, привыкли к фантомам? - Оглянулся, пошарил взглядом по стенам и потолку. - Здесь должны жить тени ваших предшественников. Вот этого, например... - И в подсвеченной лампой мгле закачалась над полом прозрачная и призрачная фигура, высокая, сутулая, в белом одеянии, похожем на рясу или сутану. - Или этого... - Фигура в белом исчезла, и на ее месте возникла столь же зыбкая - некто толстенький, маленький, коричневый, лысый. - Или такого... Новый фантом болтался в воздухе вместе с камнем, на котором он вроде бы сидел, подперев рукой голову. - Этот, если узнали, - самый первый. По вашему счету. Похож?..

– Кто вы? - все-таки с предательской дрожью в голосе спросил черный человек: слишком много Необъяснимого сразу - это чей угодно голос заставит дрожать.

– Ну уж не фантом - это точно, - легко засмеялся белый. - Можете потрогать. А кто... Должны вспомнить. Мировую телесеть смотрите? Прессу читаете? Или предпочитаете информатории Интернета?.. Да полно вам, вспомните: мое цветное изображение - поганое, к слову, но определить можно, - было напечатано даже в вашей "Losservatore Romano".

– Вы... - У черного человека не хватило слое, он задохнулся. Он вспомнил.

Впервые за все краткое время с момента появления в кабинете белого пришлеца хозяину стало страшно. Он смотрел мировую телесеть, читал прессу, регулярно заглядывал в Интернет и видел снимок в своей газете.

Если кого-то он и не хотел встретить - не только сейчас, а вообще! - так это был именно белый, сидящий напротив в гостевом кресле. Слишком много шуму поднялось вокруг него за последние месяцы. Слишком много пафоса. Явный перебор восхищений и восторгов. А по сути... Черный человек не верил в ту суть, которую декларировали телесети, пресса, компьютерные медиа-сайты, наперебой и взахлеб крича информацию о явлении и делах этого белого. Должен был верить, обязан, опять профессия диктовала, но - не выходило! И поэтому все это время молчал, по сути, трусливо не реагируя на события, касающиеся его впрямую.

Слаб человек! Будь он итальянец, американец, африканец, русский или друг степей калмык - живет, живет в нем таинственная .надежда: вдруг да все само рассосется...

– Узнали, - удовлетворенно проговорил белый. - Кстати, ничего, что я с вами по-итальянски? Может, лучше латынь?.. Но по-латыни вы все говорите ужасно варварски, ничего общего с языком Рима. Он был звучен и мелодичен. Как звон римских мечей. Он был полон тонкими нюансами наречий - как местными, так и сословными. Он был красив и богат... Я терпеть не могу Рим, но не имею права не отдать должное его речи. А вы превратили ее в бесстрастное казенное словоговорение - по буковкам...

– Откуда же нам знать звучание латыни? До нас дошли только тексты. Принято считать: латынь - язык условный, потому что мертвый... - сам не понял, почему оправдался.

– Так и читали бы тексты. Но не вслух, не вслух - это режет ухо... Хотите послушать?.. - не дожидаясь ответа, произнес нечто звонкое, медное, раскатистое, в чем хозяин кабинета угадал какие-то знакомые сочетания слогов. Слогов - не более. - Красиво?.. Апулей. "Метаморфозы". Вы бы прочли это так... - И он, перейдя на привычную хозяину формальную латынь, процитировал и вправду знакомое: - "Ведь само это чередование наречий соответствует искусству мгновенных превращений, а о нем-то я и собираюсь повести речь..." Нет, давайте лучше по-итальянски, по-английски, по-немецки, по-французски - как хотите, но только не латынь. Извините, не овладел вашим родным суахили, но это у меня впереди... Итак, вы молчите, вы растеряны, вы не отвечаете, но мы - в Италии, значит, решили: язык Апеннин. Кстати, как мне к вам обращаться? Ваше Святейшество? Это высокопарно, да и не пристало мне так: вы для меня - никакое не святейшество... Может быть, по имени? Джомо, кажется?.. Понимаю, что слишком фамильярно. Во-первых, ваш сан, во-вторых, ваш возраст: вы старше меня... Тогда просто - Maggiore. Старший. Хорошее слово, уважительное обращение, притом многозначное... Ну а мое имя вам известно с детства, хотя все сейчас меня называют Мессией. Как, впрочем, и раньше. Меня устраивает... Итак, о чем бы вы хотели меня спросить, Maggiore?