Артем Абрамов - Место покоя Моего

• Название: Место покоя Моего
• Автор: Артем Абрамов
• Издательство: АСТ Изд-во
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 978-5-17-003151-1

К читателям

Перед вами всего лишь - фантастический роман. Не очередная сумасшедшая версия исторических событий, не наглое посягательство на христианские каноны и уж тем более не учебник истории религии.

Поэтому настоятельно просим вас отнестись к нему только как к фантастическому роману. И не более того!

Заранее благодарны за понимание.

АВТОРЫ

---

"Кто создатели?.. Очень трудный вопрос. По моему разумению; двоих мы знаем. Это наш брат Йоханан и бывший мытарь Левин, прозванный Матфеем. Во всяким случае, их имена стоят во главе текстов, а они ли написали или с их слов... Даст Бог - узнаем... Еще одно будет приписано Марку, племяннику Йошиягу, левита, который нас третьего дня впустил в Храм через Овечьи ворота. Он войдет в число твоих ближайших учеников, апостолов, под именем Варнава. А четвертое припишут некоему Луке. Кто он -пока не знаю. Но именно у него в тексте есть ключ к тому, как будут созданы эти четыре твоих жизнеописания. "Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то и рассудилось мне, по тщательному исследованию всего с начала, по порядку описать..."

"Сначала было Слово?.."

"Как всегда. И как всегда, слово было - Бог".

"Хорошо, Лука не был очевидцем, я не знаю никого под этим именем. Но Йоханан и Матфей - вон они идут..."

"Не знаю, Иешуа, честно - не знаю. Йоханан говорил мне, когда еще был Крестителем, что делает какие-то записи. Я их не читал. Возможно, он напишет сам. Возможно, кто-то - с его слов... Матфей - человек грамотный, бывший мытарь, тоже может сам написать. Но так ли будет -не ведаю... Поживем увидим..."

"Поживем, Кифа?"

"Иного не мыслю..."

Он даже не пытался блокироваться потому что и вправду иного не мыслил, нечего было скрывать от собеседника.

Тот шел легко, улыбаясь мысленной беседе, и люди, бежавшие впереди и сзади процессии, передавали друг другу: он улыбается. Он улыбается - значит, он что-то задумал, как всегда, как обычно. Еще не конец, надейтесь, люди... Хотя были и те, кто не знал о Машиахе, а если знал, то не верила него, кто швырял вслед процессии гнилые фрукты и даже камни, что заставляло солдат - поскольку фрукты и камни не выбирали цели - замахиваться на толпу копьями, больно бить щитами подвернувшихся под бок неловких любопытных. Ну и крики, конечно: "Машиах, мы верим тебе!" - с одной стороны, а с другой - "Кого ты можешь спасти, самозванец, если не спас себя?" Что-то в этом роде, Петр особенно не прислушивался...

Петр и остальные ученики шли позади солдат, поэтому Петр только чувствовал улыбку Иешуа, но не видел лица. Путь оказался не столько длинным, сколько медленным - из-за того, что и солдаты не спешили, и осужденные еле-еле ноги передвигали - это о Варавве и его напарнике, они же не владели способностями Иешуа управлять своим организмом, - да и пока шли на север по отнюдь не широкому Терапийону, очень мешала толпа. Но как только выбрались за городскую стену, повернули к югу, к Иродовым башням, дело пошло быстрее. В два часа шесть минут пополудни были на месте.

Место оказалось - полностью из представлений о нем Петра. Сам он ни разу не гулял, естественно, по свалкам, но имел о них более-менее четкое представление хотя бы по старательно загаженным ближним окрестностям жилья бедноты за городскими стенами. По этим пристеночньм полупещерным муравейникам, где никто не удосуживался отнести пищевые отходы, прочий мусор, экскременты даже пусть на полкилометра от места сна и еды, чтоб не смердило. Чтоб детишки не болели... Грязное все же животное - человек, и так - во все времена. В современных Петру мегаполисах тоже были свои бидонвилли, куда нормальные люди старались не попадать. Тот же север Гарлема в Нью-Йорке - ничего там за минувшие двести лет не изменилось! Бедность и грязь - сводные сестры...

Вокруг невеликого по размерам, зато обильно загаженного и зловонного холма, что позже назовут Голгофой, тоже теснились пещерки, сложенные из неотесанных кусков известняка, откуда, при виде процессии с крестами, немедленно выползли любознательные обитатели. Еще бы: зрелище грядет! Кто-то узнал Машиаха, кто-то не знал его, поэтому реакция местной публики на явление казнимых оказалась той же, что и внутри города. Кто-то вопил славу Учителю, кто-то - хулу. Все это пролетало мимо Иешуа, он не слышал ни славы, ни хулы, он был сосредоточен, как богомол, даже от Петра на время отключился, поскольку предстояла самая страшная - и зрелищная для малопочтенной публики! - церемония: распятие.

Осужденные свалили кресты на землю. Трое солдат начали сноровисто копать ямы для них. Процесс шел легко, земля была податлива, видимо, копана-перекопана не раз, вон - Петр заметил - неподалеку валялись еще не разграбленные, не пошедшие в огонь остатки прежних крестов. Место казни не выбирали - оно существовало и ранее. Как существовали подобные, видал Петр, и на других близких пригородных пустырях. Солдат во все времена понапрасну далеко не ходит и глубоко не роет...

Иешуа позвал Петра:

"Кифа, пусть будет, как должно быть. Ты же читал, знаешь..."

"Мало ли что я читал!.. Как будет, так и будет, а что написано, то еще не скоро напишут. Успеют придумать..."

"Придумать ?"

"А как ты надеялся? Евангелия о тебе - это притчи, в которых есть, конечно, реальные факты, но подробности этих фактов, во-первых, в разных текстах поданы по-разному, во-вторых, где-то они есть, а где-то их нет. Это всего лишь притчи... Помнишь, что ты сам говорил нам о притче? "Разве в притче надо искать сюжет, а не философский смысл?" Верно сказал. Евангелисты напишут то, что ЗНАЮТ, а не то, что ВИДЕЛИ. Опять твоя мысль: знающих всегда много меньше, чем видевших..."

"Ты запомнил..."

"Я люблю тебя, Иешуа. Хочешь - как брата, хочешь - как сына, хотя сегодня я немногим старше тебя. И я один могу быть и знающим и видевшим... Не отвлекайся. Сейчас придет боль. Сосре-, доточься. Уведи ее. Мы еще вернемся к разговору. А позже я скажу, когда тебе умереть..."

"Я не боюсь..."

Однако страшные слова: "Я скажу, когда тебе умереть"!..

Пожалуй, именно сейчас, впервые после огромного перерыва, Петр снова начал вести своего ученика. Более того, давно переставший быть учеником, давно превратившийся в Учителя, Иешуа снова хочет слушать и знать. Петр вновь для него - Учитель и Ведущий, а он - всего лишь ведомый, поскольку не нынче задуманная, просчитанная и доселе ясная и прямая дорога неожиданно круто изменила направление, свернула неизвестно куда - в темноту. Новое знание, к которому только подошел, прикоснулся, - всегда темнота, в которую страшновато входить. Хочется и колется... Можно, конечно, повернуть назад, на привычный путь, на истоптанные собственными подошвами тропинки, где все знакомо, привычно, не страшно и... уже неинтересно. Потому что есть эта темнота. Иешуа, как тот ребенок, который бесстрашно, с чистым сердцем идет на стук, не ведая кто за дверью. И открывает ее - пан или пропал!

Впрочем, у него есть Петр, который знает, что в темноте. Тогда, похоже, что пан...

Если бы точно знать, горько усмехнулся Петр. Коли и знает что, то приблизительно, понаслышке, ощупью ориентируется - в бесконечных поисках выключателя: найдет - вспыхнет свет. Здесь вспыхнет. А дальше - опять темно.

Это он про свое время может много порассказать, а на что Иешуа подробности его, Петра, времени? Ему бы все понять про день завтрашний или, в лучшем случае, про вечер нынешнего. А что Петр может о том поведать? Что должно быть в очень приближенном варианте. А что на самом деле будет - один Бог знает. Но, как обычно, помалкивает. Иешуа не так давно сам назвал Его - немногословным...

Вот в одном Петр уверен точно: Иешуа не умрет. То есть для всех - да, умрет, затормозит сердце, замедлит ток крови, это он умеет, это несложно. До перелома суток, до шести часов, начала шабата, то есть покоя по-древнееврейски, его похоронят... И не в могиле Иосифа Аримафейского, не знает Петр никакого Иосифа Аримафейского...

Хотя точнее сказать - пока не знает. Вдруг да появится стари-, чок библейский. Он и в Библии, как чертик из табакерки, выскочил - неведомо откуда, нигде до сего момента не упоминался. Высокопоставленный и старый уже поклонник Машиаха, выпросивший у прокуратора разрешение на снятие умершего с креста и захоронение его до начала шабата.

Кстати, а нужно ли на самом деле разрешение?.. Петр никогда о том не слышал. Умер - хорони, если есть куда...

Аромат держался в округе - и не захочешь, а умрешь. Пожалуй, дольше всего в этом броске Петр привыкал - и так до конца и не привык! - к запахам. Восток вообще - дело не только тонкое, но и чрезвычайно пахучее, двадцать второй век тому не исключение. А уж первый - это нечто особенное! Нет, Петр не имел в виду роскошные дворцы типа Иродова, где в залах стоял пряный и сладкий запах давно утерянных во времени благовоний, изготавливаемых как раз в Иудее. Или казарменно-конюшенный запах в крепости Антония - и он ненамного перешибал запахи казарм где-нибудь в Сибири, или в Ливии, или в Нигерии, где приходилось бывать Петру от Службы в качестве члена рутинных инспекционных комиссий. И даже не запахи чистоплотных деревенских домишек, как дом Иосифа-плотника в Назарете или рыбаря Фомы в Капернауме, где вкусно пахло овечьей и козьей шерстью, теплым молоком, хлебом, .и даже примешивающийся ко всему запах мужского пота не мешал жить... С особым обонянием Петра, когда к реальным запахам прибавляются виртуальные запахи человеческих чувств, существовать в любом броске было затруднительно, чувства с их невероятными ароматами перевешивали явь. Но здесь, на Голгофе, явь напрочь перебила острый запах эфира, нападавший на Петра вместе с чувством боли. Своей или чужой - не было разницы.