Нелида Пиньон - Сладкая песнь Каэтаны

• Название: Сладкая песнь Каэтаны
• Автор: Нелида Пиньон
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-05-004142-2

Каэтана, актриса бродячего цирка, проезжавшего через захолустный бразильский городок, навсегда поразила воображение одного из влиятельнейших и богатейших людей города. И хотя Каэтана давно, двадцать лет назад, покинула эти места, вспыхнувшее в нем чувство не угасает и в разлуке: годы оказываются бессильны перед такой любовью. Неожиданное известие о возвращении актрисы вызывает в городе настоящий переполох, но встреча возлюбленных после разлуки оборачивается неожиданностью...

Писательница, творчество которой признано далеко за пределами Бразилии, умело сочетает в этом романе элементы пародии, мягкого юмора с романтической приподнятостью.

---

– Вы что же, не видите, что перед вами блюститель закона? – спросил начальник полиции, поигрывая револьвером, и голос его прозвучал глухо среди развешанных простынь.

Балиньо через плечо Нарсисо глянул на проем двери, желая узнать, какая погода: собирался дождь. При повышенной влажности простыни не скоро высохнут, а Каэтана с ее бурным темпераментом не потерпит задержки. И Балиньо продолжал выжимать простыни, только чуть помедленнее.

Мажико испугался, что Нарсисо сейчас откроет стрельбу и пуля может угодить в единственный из восьми витражей, остававшийся в холле. Но Балиньо, никак не реагируя на револьвер, который Нарсисо сунул обратно в кобуру, продолжал трудиться.

Брюки Нарсисо утратили складку, наведенную утром с помощью старого духового утюга. В замешательстве поглаживая рукоять револьвера, он видел перед собой противника, молодого и без гроша в кармане, но способного на крайности, ибо его кружил вихрь, который заставлял Балиньо ограничиваться четырьмя часами сна в сутки, лишь бы нашлись слушатели его бесконечных историй.

Нарсисо оценил моральную весомость свидетелей. Они понадобятся для разбирательства, раз уж постояльцы «Паласа», возмущенные необходимостью пробираться между мокрых простынь, чтобы выйти на улицу, попрятались по номерам в ожидании, когда же солнце высушит белье.

– Кто отвечает за это вторжение? – примирительным тоном спросил Нарсисо.

Балиньо прервал работу: он изнемог. Каэтана выставила его из номера рано утром, отдав недвусмысленные распоряжения.

– Я хочу, чтобы простыни были со мной на сцене. Не могу же я забыть о них в день моего торжества, – взволнованно сказала она.

Пожелтевшие от старости простыни вместе с радиолой дядюшки Веспасиано были реликвиями горьких времен. Они не раз пересекли Бразилию на вьючных мулах, поездах, влекомых паровозиком «кукушкой», на телегах, скрип колес которых помогал мечтать, если мечту не прерывали крики встречных погонщиков скота.

– Ах, Балиньо, этой страны уже нет! Она испарилась под пятой прогресса, точно аромат из открытого флакона духов. Не осталось даже самого флакона, который можно было бы поднести к носу и вдохнуть остатки хранившихся в нем воспоминаний.

Каэтана выдвинула ящик комода. Там лежали ноты, письма поклонников и колода карт для покера или биски. Она осторожно порылась в ящике.

– Возьми в стирку и эту цыганскую блузку. Помнишь гадалку, предсказавшую мне судьбу?

Балиньо вновь почувствовал тоску замурованной в номере Каэтаны. Она прощалась с узелком отдаваемого в стирку белья, точно собиралась отмыть свою душу, лишить ее последних воспоминаний.

– Я отвечаю, сеньор начальник. Неужели вы хотели бы, чтобы я развесил белье во дворе, где любой мелкий воришка может снять его и унести в свою конуру? Таким людям наплевать на историю. Они не отличат обыкновенную простыню от такой, которая побывала на аренах и подмостках нашей страны в качестве декорации! Эти простыни пропитаны нашим потом. Нам никогда не хватало денег, чтобы написать декорации на жестком картоне. Такие не улетали бы со сцены, но они стоят дорого. Эти простыни трепали и морской бриз, и ветры с гор, издали они похожи на беспокойные призраки.

Балиньо приводил все новые и новые доводы. Нарсисо с трудом успевал следить за нитью повествования, взглядом он призвал на помощь Мажико. Администратор гостиницы, имеющий дело с постояльцами, наверное, лучше поймет столь высокохудожественные описания с символикой, которая ничего не говорила ни уму, ни сердцу начальника полиции.

– В Бразилии очень мало артистов, которые делали бы деньги и жили припеваючи. В большинстве своем мы скитаемся по провинции, нам не суждено выступать на сценах знаменитых театров и читать свое имя в неоновых огнях рекламы. Но Каэтана, например, никогда не изменяла своему призванию. Искусство предпочла деньгам, не пожелала ехать в Рио-де-Жанейро, где рисковала стать дорогой проституткой, помыкающей ливрейными лакеями.

Балиньо мог говорить без конца, но Мажико, не желая разжигания воинственных страстей, решил немного охладить пыл молодого человека. Деликатно набрал в пригоршню воды из кадки, стоявшей под простынями, и предложил Балиньо попить. Тот согласился – горло пересохло.

– Быстрей, Балиньо, а то не останется ни капли, – нервничал Мажико.

Балиньо вылизал пальцы Мажико; соленый привкус пота лишь усилил его жажду.

Нарсисо потерял терпение: о его заботах никто не думает. Члены семьи звонят по междугородной только затем, чтобы ставить перед ним все новые и новые проблемы. А Мажико – тоже мне хозяин, не предложил даже чашечку кофе.

– Вернемся к интересующему нас вопросу. Сколько часов белье должно сохнуть? – спросил он, вновь обретая властный тон.

– Перед сном я сниму белье, – ответил Балиньо. Мажико отметил про себя капитуляцию начальника полиции, которого теперь можно было считать сообщником нарушителя.

– А как же постояльцы? Многие в знак протеста отказываются выходить из номеров! – воззвал он к гражданской совести блюстителя закона.

– Пускай позлятся. Что мне их – через окно вытаскивать? Так я не пожарник, а полицейский чин! – Начальника полиции особенно раздражал форменный пиджак Мажико с золочеными нашивками на плечах и рукавах, с воротничком, лоснящимся от долгого употребления.

– Тогда распорядитесь освободить подход к лифту, загроможденный тюками и чемоданами. Не знаю, сколько уж раз багаж Каэтаны путешествует то вверх, то вниз, – сказал Мажико не то мятежно, не то смиренно.

В тот день начальник полиции столкнулся с необычными обстоятельствами. Он увидел с близкого расстояния, как простая бытовая ситуация осложняется в отсутствие Полидоро. И в то же время Нарсисо в полной мере насладился ощущением власти, дающей ему, как представителю закона, право вторгаться в дома, дурно обращаться с преступниками и подозреваемыми. Он даже может упечь за решетку самого Полидоро и ему подобных.

Нарсисо вдохнул благотворного воздуха власти вдали от губительного воздействия Полидоро, от которого он время от времени получал жалкие подачки, тем самым обрекая себя на вечное раболепие. Никогда Полидоро не выделил ему куш, на который можно было бы купить квартиру у пляжа Копакабана, чтобы вывозить туда честолюбивых членов семейства, а мелочь лишь подвергала опасности его честь и карьеру. И просыпался он с сыпью на затекших ногах, вены на которых вздувались от переедания и неудовлетворенности.

Нарсисо затянулся черным дымом контрабандного табака. Жизнь казалась ему мрачной, а последние недели условия существования казались ему тяжкой ношей, от которой мнется одежда, придавая ему еще более нескладный вид.

– В этом случае я посажу в тюрьму не вас, а Каэтану. Она – виновница нарушения порядка, – сказал Нарсисо, наклонив голову. И он подумал о своей жене. Когда он приходил к ней в постель, что случалось все реже и реже, она царапала ему бока, но не для того, чтобы удержать его подольше в себе, а наоборот – чтобы поскорей вернуть его городу. Она позабыла, что когда-то вышла за человека гордого, быстрого в движениях, который до самой свадьбы бросал цветы с улицы на балкон их дома в предместье, а потом махал белым платком.

– Каэтана – как птица, вы это хотите сказать, Балиньо?

Нарсисо старался понять актерскую братию, людей, которые, подобно улитке, таскали на себе свой дом, то бишь чемоданы, набитые поношенными пестрыми нарядами, а еще декорации и театральный реквизит: кастрюли без ручек, гипсовые графины, чурбачки вместо стульев. Сами простыни, хоть краски на них и повыцвели, будили воображение, переносили зрителей в холодные страны, изображая нарты и косматых северных оленей, и это придавало крылья мечте.

– Никто не сажает артиста за решетку, – печально сказал Нарсисо. Он подозревал, что искусство в лице даже старого, полуслепого актера пленяет человеческое воображение и уже не отпускает от себя.

Мажико сомневался в неожиданной тонкости чувств начальника полиции: такой грубый человек, как Нарсисо, не мог сразу войти в мир хрупкого хрусталя, смертельной тоски и слез, не разбив киркой самые искренние и глубокие чувства.

Если Мажико сомневался, то сам Нарсисо с удивлением ощутил трепет сосков на скрытой рубашкой груди, слыша странные удары своего сердца, вовсе не похожие на те, что возникают после неумеренного увлечения фасолью с вяленым мясом.

Он впервые оказался в сферах, состоящих из компонентов, которые не знал даже как назвать. Когда речь заходила об искусстве, нервы его обретали особую чувствительность, даже суставы ног, словно смазанные маслом, позволяли ему двигаться как смолоду. Он рисковал прийти к мысли, что не был рожден для должности начальника полиции: с такой прозрачной душой как сможет он теперь воевать со скотоподобными людьми, хулиганами, безжалостными убийцами?