Нелида Пиньон - Сладкая песнь Каэтаны

• Название: Сладкая песнь Каэтаны
• Автор: Нелида Пиньон
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-05-004142-2

Каэтана, актриса бродячего цирка, проезжавшего через захолустный бразильский городок, навсегда поразила воображение одного из влиятельнейших и богатейших людей города. И хотя Каэтана давно, двадцать лет назад, покинула эти места, вспыхнувшее в нем чувство не угасает и в разлуке: годы оказываются бессильны перед такой любовью. Неожиданное известие о возвращении актрисы вызывает в городе настоящий переполох, но встреча возлюбленных после разлуки оборачивается неожиданностью...

Писательница, творчество которой признано далеко за пределами Бразилии, умело сочетает в этом романе элементы пародии, мягкого юмора с романтической приподнятостью.

---

Балиньо убрал фотографию: сказочный дворец растаял, как мираж, но вид обиталища элегантных и воспитанных людей пробудил в молодом человеке неясную мечту. Нет, он никогда не покинет Каэтану и не станет слушать какие попало истории, он привык к ее ярости, когда она бросала ему короткие фразы, большинство которых заимствовала из пьес, игранных с младых лет вместе с дядей Веспасиано.

– А разве у меня есть другая семья? – сказал Балиньо, как бы утверждаясь в своем намерении остаться рядом с Каэтаной.

Та меж тем круговыми движениями гладила живот, в рассеянности как будто не заметив объяснения в бескорыстной любви.

– Мой желудок бунтует, это от голода.

Балиньо принес еду: молоко, яблоко и яйцо вкрутую – слишком скудная закуска после путешествия в кузове грузовика рядом с козой, которую шофер всегда возил с собой. Ее блеяние сливалось с народными куплетами, передаваемыми по радио.

Каэтана запротестовала против бедности, которая шла за ними по пятам:

– Почему это меня хотят посадить на тюремный рацион?

Она стояла в длинной лазурной рубашке и била себя в грудь, закрывая и открывая глаза.

– Неужели я настолько постарела, что уже и Полидоро знать меня не хочет? А может, он обеднел?

Балиньо бросился на колени рядом со скамеечкой.

– Пожалуйста, не говорите о старости. В Бразилии нет такой другой актрисы, как вы! Назовите хотя бы одну, которая сумела так растревожить сердца зрителей.

Аромат жасмина исчез, уступив место запаху женского тела, исходившему от бедер Каэтаны. Лишившись внезапно чувства душевной близости с этой женщиной, Балиньо вдруг ощутил физическое влечение, вызванное, несомненно, таинственными флюидами, которые Каэтана, несмотря на то что была огорчена, продолжала источать через поры своего тела. Чтобы побороть воображение, способное заставить его взбрыкнуть, как молодого жеребенка, Балиньо начал говорить.

Каэтана была довольна тем, что Балиньо стоит перед ней на коленях и старается примирить ее с враждебной реальностью, в которой ее талант актрисы так и не получил должного признания.

– Иногда у меня возникает впечатление, будто я забываю какие-то слова роли. К тому же я повинна в том, что полнею и придаю слишком большое значение пустым мечтам.

Балиньо гладил ее лодыжки. Она носила только сандалии, иногда надевала кольца на пальцы ног, как это делала Габриэла Безанцони, итальянская певица, из-за любви прожившая в Бразилии несколько лет.

– Если этот жалкий ленч прислал Мажико, скажи ему, пусть не заблуждается по поводу наших лохмотьев: искусство заставляет нас так одеваться. А кроме того, за кого он нас принимает? За банкиров? Пусть знает, что мы княжеского рода. Ведь это мы даем имена чувствам и безобразным голодным лицам бразильцев, которые упорно продолжают мечтать. Иди сейчас же на кухню. Мы наедимся досыта вкусными вещами. Я должна умастить мой желудок жирами, которыми будут питаться мои мечты, а счета пусть посылает Полидоро Алвесу. Он их оплатит.

После таких слов Балиньо мог уже не опасаться за ближайшее будущее: Каэтана доказала, что общественная структура страны не нуждается в их услугах. Рядовым искусства в качестве единственного утешения осталось истирать до дыр подметки на дорогах, пока не приберет их смерть.

Начиная с этой пятницы, Полидоро будет подмазывать их медом: то, в чем судьба отказала им в прошлом, теперь будет возмещено вдвойне.

– Я принесу на подносе семь жирных коров Египта, – сказал Балиньо, блеснув знанием Библии. Некоторые фразы он воспринимал как награду, особенно когда не было ни крошки хлеба. Тогда он хмурыми вечерами еще быстрей сочинял всякие истории.

– Будь то Египет, Париж или Кохинхина, но принеси еду, – сказала Каэтана, смеясь, она уже забыла о своих огорчениях. За какую-то долю секунды лицо ее помолодело. Оно теперь излучало чувственность, приводившую в восторг ее оруженосца, который направился на кухню. Однако, открыв дверь, он отступил, оставив ее полуоткрытой.

– Что случилось? – спросила Каэтана из спальни.

– По-моему, это он на пороге. Что ему сказать? Каэтана остановилась, забыв о театральных жестах.

Напряглась так, что заныли мышцы. Балиньо подбежал помочь ей и снова почувствовал запах женщины, перемешанный с ароматом духов. И вдруг, охваченный тайным и самому себе неясным самолюбием, которому нет названия, он позавидовал судьбе этого человека, а себя почувствовал беспомощным.

В трудные минуты Каэтана давала волю чувствам, какими бы сильными они ни были, основываясь на странной мечте, которую дядя оставил ей в наследство вместе с фасолью, маниоковой мукой и тропическими фруктами.

– Что сказать этому человеку? Разве он не король Триндаде? – в тревоге повторил свой вопрос Балиньо.

– Выключи верхний свет, и пусть Полидоро войдет, – скомандовала Каэтана. Забыв о том, где оставила плащ, начала искать его на ковре.

Балиньо повернулся и вышел, не попрощавшись.

Рост Данило позволял ему дотягиваться до безделушек, которые Каэтана забрасывала на шкафы, что вызывало насмешливую улыбку Балиньо: он словно безмолвно намекал, что природа наделила Данило избытком мышц в ущерб серому веществу. Его толстые жилистые руки едва ли годились для того, чтобы нежно взять женщину за талию.

Когда Данило спрашивали, почему его прозвали Князем[18], он упорно отмалчивался и принимался ретиво начищать серебряные медали за участие в войне с Парагваем, которые таскал в вещевом мешке. Точно так же он отказывался назвать свой настоящий возраст. Если друзья настаивали, долго моргал беспокойными зелеными глазами и разом сбавлял себе десять лет жизни.

Он столько раз лгал, что в конце концов пришел к убеждению, будто говорит правду: желая показать резвость, прыгал по лестницам через две ступеньки, рискуя оступиться. Иногда, если его одолевало ощущение старости, когда в груди как будто били тысячи барабанов и меркнул дневной свет, Данило напивался.

Как-то вечером, не решаясь вернуться в свой номер, он постучал в дверь Каэтаны. Та сразу почувствовала запах спиртного и глубину несчастья товарища.

Данило стащил берет, подарок некоего каталонца, и Каэтана с удивлением обнаружила, что он обрит наголо.

– Что вы сделали со своими волосами? Оказалось, утром, глядясь в зеркало, Данило увидел седые волоски и дряблые, как у старика, черты лица, что никак не соответствовало его физической силе, понял, что ему вот-вот стукнет пятьдесят, взял бритву и обрил голову.

– Только пожалуйста, Каэтана, никому не открывайте мой настоящий возраст, иначе все узнают, что я всю жизнь лгал. Если уж надо будет скрыть мои бумаги, похороните меня как последнего нищего. Мне нечего сказать богам, определившим мне уделом прозябание. – И почесал затылок обкусанными ногтями. Он заранее переживал, представляя себе, как у его гроба раздастся циничный хохот, а ведь смерть сама по себе достаточная кара.

– Идите спать. Завтра хмель пройдет. – Каэтане не терпелось отправить Данило в его номер.

Но тот уперся: такого артиста, как он, можно судить только по игре на сцене, а в обыденной жизни, как говорит Балиньо, у него и речь корявая, и жестикуляция не к месту.

– Они не понимают, что такое для актера прожитые годы! Истинная мука – выходить на сцену, после того как ты начал подкрашивать волосы.

Каэтана, охваченная сходными чувствами, молчала. Лишь под густым слоем косметики удавалось ей прятать морщины.

– Можно, я побуду у вас несколько минут? Каэтана бросила ему несколько цветастых подушек с постели, и он на них уселся. Пары спиртного понемногу выветривались, и речь его стала свободней.

– Все эти последние годы я трогал струны гитары с такой же нежностью, с какой трогал струны чужих душ, – закончил он чуть ли не со слезами.

На другой день Данило вернулся к вопросу о своей смерти. Каэтана в артистической уборной расставляла баночки и тюбики с краской на туалетном столике. Несколько месяцев они были связаны с цирком и ждали случая возобновить работу в небольших театрах и кинотеатрах внутренних районов Бразилии.

Каэтана по обыкновению перед выходом на арену съедала апельсин. Парусина цирка-шапито ревела под ветром, как разъяренный лев.

– Я уже сказал вам, что могильщик из меня не получится. Да и что вы так заботитесь о церемониале, где единственным обязательным гостем будет мертвец?

И Данило предложил Каэтане леденец, как гостинец и залог доброй воли.

– Разве непонятно, что у меня, несмотря на грубую внешность, очень благородные чувства и нежная душа? Тогда зачем же все хотят меня уязвить? Разве нам мало этой несчастной жизни, которая заставляет нас волочиться по Бразилии, наступая на клещей, змей и скорпионов?

В ту пятницу в вестибюле гостиницы Каэтана предупредила его, чтобы он не бродил по коридорам после обильной выпивки и не стучался в чужие двери.

Князь обиделся. На нем была скромная майка, атласные брюки и изорванные ботинки, но воспитание не позволяло ему оскорблять порядочных людей. Он только на серьезные оскорбления отвечал, ломая мебель и швыряя обидчиков, и его удивляло, что Каэтана не ценит его светского такта.