Кэролли Эриксон - Тайный дневник Марии-Антуанетты

• Название: Тайный дневник Марии-Антуанетты
• Автор: Кэролли Эриксон
• Издательство: Книжный клуб «Клуб семейного досуга»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9910-0219-6

Захватывающая история королевы Франции возрождает к жизни одну из самых противоречивых и трагических фигур прошлого.

Дорога на гильотину… В ночь перед казнью Мария-Антуанетта оставляет в камере тайный дневник, в котором поведала историю своей жизни. Она начала писать его в детстве, будучи эрцгерцогиней Антонией, продолжала и позже, превратившись в блестящую и элегантную хозяйку Версаля, а закончила в тюрьме, испытав унижения, уготованные ей Французской революцией, и став «узницей номер 280».

---

До меня долетел аромат изысканных блюд, и я вдруг ощутила сильный голод. Вскоре я услышала крики и пение. Банкет превращался в оргию. Примерно в одиннадцать вечера, судя по моим золотым часикам (которые я вешаю на цепочке на гвоздь, торчащий из стены), в дверь моей камеры постучали и на пороге возник Барассен, объявив, что его и двоих моих сторожей приглашают присоединиться к веселью. Стражники нетвердой походкой отправились на банкет, и Барассен запер за ними дверь.

Когда около полуночи он отворил ее снова, вслед за ним в камеру вошел Аксель, одетый священником, в черном одеянии. В руках он держал фонарь. Я уже ждала его, переодевшись мужчиной.

– Нужно спешить, – обратился ко мне Аксель. – Следуйте за мной. Опустите голову. Не показывайте своего лица. Если нас остановят, говорить буду я. Мы с вами направляемся в камеру приговоренного к смертной казни узника. Как только окажемся во дворе, мы скажем, что идем на заседание Революционного трибунала, чтобы сообщить его членам, что встречались с осужденным.

Я подавила желание взять Акселя за руку и, стараясь подражать мужской поступи, последовала за ним по тускло освещенному коридору. Проходя мимо камеры, в которой продолжалось пиршество – дверь ее была распахнута настежь, – мы увидели двух моих стражников, сидевших за столом, ломившимся от угощения. Они уже явно были навеселе и обратили на нас не больше внимания, чем остальные, кого мы встретили в коридоре. Я мельком подумала о том, как скоро обнаружится мое отсутствие.

Подойдя к первым из трех внутренних ворот тюрьмы, мы предъявили свои паспорта, и нас беспрепятственно пропустили. На вторых воротах стражник посветил фонарем нам в лицо и внимательно оглядел меня, но ничего не сказал и тоже пропустил нас, и я уже решила, что мы в безопасности.

Однако когда мы подошли к главным воротам, то увидели, что подле них стоит караул из двадцати солдат, и я услышала, как у Акселя перехватило дыхание.

– Нашего человека здесь нет, – прошептал он. – Надо возвращаться.

Мы развернулись, пересекли открытое пространство двора и нырнули под открытую галерею, где несколько грумов чистили лошадей. Мы остановились в тени, но нас выдавал фонарь в руке Акселя.

Что нам оставалось делать? Мы оказались в ловушке. Если мы вернемся в мою камеру, то, быть может, мне уже никогда не удастся снова выбраться из нее. Но и пройти через главные ворота мы тоже не могли, потому что часового, которого подкупил Аксель, нигде не было видно. Сам по себе это был тревожный сигнал: может быть, его арестовали? Возможно, он уже выдал план Акселя, во всяком случае то, что ему было известно?

Пока мы стояли и размышляли, грумы закончили свои дела и повели лошадей прочь.

– Давайте пойдем за ними, – прошептала я, и Аксель, который, как я подозреваю, не знал, что же теперь делать, согласился.

Грумы привели нас, как и следовало ожидать, на конюшню, из окна которой я видела, как всадники и повозки выезжают и въезжают через боковой вход для прислуги. В отличие от главных ворот темницы, этот проход, предназначенный для поставщиков провизии, охранял всего один часовой.

Времени на раздумья не осталось. Я знала, что Аксель хороший кучер и что он умеет управлять экипажем, так что с маленькой повозкой наверняка справится. Все, что нам нужно, это подходящая повозка, нагруженная мешками из-под муки, или бочонками, или ящиками. А мы будем изображать из себя поставщиков.

– У вас есть рубашка под сутаной?

– Да.

– Тогда снимайте сутану и делайте вид, что вы кучер.

Он сделал так, как я просила, и мы принялись искать подходящую повозку. К счастью, в этот час в конюшне осталось совсем мало грумов – время приближалось к часу пополуночи, – так что никто не задавал нам ненужных вопросов. Мы переходили из одного бокса в другой, пока, наконец, нашли старый фургон, в который поспешно впрягли сонную, но на вид вполне здоровую лошадь.

– Мы реквизируем тебя на службу стране, – обратился Аксель к лошади, надевая на нее сбрую, которую снял с крючка на стене, где оставалось еще достаточно упряжи и постромок.

Несколько пустых мешков из-под муки и других продуктов, большой глиняный кувшин и несколько одеял составили весь наш груз. Мы влезли на облучок, Аксель легонько коснулся лошади длинным хлыстом, который нашел на дне фургона, и мы двинулись в путь.

– В Жантийи? – поинтересовался стражник у Акселя, когда мы подъехали к воротам.

Аксель кивнул, и нас без помех пропустили наружу.

Как только лошадь выехала на улицу, я почувствовала, как невероятное напряжение отпускает меня. Мы покатили по булыжной мостовой, повозка только-только начала набирать скорость, как вдруг впереди, примерно в пятидесяти футах, я увидела смутные очертания какого-то сооружения, выступающего из темноты. Подъехав ближе, мы разглядели, что это баррикада, поспешно сооруженная из камней, бревен, сломанных старых кроватей, столов и стульев, в беспорядке сваленных на мостовую. Путь был закрыт, и проехать мы не могли.

Аксель попытался развернуть повозку, чтобы вернуться туда, откуда мы приехали. Но пока фургон медленно и неуклюже поворачивал, из темноты вышли люди с лампами и факелами в руках. Это были парижане, коммунары. Очевидно, они тайком подошли сзади, пока мы приближались к баррикаде. Бежать было некуда. Мы снова попали в ловушку. И в этой толпе была Амели.

На лице ее застыло торжествующее выражение, она держала в руке пистолет и явно была здесь главной.

– Слезайте и поднимите руки.

Аксель спрыгнул на мостовую и помог спуститься мне.

– Снимите шляпу, – обратилась она ко мне.

Что оставалось делать? Я сняла шляпу, и длинные светлые волосы водопадом упали мне на плечи.

Я увидела, как у Амели округлились от удивления глаза.

– Идиотка! – выплюнула она. – Неужели ты действительно надеялась сбежать от Комитета бдительности? – Амели повернулась к стоявшему рядом с ней мужчине. – Я знаю эту женщину, это узница номер 280. Немедленно отведите ее обратно в Консьержери и сдайте на руки капитану стражи.

Аксель сделал шаг вперед, закрывая меня собой, вытащил пистолет и направил его на Амели:

– Отпустите ее.

– Арестуйте ее! – приказала своим спутникам Амели.

Они двинулись вперед, намереваясь схватить меня. Аксель выстрелил, и один из мужчин упал. Потом Амели выстрелила в Акселя и попала ему в плечо. Я закричала. Он покачнулся и рухнул на землю.

И тогда я рванулась к Амели, но несколько коммунаров схватили меня и потащили по дороге, по которой мы ехали к свободе совсем недавно, обратно в тюрьму.

– Не беспокойся, узница, он будет жить, – крикнула мне вслед Амели. – Во всяком случае, он проживет достаточно долго, чтобы рассказать нам всю правду, даже если для этого придется пытать его.

Я плюнула в нее.

– Когда сюда придут армии-освободительницы, вы все умрете. Вы все умрете страшной смертью.

Амели только рассмеялась в ответ.

– Это ты умрешь, узница номер 280. И очень скоро. Мы – Комитет бдительности. Мы не позволим врагам революции избежать правосудия.

30 сентября 1793 года.

У меня больше ничего не осталось. Желтая перчатка моего сына, маленький ангел, которого когда-то давно подарил мне Аксель, обручальные кольца, мое и Людовика, и пояс Святой Радегунды. И еще этот дневник, летопись моей жизни.

Впрочем, чего еще мне желать? Мое время почти истекло.

Каждое утро и вечер к моему окну прилетает воробей, маленькая темно-коричневая птаха с желтыми лапками и оранжевым клювом. Он совсем тощий, я вижу, как он дрожит на осеннем ветру и пушит перышки. Я кормлю его крошками грубого черного хлеба, который мне дают теперь. Эта еда годится только для крестьян и воробьев, но не для королевы!

Ах, если бы он был почтовым голубем и мог полететь к Акселю! Я надеюсь, что Аксель сейчас в Швеции. Он свободен и счастлив. Я знаю, что он был ранен, но думаю, что рана уже зажила. Он сидит в кресле у красивого озера, и у его ног лежит Малачи. Он думает обо мне.

Розали дает мне настойку цветков померанца и эфир, так что я сплю целыми днями. По ночам, однако, я слышу крики. Число казненных увеличивается с каждым днем. Им страшно. Да благословит их Господь…

Примечание, сделанное Розали Ламорлиер, служанкой вдовы Капет в тюрьме Консьержери.

Записано вечером 16 октября 1793 года в качестве дополнения к дневнику:

Сегодня утром в камеру к моей госпоже, вдове Капет, бывшей королеве Марии-Антуанетте, пришли члены Революционного трибунала, которые осудили ее, и палач Анри Сансон. Я помогла ей одеться и убрать волосы под батистовый капор. Она специально берегла капор к этому дню, он был белым и чистым. Но они не позволили надеть его, остригли ей волосы и связали руки.

Я последовала за нею во двор. Она хромала, потому что нога причиняла ей сильную боль, но не жаловалась. Я заметила, что она что-то шепчет, и догадалась, что королева молится. А потом она стала напевать песенку, которую слышала в детстве: «Солдат, солдат, будь храбрым и сильным». Ее усадили на повозку и повезли к месту казни как преступницу. Это очень жестокий поступок с их стороны.