Window Dark - За гранью мира алая заря

• Название: За гранью мира алая заря
• Автор: Window Dark
• Жанр: Фэнтези

---

Dark Window За гранью мира алая заря

1

— Мама, почему они называют нас воробьями?

— Так спокойней, девочка! Воробьи воспринимаются как неизбежность, как должное. Поэтому нас никто не замечает.

Вокруг шумели тополя. Редкие прохожие не обращали ни малейшего внимания на двух птиц, казавшихся им обыкновенными воробушками, сидящими на бетонном бордюре дороги, серой полосой разрезавшей парк на два треугольника.

— Но я хочу, чтобы меня заметили! Чтобы увидели в истинном обличии, а не в чужом и таком неприметном.

— Вот именно, девочка, неприметном! Бескрылые любят хватать жадными руками все яркое, даже если совсем не понимают, зачем и почему. А уж если схватят, то обязательно посадят в клетку.

— В клетку? А потом, мама, что потом?

— А потом мы надоедаем. Нас или продают, или усыпляют, чтобы завести себе новую, еще ярче, еще необычнее.

— Ну нет, мама, так я не хочу.

— И я не хочу. Видишь, как правильно, что мы выглядим воробьями. Глупые бескрылые не замечают, что есть пустоголовые воробьи, беспечно скачущие по лужам, а есть воробьи совсем иного рода, даром, что выглядят точно так же. Будь бескрылые повнимательнее, нам бы жилось гораздо труднее.

Сквер наполняло добродушное спокойствие ранней осени. Еще в полную силу трепетали соки в могучих стволах, еще с трудом продирались ласковые ветерки сквозь мятущиеся бастионы листвы, но желтые и красные тона уже забирали власть, превращая зеленые покрывала в зонтики, сотканные из разноцветных лоскутков. В отдалении вибрировали колонки, и вездесущее эхо на крыльях ветров доносило обрывки музыки, где сквозь частокол аккордов просачивался голос, наполненный непрерывной, уверенной тоской. «Отпустите синицу на верную смерть, — от голоса отдавало могилой, монолитностью высокой, нескончаемой стены из серого бетона, мощью асфальтового катка, — пусть она насладится свободой…» Аккорды без устали сотрясали воздух где-то далеко за сквером, словно там находился совсем иной мир, составленный из сумерек, затянутых дождливой пеленой. Возможно, так оно и было. Маруша не горела желанием срываться с места и выяснять. Ей было хорошо и здесь. Солнце не озаботилось покупкой календаря. В сквере продолжалось лето.

— Несправедливо, что я не могу показать свою красоту!

— Речь идет не о справедливости, а о том, чтобы выжить.

— Но, мама, казаться воробьем — все равно, что никогда не улыбаться.

Мама мудро промолчала. Сегодня она была озабочена более чем обычно. Марушу не интересовало, о чем задумалась мама. Она неустанно прыгала по бордюру, недовольные вопросы сыпались, как горох из дырявого мешка.

— Стоит ли быть птицей верхнего уровня, если тобой никто не восхищается?

А над сквером нависал старый дом. И в нем была сотня квартир. Но квартиры далеки от птиц, как зеленоватые ледяные глыбы под бледно-изумрудной Луной на краю света. На одном из его краев. Птицам близки крыши, птицам радостны балконы, птиц манят прохладно-тенистые тайны чердаков, куда так приятно ворваться, когда мир вокруг становится слишком пыльным и скучным. Или когда могильным вороном над городом простирается гроза, кидая вокруг ветвистые когти молний и раздирая сырой воздух оглушительным карканьем.

— Птицы верхнего уровня рождаются для удивительных дел, а не для восхищения.

Бусинки маминых глаз заволакивала пелена непонятной тоски. Маруша ужас как не любила видеть мамины глаза матовыми. Даже слушать нудные наставления было легче, чем потерять солнце в маминых глазах.

— Ага, сейчас ты скажешь, что когда я вырасту, меня будет ждать туча удивительнейших дел.

— В этом случае тебе следует вырасти за сегодняшнюю ночь.

— За ночь? Всего за одну ночь?

— Завтра на заре, девочка, ты полетишь в страну, где все птицы живут в своих обличьях. Ты должна принести им радостную весть о возвращении. Предание гласит, что Серебряный Птенец, родившись, откроет птицам дорогу обратно.

— А разве он уже родился?

— Конечно, девочка, и мир еще не видел таких красивых перышек. Пока он слишком слаб. Никто не знает, сумеет ли он выжить, и помочь ему могут разве что птицы Заоблачной Страны. Но птицы те никогда не узнают о Серебряном Птенце, если не позвать их обратно. И почтенный ворон с крыши пятого переулка сказал, что полетишь именно ты. Это великая честь, девочка. Но и великая опасность. Места, где можно пролететь в Заоблачную Страну Вирию, охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях. И вся его могущественная армия. Никто не может противостоять ему. Даже птичий бог — Великий Гоготун сторонится его дел.

Маруша взъерошила перья, прогоняя странную сырую прохладу, внезапно охватившую ее маленькое тельце. В груди ворочалось что-то неизъяснимое, как праздник, который то ли наступит, то ли останется сладким ночным сном. Хотелось спросить многое, но из клюва выцарапался единственный, пропитанный тревожным волнением неведомого пути, вопрос:

— А это далеко?

— Ты должна добраться до Вирии за три ночи. Первая — Ночь Звездопада, когда звезды сыплются вниз и надо пробираться путями, проложенными не для птиц. И верной дорогой окажется та, где ты заплачешь. Вторая — Ночь Легостая, когда над землей кружат мертвые птицы. И правильным будет путь, который не кажется верным ни с первого взгляда, ни с последнего. А третья — Ночь Пустозвона. Тогда Тот, Кто Сидит На Качелях, обретает полную силу и власть над всем миром. Тебе надо успеть до ее наступления, потому что в третью ночь со сторожем не справится ни одна птица. Но если две ночи — слишком мало, вся надежда на четвертую зарю.

У Маруши перехватило дыхание. Надо же, еще вчера ей не разрешали летать дальше родного переулка. А завтра она отправится в страну, где давно уже никто не бывал. В страну, которая известна лишь по старым сказкам, да песням. Мир вспыхнул красками неопределенности. Привычные контуры изогнулись, разорвались под напором чего-то древнего, недосказанного. Обыденная реальность разошлась по швам. Туман ежедневных проблем взрезал и разогнал остроклювый парусный корабль, выпавший из неведомых времен и величаво входящий в современную гавань под молчаливое удивление внезапно смолкших грузчиков и моряков. Потом корабль обернулся углом дома, накрывшего своей тенью уже чуть ли не половину парка.

— Мама, — сказала птичка взволнованным голосом, вытолкнув невидимую пробку, закупорившую тонкое горлышко, где метались сотни неотложных вопросов. — Его гнездо, — молниеносный взгляд ткнул в нависшую над сквером коробку, огладил покатую крышу и пробежался по клавишам лепных карнизов, — вот в этом самом доме, правда?

Удивленные мамины глаза наполнялись уважением:

— Ты догадалась? Как?

— Да это же совершенно неважно, мама! — воскликнула Маруша. — А можно… А можно мне взглянуть на Серебряного Птенца? Ну хоть разочек?

2

На потемневших от времени балках крепились мятые листы жести. Выкрашенные в яркий голубой цвет снаружи, здесь они являли себя серыми и угрюмыми с рыжими морщинами и бурыми язвами ржавчины. Солнце осталось снаружи. Полотно крыши жестко отделило весь внешний мир. Оно же служило и защитой от нескромных взглядов и неугомонных порывов ветра, смущавшегося среди деревьев, но яростно бушевавшего, лишь только он чувствовал простор. Лето сюда не заглядывало. Здесь вечно пахло сырым деревом и плесенью. Но гнездышко покоилось на золотистом сухом песке без единого камешка. Венок, свитый из сухих трав, благоухал ароматом далекого поля.

Возле гнезда суетились две галки-няньки. На обломке белого кирпича томно склонил голову красавец-щегол, всем видом показывавший свое исключительное положение. Хотя даже желторотому птенчику было ясно, что щегла допустили на чердак лишь затем, чтобы он по первому приказанию доставлял сюда червяков. В отдалении важно расхаживал почтенный ворон, оставивший по особому случаю загадочный Пятый Переулок, куда простые птицы не допускались, а птицы верхнего уровня залетали чрезвычайно редко. Тут же сновал чиж с нахальным бульдожьим взглядом, изображавший телохранителя то ли ворона, то ли Серебряного Птенца. Он то и дело расправлял свои узкие серповидные крылья. Однако, судя по тому, что его лапы уже не раз были отдавлены сновавшими вокруг синицами, в свою роль искренне верил только он сам. Синицы же обращали внимание лишь на рассыпанное по чердаку просо. В щели завистливо пялились воробьи, которым вход сюда был категорически воспрещен.

Марушу никто не заметил. Няньки оживленно спорили.

— Всего две недели! — тараторила первая. — Две недели, и от яиц одни скорлупки.

— Это у голубей-то? — верещала вторая. — Да они за месяц едва-едва управляются.

— Много ты видела голубей, — фыркала первая.

— Да уж поболее твоего! — возмущалась вторая.