Window Dark - Я - оборотень

• Название: Я - оборотень
• Автор: Window Dark
• Жанр: Научная Фантастика

---

— А мы разве кого-то спасли?

— Вот идиот! Почему бы нам и не спасти девчонку. Тем более, она сама это подтвердит.

— А она подтвердит?

— Подтвердит, куда денется.

Баранка в три прыжка догнал Кузину и толкнул ее к стене. Девушка непонимающе улыбнулась и вдруг узнала.

— Слушай, ты, — зашипел Шевченко, — не дай бог расколешься следователю — всю душу вынем. Если мы сядем — у нас друзей много, они быстро разберутся, кто на нас настучал. Поняла?

Девушка испуганно кивнула.

— Значит скажешь так: шла домой, начал приставать какой-то пацан. Ты его не знаешь. А мы втроем стали тебя выручать. А как Эдю убили — ты не видела. Поняла?

Девушка вновь кивнула и стала подниматься по лестнице, испуганно оглядываясь на стоящих внизу парней…

… - Но послушайте, Кузина, ведь утром вы говорили совсем иначе, Бахарев устало вздохнул. Соколов сочувственно взглянул на него.

— А девочке стало стыдно. Увидела нас, и сразу вспомнила, кто нападал, а кто выручал.

— Шевченко, вам слова не давали.

— Молчу, молчу, товарищ лейтенант.

— Ну что же будем делать с вами, Кузина. Почему вы так часто меняете свои показания?

— Я испугалась, сильно испугалась, товарищ следователь.

— Вот видите, она тоже его видела! — издал торжествующий вопль Крохалев, но тут же смолк, получив чувствительный пинок от Шевченко.

— В чем дело, Крохалев? Кого она видела?

— Ну того, кто на нее напал, — замялся Хомут.

— Очень ценное наблюдение, — заметил Бахарев. — Ну хорошо, кто видел, что находилось в руках у неизвестного в тот момент, когда он наносил удары Полынцеву?

— Нет, не видела, — замотала головой Кузина. По крайней мере на этот вопрос она ответила искренне.

— Я не видел, — промямлил Крохалев.

— Поди, разбери! Тогда уже не до того было, — заверил Шевченко.

Соколов крутанулся на стуле. Неувязочки! Но как от них избавиться, если все свидетели уже спелись друг с другом. Ни допрос Кузиной, ни очная ставка ничего не дала. Все сходилось на каком-то никому неизвестном парне, у которого было какое-то новое, непонятное орудие убийства.

Отпустив Шевченко и Крохалева, Соколов сунул Кузиной пачку фотографий, на которых мог быть изображен тот самый неизвестный. Но, просмотрев снимки, Кузина не опознала никого. Кто же мог быть там, и что же такое находилось у него в руках? В это время принесли подробное заключение экспертов.

— Ого, они утверждают, что следы на горле Полынцева оставлены клыками крупной собаки или волка, — сказал Соколов, вскочив со стула и усаживаясь на краешек стола.

— Ну не было там собаки, остался бы хоть один след. Ты ведь не хочешь сказать, что собаку спустили на веревочке с балкона, а затем подняли обратно.

— Но что тогда было у него в руках?

— Да бог его знает. Чего только люди не придумают.

— Я не бог, поэтому не знаю какое-такое оружие может разорвать горло подобным образом.

— Так ты что, предлагаешь поверить Крохалеву?

Соколов пожал плечами и промолчал.

Вечером все собранные материалы были представлены майору Колбину. Он задумчиво полистал принесенные бумаги и произнес:

— Значит никто ничего?

— Никто ничего, товарищ майор, не знают, не предполагают, но обещали опознать при очной ставке.

— Фотографии показывал?

— Разумеется, товарищ майор.

— Хорошо, можете идти.

Конец рабочего дня. Еще раз следствие зашло в тупик. Кто же он, таинственный незнакомец, перепугавший всех своим видом. По свидетельским показаниям это пятнадцатилетний пацан, хладнокровно убивший почти что сверстника каким-то таинственным предметом.

Колбин поднялся из-за стола, подхватил угрожающе накренившийся портфель, выключил свет в кабинете и закрыл дверь на ключ. Он медленно спустился по лестнице, прошелся по коридору первого этажа и вышел на улицу.

Было холодно. Ветер гнал поземку по темной заснеженной улице. Колбин поднял воротник пальто и быстро зашагал к остановке автобуса.

Итак, еще одно нераскрытое дело на его отдел. И это в тот момент, когда начальство требует как можно скорее разобраться с квартирными грабежами. Как не вовремя!

Неясное кольцо вокруг луны предвещало морозы. На стене трехэтажного здания новой школы две девочки-первокласницы выкладывали снежками огромные буквы матерных слов.

Глава восьмая. Ночные прогулки

Не прочитав обо мне лично ни единого слова в предыдущей главе, вы, наверное, подумали, что у этой истории сменился главный герой. Как бы не так. Просто наиболее значительные события шли теперь без моего участия. Я не знаю, кем выгляжу в ваших глазах сейчас: последней сволочью или бездумным героем. Я убил человека, загрыз, растерзал и, честно говоря, не испытываю никаких угрызений совести. Как ни крути, а мне пришлось его убрать, и страшно подумать, чтобы произошло, не сделай я этого. Ну да плевать. Неуловимые мстители постреляли раз в десять больше народа, за что им слава и почет. А мне не нужно ни первого, ни второго. Пусть лучше никто и никогда не узнает о моем подвиге.

Утром следующего дня я не пошел на занятия, а отстирывал от крови свитер и неуклюже зашивал порванное ножом место. Рана к утру окончательно затянулась и только небольшие белые шрамы отмечали теперь места, где побывало лезвие ножа. Я отлично понимал, что афишировать ночное приключение не стоит зачем наживать себе лишние неприятности. Безусловно, это подняло бы меня в глазах Кирпича и его команды, но их мнение меня уже не интересовало. Кроме того, длинный язык уже сгубил немало народа, и над этим тоже следовало задуматься. Но у меня теперь была своя, особая, отличная от других жизнь, и мне требовалось только одно — чтобы в нее никто не лез и не вмешивался.

Дни снова катились один за другим. Учага, общага, недолгий сон и встреча с городом.

Я полюбил эти прогулки. Это было уже не ночное, а вечернее время, когда жизнь еще во всю кипит или только-только начинает стихать.

Море огней. Конечно не Лас-Вегас, но и наш городок имел достаточно световой рекламы, начиная от скромного зеленого обрывка "Б. очн. я" и заканчивая розово-голубой надписью, тянувшейся через весь дом, — "Пользуйтесь услугами только межбанковского объединения МЕНАТЕП".

Море людей. Каждый спешит, торопится по своим делам, не обращая никакого внимания на окружающих. Жизнь — не сахар. Большинство хмурятся, сморщив и без того недовольные лица, спины согнуты под грузом повседневных проблем, глаза отводят. И вправду, чего уставился, отойди, не мешай, у меня свое. Не лезь мне в душу, и без тебя погано. А если и слышался смех, то обычно это шла мощная кодла, от которой за квартал несло водярой. Впрочем, от хорошей жизни тоже до чертиков не надираются. Как я их всех понимал! Когда я еще принадлежал к числу дойных коров, мне безумно хотелось влиться в число избранных, тех, от кого шарахались прохожие, не успевшие заранее обойти их стороной. Какой прекрасной казалась такая жизнь: никого не боишься, все есть, любая проблема заведомо решена. И вот я не принадлежу ни к тем, ни к другим. Может поэтому я сейчас спокойно иду и наблюдаю за ними всеми.

Теперь я свободен. Свободен от страха, когда идешь и трясешься от того, что не знаешь как к тебе отнесутся два битюга, которые с грозным видом двигаются навстречу. Свободен от извечной проблемы, где взять деньги, которых всегда не хватает. Государство кормит, одевает, а волку между прочим все равно во что одет: в заштопанную робу или в приличную «фирму». Главное, чтобы было тепло и уютно.

Свободен от вопроса, который нет-нет, да и кольнет — зачем жить, когда вся жизнь течет мимо, когда день за днем одно и тоже — серо и скучно. В такие моменты я перекидывался в волка, и меня охватывало счастье. Счастье от того, что в желудке не пусто, что шкура греет как надо, что светит закатное солнце, и я знаю, что снег под его лучами красиво искрится. Счастье от того, что просто живешь. Волки никогда не бьются над извечным вопросом: каков смысл жизни. Они даже не задумываются над этим, не тратят время попусту. Они знают смысл жизни в том, чтобы просто жить.

Разумеется я не бегал в волчьем виде по городу. Если становилось трудно, я влезал на чердак пятиэтажки, замок которого я научился ловко вскрывать найденным где-то на свалке ключом, и, прильнув мордой к окну, внимательно наблюдал закат.

После этого я снова обращался в человека, спускался вниз, не забыв затворить чердак, садился на первый попавшийся автобус и часами катался по городу. Особенно я любил кольцевые маршруты, когда не требовалось вылезать на конечных остановках. Появлялись все новые и новые пассажиры: девушки, старики, дети, но, проехав несколько остановок, исчезали, растворялись в шумном пространстве многотысячного города. И только два человека неизменно оставались в согретой дыханьем множества людей небольшой коробке автобуса — водитель, отделенный стенкой кабины, и я, смотрящий в небольшое отверстие, отвоеванное у затянувшего окно льда, на мелькающие прямоугольники окон и фонари или на пассажиров, вцепившихся в холодные от мороза стойки. Сотни людей проходили за вечер перед моими глазами. Некоторых я уже стал узнавать.