Чабуа Амирэджиби - Гора Мборгали

• Название: Гора Мборгали
• Автор: Чабуа Амирэджиби
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7027-0335-9

Бывший политзаключенный, полжизни проведший в лагерях, в шестой раз бежит из мест не столь отдаленных. Кто он, с детства носящий кличку "Гора Мборгали" (Егор Непоседа), - герой или жертва?

---

Самое забавное, что, когда при последнем освобождении мне удалось просмотреть свой формуляр, в особых приметах значилось все, кроме татуировки; было отмечено даже то, что пятки у меня выступают на два сантиметра, а о татуировке - ни слова. Впоследствии, когда я рассказал об этом Саше Папава, он заметил, что это "улыбка судьбы". Помывшись, я отыскал парикмахерскую, побрился и снова пошел к Тамаре в буфет. Я рассчитывал переночевать в зале ожидания. Было холодно, и я решил отсидеться в буфете до самого закрытия... Да, главное - Тамара была красивой женщиной с прелестной родинкой на левой щеке. Отменными были и фигура, и ноги, но тогда это меня мало заботило, я все боялся, как бы кто не усомнился в моих документах и не препроводил в милицию. Я столько об этом думал, что мои страхи едва не оправдались... Сижу, ем, благо Тамара приготовила еду... Вдруг не входят, а влетают, как если бы за ними гнались, трое мужчин. Один в бурке, военной форме и с автоматом! Шишка небольшая, как я потом узнал, всего-навсего лейтенант, начальник местной госбезопасности, но с меня хватило бы и старика с дробовиком. Пришельцы были местными, и для Тамарочки своими... Она подала им бутылку водки и разогретые пирожки. Лейтенант, особенно после того как опрокинул в себя полстакана водки, стал поглядывать на меня. В конце концов он подозвал Тамару, шепнул ей что-то на ухо, та вскинула на меня глаза и тоже шепотом сказала обо мне что-то такое, от чего лейтенант утратил всякий интерес к моей особе... Могу поклясться черной клятвой, что Тамара каким-то шестым чувством угадала, что я - беглый заключенный. Может, потому, что я не слишком хорошо играл свою роль, мне недоставало таланта или опыта - я был новичком-беглецом... Словом, те трое клиентов ушли, я с облегчением вздохнул... Что это за город такой, Олагир, что за буфет, где нет ни души, разве что старичок, один-единственный...

Стемнело. Тамара перевернула висящий на двери картон - "Закрыто". Мы еще немного поговорили о том о сем. Потом она тут же, на длинной вокзальной скамье, устроила мне постель из каких-то паласов. Сама вышла в смежную комнату... Я положил голову на локоть, стараясь уснуть, и вдруг заметил, что дверь в комнату Тамары приоткрыта, она легла, не заперев ее. "Легла" я говорю потому, что выходила она в халатике, погасила свет в зале, потом и в своей комнате... Я заволновался, почему она оставила дверь открытой?! Нет, я не исключал ни случайности, ни рассеянности, ни даже того, что дверь, возможно, повело и она не запиралась... А как же днем? Я припомнил и прокрутил в уме все наши разговоры, каждое слово, улыбку, мимику, жесты, нахмуренные брови, перешептывания со спесивым лейтенантом... Словом, эта женщина или пожалела меня, или я пришелся ей по душе, а может, и то и другое вместе... Она приглашала меня!.. Я долго еще размышлял, взвешивал "за" и "против". В заключении и в первом побеге я почти не знал женщин откуда? - и очень стосковался по ласке. Потому я совсем было решился войти - будь что будет! - но, вовремя спохватившись, отказался от этой мысли и уснул... Ничего. Наутро Тамара снова меня покормила, снова дала двадцать пять рублей; на подбородке у меня вскочил большой фурункул, она наложила ихтиоловую мазь, и я отправился в Беслан. Вот и все, если не считать одной интересной встречи!

Владикавказ тогда называли по-всякому: Орджоникидзе, Дзауджикау, Дзауг или Город - кто как. Я обосновался в тех местах - приоделся, стал директором крупного производства с персональной машиной. После олагирского эпизода прошло целых два года, и вдруг на улице Куйбышева я столкнулся лицом к лицу с Тамарой. Она взглянула на меня и спросила, не Леван ли я... В Олагире я представился ей Леваном. Я ответил утвердительно. Мы стояли, говорили, рассказывали друг другу о житье-бытье. Про себя я думал, хоть бы она теперь поманила меня или знак какой подала... Я проводил Тамару до дому; она жила в одноэтажном особняке, довольно красивом. Стоя на ступеньке каменной лестницы, она улыбнулась и неожиданно спросила:

– Ты не заметил, что я оставила дверь приоткрытой?

– Заметил, как не заметить!

– Почему не вошел?

Подумав, я спросил:

– Хочешь правду?

Она кивнула, глядя мне в глаза.

– У меня были вши, я не мог оскорбить тебя.

Тамара посмотрела на меня долгим взглядом и, поцеловав в щеку, вошла в дом... Тотчас вернулась. Я стоял все на том же месте, знал, что вернется... Она задумчиво спросила:

– Простится ли мне?

– Что?

– То, что оставила дверь открытой.

– А мне простится, что я не вошел?.. Сдается мне, нам обоим простится!

Засмеявшись, Тамара вошла в дом.

После того мы больше не виделись - я перебрался на работу в Белоруссию".

Гора лежал в логовище, накрывшись белым балахоном. Он так тщательно замаскировался, что подойди кто близко и то не заметил бы его укрытия. Правда, Васюгань была безлюдной, но Гора все же соблюдал осторожность. Отрезок пути, пройденный им за последние два дня, был относительно бесснежным; он шел без лыж, почти не оставляя следов. Логовище он устроил близ молодого сосняка, где надежно припрятал сани. Костыли не помещались, он оставил их на поверхности, потому как в глаза они особенно не бросались... Проснувшись, Гора посмотрел на часы - без малого одиннадцать. В дорогу он собирался завтра с утра, а этот день отвел отдыху.

Ему послышался шум двигателя. Глухой, отдаленный, он постепенно приближался, усиливаясь. Гора, высунувшись, поднял голову, но ничего не увидел - небо заволокло тучами. Убедившись по звуку, что это вертолет, он снова влез в укрытие. Вертолет пролетел справа, на приличном расстоянии от логовища, и скрылся. Шум затих, но не прошло и получаса, как снова раздался рокот. На сей раз вертолет пролетел слева, и тоже на приличном расстоянии от Горы. Так повторилось несколько раз - машина прочесывала десятикилометровые квадраты. Один пролет пришелся прямо над логовищем Горы. Вертолет взял курс на север. Шум постепенно утих, и снова воцарилась тишина.

"Насовсем улетел или где-нибудь приземлился?.. Митиленич?.. Может, и так. После Оби он потерял мой след. Митиленич предполагает, что я на восьмидесятом меридиане. Я и должен был идти по нему до Оби. Не пошел, свернул на запад. Ищет?.. Мои следы?.."

Гора вылез из логовища. Прихватив с собой балахон, лег возле саней, замаскировался... Снова раздался стук двигателя - мимо. Гора высунул голову, проследив за вертолетом... Он приземлился в паре километров и стих. Гора выполз из-под балахона, поднялся на взгорок и стал в бинокль наблюдать за машиной. Она села возле хижины без окон, с наполовину сорванной крышей. Трое мужчин, выйдя из вертолета, вошли в лачугу, один из них вернулся, как оказалось, за тросом... Обвязав им какой-то предмет - Гора его не разглядел, - мужчины направились к машине. Все это время четвертый пассажир оставался в вертолете и, высунувшись, наблюдал за работой остальных... Машина взлетела, подняв в воздух груз, и скрылась с глаз.

"Кто был тот четвертый, что даже не вышел из вертолета, и вообще, что все это значит?.. Есть несколько объяснений. Первое: они летают и знают, что если я где-то поблизости, то непременно наблюдаю за ними. Демонстративную перевозку груза я должен, вероятно, увязать с наличием пустующей хижины в том месте, где приземлился вертолет, - при переноске груза никого, кроме прилетевших, не было. Все это делается для того, чтобы сидящие в засаде люди заманили меня в хижину и схватили... Так?.. Возможно, в ней никого нет, но если я войду внутрь, то оставлю след, и Митиленич воткнет в свою карту очередной флажок, то есть поймет, куда я путь держу. Второе объяснение: они зафиксировали, что я иду вверх по Васюгани к ее истоку, оттуда прямо к Ашне, куда же еще?! Для Митилени-ча этого достаточно. Третье объяснение: он не хочет брать меня сейчас и здесь - что он шепнул Поликарпу Васильевичу?! Есть и четвертое объяснение: Митиленич тут ни при чем, это посторонние люди. Зачем ему следить за мной? Он знает, что путь мой лежит через Ашну и Хабибулу, - там и будет меня ждать... Как ни крути, как ни верти, нам в этой хижине делать нечего..."

И все-таки Гора поддался соблазну, стал наблюдать за полуразвалившейся лачугой, справедливо полагая, что если там кто и остался, то выйдет оправиться! Он вел наблюдение до сумерек. Никто так и не вышел. С наступлением ночи Гора вернулся к своему логовищу, перекусил и с рассветом тронулся в путь.

"Я, кажется, понял, что происходит... Все эти побеги, погони, нынешний тяжкий путь из Заполярья - это своеобразная модель моей жизни, я живу на большой скорости... А эта дорога... До чего быстро я прошел ее. На протяжении всей своей жизни человеку кажется, что он за чем-то гонится, он не сознает того, что это отнюдь не погоня - это собственное бегство от беды, от смерти! Со временем бесконечная беготня приедается, человек мирится с неизбежностью и начинает готовиться к уходу из жизни. Все это подсознательные процессы... Наука смерти начинается в возрасте свершений; как корни всего лежат в прошлом, так и побег этот относится к поре свершений, но одновременно является и началом науки смерти; сам же путь на языке корриды - суэртэ де муэртэ. Это - процесс умерщвления, и осуществляет его величайшая и суровейшая эспада - неизбежность!.. Брось, ты же не бык, выскочивший на арену!.. Коррида кончается, близится конец мистерии, Гора! Собираешься помереть?.. Пока нет, нужно довести до конца дело. Об этом потом, когда вспомним Томи... Ладно, согласен... А помнишь Битюцкого, кандидата медицинских наук?.. Да. Еще в Тбилиси, после окончания института, мне поставили диагноз: "Злокачественная опухоль гортани до ороговения". Амиран Морчиладзе забросил на время свои дела - он был главным врачом больницы - и отвез меня в Москву, полтора месяца не отходил, собственноручно делал инъекции, ухаживал, как мог. Старостины устроили в лучшую клинику. Битюцкий первым из врачей проверил меня и заполнил историю болезни. Сижу, он нащупывает какой-то нерв на шее, поглаживает, и, представьте, я уснул. Когда очнулся, врач объявил, что я умру! Если мне не сделают операцию, то есть не удалят гортань, мое дело кончено. Я не мог говорить в голос и прошептал: "Что с того, пусть умру, все умирают - кто в материнской утробе, кто в три года, в десять, в сто лет. Мне сорок четыре, но я видел и пережил столько, сколько не каждый за сто лет увидит. Мою смерть можно считать закономерной, однако я не умру, я должен закончить важное дело!" Битюцкий, растерявшись, невольно спросил: "Какое?" Мне стало смешно: "Как вам сказать, это нечто такое, чего, кроме меня, никто не завершит". Он ничего не понял... А что теперь ты должен завершить?.. Я должен сесть на рельсу! А потом?.. О-о! Вопрос по делу, правильный... Интересно, Митиленич тоже сам с собой беседует? Разумеется. А анализ это нечто другое?.. Любопытно, из каких сведений состоит его информационный сундук? Если он не безнадежный идиот, он должен знать, что я жив и иду в таком-то направлении. Еще бы, за столько месяцев пути я, наверное, наследил дай Боже! Вот будет хохма, если он разгадает, где и в каком месте я сяду на рельсу! Я пока и сам не знаю, нужно обдумать и решить. Наберусь немного сил. У Митилени-ча есть интуиция, ум. Не исключено, что он будет поджидать меня именно в тех краях... Скажешь тоже! Приснилось ему, что ты должен сесть на рельсу? Как знать... Все может быть. Брось гадать, вернемся к делу: зубы у тебя - со счета не собьешься; кисть левой руки почти неподвижна. Вернуть мышцам пластичность можно, если сделать сложную операцию и разработать кисть... Не исключено, что операция будет тяжелой, возраст и здоровье подведут... Если Резо Сесиашвили не смогли подлечить бедренные суставы, мне, что ли, вылечат! На одно ухо не слышу - последствия воспаления, перенесенного в Уренгое. С этим, вероятно, и удастся что-то сделать... А в общем, в нормальных условиях, с отдыхом и хорошим лечением, может, поднаберусь сил... А зрение, забыл?! Витамины, что ли, помогут?! Так я и поверил. Очки - и вся недолга. Вот только заняться этими болячками я смогу после получения официального статуса. Это отдельная и сложная проблема, но, пропади все пропадом, пока меня поймают, не подыхать же с голоду. А поймают - да здравствует гражданин начальник! Больше трехсот не дадут, дальше Луны не пошлют! Будут содержать нас, чтобы помереть не померли и жить не жили; ни о чем тужить не придется. Я о другом думаю кому и зачем я нужен такой, какой я есть?.. Ладно, разнылся, отвлекись чем-нибудь... О, кажется, горло болит... Может, тебя и запахи беспокоят? Какие еще запахи?! Падали!.. В такой мороз от падали вони не будет, но ты прав, не время причитать, подумаем о чем-нибудь другом... Мы еще не говорили о том, как жилось после первого побега. Белорусские истории и прочее... Да, в Белоруссии, в частности в Минске... Как фамилия того человека, не Вохнянский ли?.. Да, интересный был человек. Я приехал в Минск. В половине первого меня должен был принять по вопросу оборудования, которое по репарации вывозилось из Германии, заместитель Председателя Совета Министров Белоруссии. В половине двенадцатого я заскочил в ресторан при гостинице, есть хотелось ужасно. Мне принесли что-то перекусить. Беглец, где бы он ни был, всегда насторожен, нет ли опасности. Я заметил неподалеку сухопарого седовласого мужчину, он сидел за столиком один. Перед ним стояли бутылка пива и яичница на маленькой сковороде, он наблюдал за мной, я его не узнал - в этом не было ничего удивительного, зато он, окажись бывшим чекистом, мог бы узнать меня. Бросив взгляд на часы, я заторопился с едой. Мужчина встал и, прихватив бутылку пива со стаканом, направился прямиком ко мне. Подошел, попросил разрешения сесть. Я кивнул. Он сел, продолжая разглядывать меня, и, помешкав, заговорил: