Борис Штерн - Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

• Название: Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I
• Автор: Борис Штерн
• Жанр: Юмористическая проза

Знаменитый киевский писатель Борис Штерн впервые за всю свою тридцатилетнюю литературную карьеру написал роман. Уже одно это должно привлечь к «Эфиопу» внимание публики. А внимание это, единожды привлеченное, роман более не отпустит. «Эфиоп» — это яркий, сочный, раскованный гротеск. Этот роман безудержно весел. Этот роман едок и саркастичен. Этот роман… В общем, это Борис Штерн, открывший новую — эпическую — грань своего литературного таланта.

Короче. Во время спешного отъезда остатков армии Врангеля из Крыма шкипер-эфиоп вывозит в страну Офир украинского хлопчика Сашко, планируя повторить успешный опыт царя Петра по смешению эфиопской и славянской крови. Усилия Петра, как известно, увенчались рождением Александра Сергеевича Пушкина. Результаты же повторного эксперимента превзошли все ожидания…

---

«Вот достал так достал! — читалось на лице Сашка Гайдамаки, — Какое же веселое заведение без купидона?»

Понятно, в других временных витках все могло быть иначе, показания агентов из других реальностей представляют другие версии. В Гамбург к братьям Дуровым Гайдамака мог бегать не за подпольной типографией, а за консультацией к специалистам — что за зверь купидон и как с ним обращаться в неволе? (Сходил бы с купидоном на плече на могилку Брема, автора «Жизни животных», — старик от удивления восстал бы из гроба.) Можно представить выражение лиц братьев Дуровых, когда Сашко Гайдамака, натянув резиновые рукавицы, со всеми предосторожностями извлек из ящика этого бульдога с крыльями.

А вот документы из реальности, соответствующей каббалистическим знакам Й(ОСЕФ) А(ЗАКЕН), запись подслушанного филерами (возможно, даже Семэном и Мыколой) разговора на гамбургском вокзале:

«Картавый коренастый лысый господин с остатками рыжеватых волос за ушами и на затылке. Простой, как Ленин. Ба, да это же сам Ульянов, Владимир Ильич! „Товагищ Гайдамака, вас мне гекомендовал Луначагский. Богшая пгосьба, выгучите: не подкинете ли два чемодана в Палегмо? Вас встгетит такой высокий, гыжий, с усами. Гогький. Знаете такого? Максим Гогький“.

Что в чемоданах-то — этим Гайдамака даже не поинтересовался: просят вежливо, просят выручить, отвезти с оказией (он, Гайдамака, и есть та оказия) два чемодана самому Максиму Горькому в Палермо. Почему бы не выручить Буревестника?

Наблюдения тех же филеров в Палермо:

«Высокий, ровный, будто доску проглотил, длинноусый, с волжским акцентом, без сомнения Горький, друг Ленина: „Будь другОм, СашкО, дОставь в Южпо-Российск механическую рОяль для бабушки. Тебя встретят в пОрту. Очень тебя прОшу“. — „Сделаю, Алексей Максимыч!“

А что означает фраза в газетном репортаже: «чудесно спасшиеся мореплаватели»? И на это есть ответ. Белый рояль погружен на палубу «Лиульты Люси». Шкипер — негр, свой человек. Идут к Босфору с заходом в Афины. В Афинах на палубу поднимается Сашка Куприн. Сколько лет, сколько зим! За встречу! Пьют турецкую мастику, закусывают одной брюссельской капустой. Шкипер вместе с ними — вдрабадан. Пьянка-банка-газ-ураган! 2 июля 1904 года — именно в этот день — в Палермо скоропостижно умирает Горький, а «Лиульту Люси» выбрасывает на скалы одного из одиссеевых островков Средиземного моря. Чуть не затонули, все лето торчали па островке, пока их не отбуксировали на Кипр. Потом ремонт, и еле дошли до Южно-Российска с перекошенной трубой и с залатанной пробоиной выше ватерлинии, точно в размер головы Сашка Гайдамаки. Опоздали на два месяца, в порту их уже никто не ждал, даже большевистские подпольщики решили: кранты с концами белому роялю с «Секстиумом» и лазерным принтером, которые Ленин достал для партии из реальности OЗУ (RAM), чтобы без хлопотных, грязных и громоздких типографий печатать свои «Искры», «Правды» и «Партийную печать с партийной литературой» и менять реальности, как ему вздумается. Разумно? Да. На то он и Ленин. Пришлось с шутками-прибаутками тащить не востребованный большевиками рояль в веселое заведение к мадам Кустодиевой, отмечать там счастливое спасение, праздновать купидона, пытаться играть на рояле, заглядывать в него, обнаруживать в нем два загадочных чемодана, выбрасывать из окна слишком уж любопытных Семэна з Мыколой и для пробы по пьяной лавочке тискать на лазерном принтере сначала первую прокламацию, а потом и саму купчиху Кустодиеву. Такова одна из подгулявших реальностей. Так оно и было, хотя никто не помнит. Погуляли, короче.

Зато сегодня последняя стайка окольцованных купидонов под неусыпным наблюдением орнитологов многих стран опять беспрепятственно мигрирует по своему древнему природному мосту «Туруханский край — Южно-Российск — Ближний Восток — один из островков Средиземного моря — Офир — и далее Луна». (Шкфорцопф в монографии умышленно дает несколько взаимоисключающих путей миграции, ни один из них не является достоверным — из предосторожности он не сообщает точных координат обитания и путей передвижения стаи; города же Южно-Российска, куда купидоны Шкфорцопфа по старой памяти иногда залетают, браконьеры и контрабандисты — к нашему читателю эти почетные звания, понятно, не относятся — на географических картах вообще не найдут; пусть думают, что Одесса.) Можно лишь добавить, что «Лиульта Люси» чуть было не затонула именно у того «одного из одиссеевых островков, где отдыхают купидоны перед смертельно опасным вознесением на Луну. Можно только представить, как, выйдя утром на палубу после урагана и драбадана, Куприн и Гайдамака увидели в сером дыму сидящего на белой пароходной трубе черного Черчилля с красными глазами. Они, конечно, его отловили, но, испугавшись белой горячки, друзья не пили уже до самого прихода в Южио-Российск. Впрочем, все уже было выпито.

ГЛАВА 14. Вторая встреча с бароном Врангелем

Недавно я был в Бахчисарае. Город совершенно изгажен железной дорогой. Где фонтан? Какой фонтан? Нет там никакого фонтана.

А. Чехов

Гамилькар вернулся из штаба Добровольческой армии строгий, задумчивый и разочарованный. Позвал хлопчика:

— Сашко!

Сашко стянул с пего английские ботинки, подбитые спичками, и подал сикоморовую трубку, набитую смесью eboun-травы с табаком. Пока бабы наспех собирали ужин, Гамилькар попросил:

— Сыграй, Сашко.

Сашко заиграл любимую песню шкипера:

Он вышел на палубу,
Палубы нет,
А палуба в трюм провалилась…

Потом все сели есть картошку с консервами из купидона. Между двумя рюмками Гамилькар рассказал о своей второй встрече с Врангелем. На этот раз Петр Николаич не заставил шкипера долго ждать. На его рабочем столе между штабными военными картами, гражданскими прошениями и доносами стояла тарелка с зелеными яблочками. Увидев Гамилькара, Петр Николаич развел руками так, что бурка упала с узких плеч на пол, и сказал:

— Сами видите, господин Гамилькар, — глына дело! Я люблю слово «стояло». Где-то мы что-то нахомутали. Ваша птицеферма моей армии уже не понадобится. Скажите спасибо, что живым вырвались от моих бахчисарайских орлов. Мой вам совет: тикайте. И лучше приезжайте к нам через десять лет — неба в алмазах не обещаю, но тогда можно будет поговорить о ваших купидонах и о теплых морях для повой России. А сейчас Россия… Россия, что Россия? Россия сейчас полезна для цивилизованного мира исключительно как отрицательный «например», как плохой непослушный мальчик, драчун и хулиган, полезен для послушного хорошего мальчика: не делай так, не дружи с плохим мальчиком. Угощайтесь.

Петр Николаич выбрал и протянул Гамилькару самое большое яблочко и поинтересовался подробностями ареста в Бахчисарае, где африканец сидел в одной смертной камере с поэтом Максимильяном Волошиным.

— Хороший поэт, — похвалил Гамилькар и лишь из вежливости осторожно надкусил кислое яблочко.

— Не слышал о таком. Кто это — Maksimilian Volochin? — спросил Врангель у Boulat'a Chalvovitch'a (тот присутствовал при беседе).

— Есть такой, — подтвердил тот.

— Не из Демьянов ли Бедных? — спросил генерал Акимушкин (он тоже присутствовал) и недобро прищурился.

— Нет, нет! — поспешил защитить коллегу Булат Шалвович. — Наш поэт, наш, из гнилых либералов.

— В самом деле хороший поэт?

Булат Шалвович, хотя и недолюбливал Максимильяна Волошина, но из цеховой солидарности в знак одобрения показал большой палец и сказал:

— Его нужно выпустить, он не создан для тюрьмы.

— Опять поэтов почем зря хватают, — затосковал Врангель. — Хотя моих контрразведчиков можно понять — стихи в больших количествах вещь невыносимая, как сказал однажды один умный человек. Ладно, отпустите. — Он кивнул начальнику контрразведки.

— Там еще электрик был, — вдруг вспомнил Гамилькар и возжелал спасти электрика.

— Какой еще электрик? — спросил Врангель.

— Нет уже электрика, — с неудовольствием ответил начальник контрразведки, будто не от него зависело, быть тому электрику или не быть.

Впрочем, от генерала Акимушкина в самом деле мало зависела жизнь какого-то электрика, все решалось на местах — где Бахчисарай, а где Севастополь.

Так героически погиб электрик Валенса. Максимильяна же Волошина, как известно, белые освободили, и он до самой смерти не мог отмыться от грязных чекистских вопросов и подозрений — кто такой следователь Нуразбеков? Что за негр унес Бахчисарайский фонтан? По какому праву героический подпольщик Валенса погиб в белогвардейском застенке, а он, Максимильян Волошин, поэт Серебряного века, остался жив?

ГЛАВА 15. Взятка

Королевский Суд Великобритании, уставший от многовековой борьбы с коррупцией, считает, что взяткой не является лишь то, что за чужой счет съедено и выпито индивидуумом за 45 минут. На 46-й минуте индивидуум обязан платить за обед из собственного кармана.