Борис Штерн - Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

• Название: Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I
• Автор: Борис Штерн
• Жанр: Юмористическая проза

Знаменитый киевский писатель Борис Штерн впервые за всю свою тридцатилетнюю литературную карьеру написал роман. Уже одно это должно привлечь к «Эфиопу» внимание публики. А внимание это, единожды привлеченное, роман более не отпустит. «Эфиоп» — это яркий, сочный, раскованный гротеск. Этот роман безудержно весел. Этот роман едок и саркастичен. Этот роман… В общем, это Борис Штерн, открывший новую — эпическую — грань своего литературного таланта.

Короче. Во время спешного отъезда остатков армии Врангеля из Крыма шкипер-эфиоп вывозит в страну Офир украинского хлопчика Сашко, планируя повторить успешный опыт царя Петра по смешению эфиопской и славянской крови. Усилия Петра, как известно, увенчались рождением Александра Сергеевича Пушкина. Результаты же повторного эксперимента превзошли все ожидания…

---

Вернулись к Моргалычу, купили за сто рублей третью последнюю бутылку, вернулись к дому, Гайдамака нашел на свалке злополучный топор, поднялись по лестнице на шестой этаж, взломали дверь и ввалились в квартиру. Окно было открыто. Ну и хрен с ним.

Продолжили пить в полвторого ночи. Выпили вторую последнюю бутылку, стали пить третью, совсем последнюю. Когда оставалось грамм двести, кто-то постучал в дверь. Подумали, что это Элка со спиртом, и закричали:

— Заходи, Элка!

Но вместо Элки в дверь вошел негр — но какой-то другой, незнакомый, новый, в джинсовом костюме, но тоже похожий па Гайдамаку. Тот негр был черный, как готовальня, а этот красно-шоколадный, окрашенный в «капут-мортуум». Гайдамака и поп негру не удивились, а Шенилов испугался и сказал:

— Ну вот, допились до чертиков.

Негр сказал:

— Извиняйте, пожалуйста, меня зовут Сашко Гайдамака, я из Офира.

Нет, это был не тот Сашко Гайдамака в десантном «листопаде», который прыгал в окно и ходил под облаками.

— Из ОВИРа? — не расслышал Шепилов.

— Из страны Офир. Не верите, вот паспорт.

— Ну вот, опять, — расстроился Гайдамака и потрогал негра за черный локоть и за металлическую пуговицу «Вранглер». Локоть был живой, теплый, а пуговица твердая, настоящая. — А ты почему не в окнo, а в дверь?

— Почему в окно? — удивился негр. — Я водку искал. Ночью темно. Шел мимо, услышал — хорошие люди пьют. Вот и вошел в дверь.

Заглянули в паспорт, убедились, все правильно: Александр Александрович Гайдамака, родился в Офире. На Гайдамаку похож, как вылитое лицо, только черное и более молодое.

Паспорт подписан Шепиловым. Подпись подлинная, но Шепилов уже не помнил своей подписи.

— Допились до негров, — сказал он. — Почему ты здесь?

— Учусь я здесь в театральном институте. Я водку хочу, — объяснил негр.

— А ты hu ne ho? — в шутку спросил отец Павло.

К неграм в России всегда относились хорошо, с уважением, потому что негров в России мало, да еще с таким именем: Сашко Гайдамака.

— Ладно, пей, дорогой Сашко!

Вылили негру в стакан последнюю водку, негр выпил ее вполне по-русски сплошным медленным глотком, занюхал джинсовым рукавом и сказал:

— Теперь спасибо на этом, а я пошел спать.

И ушел. Нормально ушел, не в окно, а в дверь.

— Хороший негр. Люблю, — похвалил Шеиилов. — В окно не прыгает.

— Он еврей, — сказал Сашко.

— Не может быть!

— Иудей он, — подтвердил отец Павло. — В паспорте записано: «фалаша». От.

— Этакий некультурный негр! Не люблю! — возмутился Шепилов. — Выпил чужую водку и ушел. А поговорить? (Было сказано ненормативное слово.) А рассказать о своей стране?

— Ничего, ничего, хороший негр, — примиряюще сказал отец Павло. — От лучше объясните мне, Шепилов, — от ты все говоришь «люблю — не люблю». Это у тебя присказка такая?

— Люблю.

— Или это философская категория? Или вы в самом деле кого-то любите, кого-то не любите?

— Не люблю.

— От! Любите кого или нет, спрашиваю? Если затрудняетесь объяснить, что вы любите, тогда объясните то, что не любите, — оставшееся будет понятно.

— А, понял! Люблю! — просиял Шепилов. — Вот, не угодно ли, батюшка, прочитать вот этот список о еврейском вопросе. — Он вытащил из-под себя кожаную милицейскую папку, вынул несколько страниц на скрепке и положил на стол.

Гайдамака с попом принялись читать.

ГЛАВА 5 УВЕРЕННЫЕ В СВОЕЙ ПОГИБЕЛИ

…арабские купцы стали читать предсмертные молитвы.

Графиня тянула время и никак не могла стащить трусы (автор точно не уверен, что именно стаскивала с себя в той реальности графиня Л. К. — трусы или панталоны? — наверно, все-таки длинные панталоны с рюшечками, потому что их трудней стащить), а Гамилькар деликатно не торопил ее и продолжал свой рассказ: "Местный негус по имени Логон оказался молодым негром с привлекательным лицом и отлично сложенным. Его юная сестра Лагане была еще прекрасней, а непоседливый маленький брат сразу принялся дергать купцов за бороды и колоть сабелькой в задницы. На расспросы негуса арабский шкипер ответил, что они приплыли в Офир торговать.

— Лжете, — сурово сказала сестра Лагане. — Вы плыли в Каибалу, но ветер занес вас в Офир. Убей их".

Негр увлекся и рассказывал в лицах — то шептал, то повышал голос, менял интонации, входил в образ. Графиня наконец-то стащила панталоны, закрыла глаза и присела на край дивана.

"— Ты права, — признался шкипер. — Но я солгал только для того, чтобы заслужить царскую милость. Не убивай нас.

— Не убивай их, — сказал очаровательный малыш Арам. — Они старые и невкусные.

— Разгрузите товары и торгуйте, — решил Логон. Никто не сделает вам зла.

Купцы поднесли подарки негусу, его красавице сестре и маленькому Араму, а Логон в ответ одарил их еще богаче. Торговля шла прекрасно, без пошлин, акцизов и налогов. В те времена Офир был еще в прямом смысле золотой страной — в реках намывали золотой песок серебристо-желтого цвета, а небольшие серебристые самородки золота лежали на берегах вперемешку с камнями. Такое светлое золото называется электрум, его не путают с серебром. Днем между хижинами ходили ручные купидоны, здесь их почитали как священных животных; а ночью в кронах деревьев шуршали дикие купидоны, подстерегая зазевавшуюся жертву. Через два месяца, когда наступило время отъезда, Логои отпустил купцов. Они завершили все дела, нагрузили корабль электрумом, негус с братом и со свитой проводили их — даже сели в лодку, подплыли и поднялись на судно.

Шкипер вдруг подумал: «Этого царька можно выгодно продать на оманском рынке динаров за пятьдесят, его братца — за тридцать, слуги стоят не меньше ста шестидесяти динаров, да их одежда стоит динаров двадцать. Очень жаль, что их сестренка осталась на берегу, ее красота дорого стоит. Хотя она и не знает науки любви, но это дело наживное, ее можно было бы продать в гарем султана за сто динаров».

В ту первую ночь с графиней случился конфуз. Искать негра в черной комнате Элке не пришлось, потому что, прервав рассказ на самом интересном месте, африканец, всегда по-артиллерийски деловито и неторопливо исполнявший свои дела, не выпуская изо рта любимую трубку испанской фирмы «Real Briar», зажег свечу, увлек графиню на диван, расстелил ее под собой и уже собрался приступить к делу, но, обнаружив перед собой сказочный обнаженный ландшафт с нетронутыми крутыми горами и долинами в первозданной красоте, шкипер неожиданно взволновался, заторопился, не попал в ритм, зачастил, диван застонал, выстрелил продавленной пружиной прямо в укушенную ягодицу графини, она вскричала от новой острой боли в старой ране, Гамилькар издал львиный рык, трубка упала на пол и разломилась в том месте, где баобабовый мундштук соединялся с чашечкой из драгоценного корня дерева сикоморы, но Гамилькару было сейчас не до трубки, он вдруг очутился в чрезвычайно пикантном положении: почувствовав внутри себя могучий ствол шкипеpa и раненная коварным диваном, графиня, что называется, одеревенела, а после львиного рыка в животе у благородной девицы Смольного института от страха прошла судорога, графиня непроизвольно зажала внутри себя это орудие мужского труда, Гамилькар не смог освободиться и продолжил рассказ о Логоне, всю ночь пролежав на графине, как на перине, удобно положив курчавую голову на ее левую грудь, а правой укрывшись: "Шкипер тихо приказал матросам поднять якорь и развернуть паруса. Арам в это время играл со штурвалом, а негус прощался с купцами и приглашал в гости, обещая им новые милости. Заметив, что паруса подняты и судно уже отчаливает, Логон заспешил и сказал:

— Вы отплываете? Так я распрощаюсь с вами.

Он позвал Арама и хотел спуститься в лодку, но шкипер перерубил канат и сказал:

— Ты останешься здесь. Мы отвезем тебя в нашу страну и вознаградим за все, что ты сделал для нас.

— Чужеземцы! — ответил Логон. — Когда вы оказались в моей власти, мои люди хотели вас ограбить и съесть. Но я спас вам жизнь и обогатил вас. Воздайте же нам по справедливости, отпустите нас!

Но купцы не слушали его. Ветер усилился. Туземцы суетились на берегу и не знали, что им делать. Лагане бросилась в воду и плыла за кораблем. Купцы очень жалели, что не могут остановиться и подобрать ее. Не прошло и часа, как земля Офир скрылась из глаз, и они вышли в открытое море. Лагаие все еще плыла за ними. Они поместили Логона, Арама и слуг в трюм.

Негус к купцам больше не обращался, ни о чем не просил и даже не смотрел на них, как будто они были совершенно незнакомы. Он сидел неподвижно, обняв брата, и ничего не ел. В Стамбуле купцы выгодно продали товары, Логона, его слуг и их одежду, а Арама подарили султану. О дальнейшей судьбе офирского негуса Логона ничего не известно, а Арама султан назвал на свой манер Ибрагимом, через год подарил русскому посланнику, и тот увез Ибрагима в Россию, где подарил Питеру Первому".