Борис Бондаренко - Пирамида

• Название: Пирамида
• Автор: Борис Бондаренко
• Издательство: Сов. писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

…Танцевать начнем, естественно, от печки. А точнее, от реактора Первой в мире АЭС. Именно он, родимый, вдохновил писателя БОРИСА БОНДАРЕНКО на создание в 1973 году знаменитого романа «Пирамида», повествующего о физиках-атомщиках. Книга была написана с отменным юмором — физики тогда любили и умели шутить — и интонационно напоминала повесть Стругацких «Понедельник начинается в субботу», что положительно сказалось на ее популярности у молодежи. До начала 80-х «Пирамида» еще считалась культовой среди студентов-первокурсников тогдашнего ОФ МИФИ — основной кузницы ФЭИшных кадров. Но прошло буквально десять лет, и студенты ИАТЕ уже бесстыдно зачитывались альковными романами типа «Анжелики в Новом Свете». Бондаренко сочинил еще несколько весьма неплохих книг, но тем не менее ни одной из них шумной славы «Пирамиды» превозмочь не удалось даже частично.

Сергей Коротков

Сколько в Обнинске «Доновпедров»?

http://www.obninsk.ru/pero/?id=31

---

— Ничего, Дима, это ничего…

Он вышел из-за стола, я протянул ему руку, но он словно не заметил ее и обнял меня — и тут же легонько оттолкнул и проворчал:

— Ну, путешественник, садись, рассказывай.

— Да что рассказывать… Вот, явился.

— Вижу, что явился… — Он с явным одобрением оглядел меня и спросил: — Здоров?

— Да. А вы?

— Я — как обычно. Икры привез?

— Да.

— Когда угощать будешь?

— Хоть сегодня.

— Можно и сегодня. Прошу вечером ко мне. — Он знакомым движением склонил голову к левому плечу, внимательно посмотрел на меня. — Видел своих гавриков?

— Частично.

— Тогда иди смотри полностью. Заждались они тебя.

— Подождут еще.

— Ишь ты… Иди, иди, мне все равно некогда с тобой… разговоры разговаривать. Чего смеешься? — рассердился Дубровин.

— Я не смеюсь.

— Ну, улыбаешься.

— Рад, что вижу вас.

Дубровин отвернулся и буркнул:

— Иди, мне действительно нужно работать. Вечером поговорим.

Я пошел к своим «гаврикам». Они явно перестарались с торжественностью встречи. Кто-то караулил в коридоре и при виде меня тут же юркнул в большую комнату. Когда я увидел стол с шампанским и их парадные одеяния, я сказал, оглядывая серьезные, торжественные физиономии:

— По-моему, не хватает трибуны и оркестра.

— Трибуны нет, а оркестр щас будет, — мигом среагировал Савин.

Он дал кому-то знак — и из угла грянул «Ракоци-марш». «Гаврики» встали чуть ли не навытяжку. Я прошел в угол, к проигрывателю, убавил громкость и, когда марш закончился, сказал:

— Здравствуйте.

День этот превратился в сплошное празднество.

Не успели мы вернуться из института, как уже пора было отправляться к Дубровину. Там мы засиделись за полночь. Я боялся, что Дубровин заговорит о моих дальнейших планах, но он словно мимоходом обмолвился, что главное сейчас — доклад в Академии наук, все остальное — потом.

И ребята деликатно молчали, разве что поглядывали иной раз с ожиданием — не скажу ли я сам чего-нибудь? Все же из некоторых их реплик я понял: они я мысли не допускают, что я не буду работать с ними. На другой день как-то само собой устроилось «чаепитие», и мне были продемонстрированы все достижения последних двух месяцев. Достижения были не бог весть какие, но я, конечно, не стал говорить им этого. Я сказал «недурно», и на большем они не настаивали. Потом я почти не показывался в институте — считалось, что я готовлюсь к докладу. Я действительно полдня готовился к нему, а потом засел за свою работу.

Доклад прошел, по общему мнению, «сверхблагополучно». Я был уверен, что еще никто не докопался до истинного смысла наших результатов, — не прошло и месяца, как была опубликована наша статья, и имена наши, как говорил Ольф, были «покрыты мраком неизвестности» и потому не привлекли внимания. Да и «время летних отпусков» только что закончилось, сессия была первой после долгого перерыва, и настроение у всех было не слишком-то рабочее. И действительно, вопросы мне задавались самые обычные, дежурные: «уточните, пожалуйста», «скажите, пожалуйста», «поясните, пожалуйста», «будьте добры». Такая вежливость говорила сама за себя — по рассказам Дубровина я знал, что при обсуждении каких-то спорных работ обычно бывает не до джентльменских тонкостей. И я столь же вежливо уточнял, пояснял, говорил — и следил только за тем, чтобы случайно не проговориться.

На следующее утро я спросил Жанну:

— Куда поедем в отпуск?

Она с радостным удивлением посмотрела на меня и переспросила:

— В отпуск?

— Вот именно. Ты же, насколько я знаю, еще не была в отпуске.

— Нет.

— Вот и давай думать, куда поедем.

— А когда? Ты же еще не закончил.

О своей работе я рассказал Жанне в первый же день после приезда. В отличие от Ольфа она почти не удивилась моему «закрытию», и сначала я даже подумал, что она не поняла меня. Но она поняла — если и не все, то самое главное.

— Мне нужно еще недели три. Самое большее — месяц.

— За месяц мы что-нибудь придумаем.

Тревожило меня объяснение с Дубровиным. Я знал, что он просто не поверит тому, что эти полтора месяца мне нужны только для отдыха. Но и говорить что-то конкретное до окончания работы мне не хотелось.

И действительно, Дубровин сразу догадался, что я чего-то недоговариваю.

— Разумеется, ты волен использовать это время как тебе вздумается, твоего отпуска никто не отменял. Но… если ты объяснишь… — Он испытывающе посмотрел на меня, и мне пришлось сказать:

— Объясню. Но не взыщите, в самых общих чертах. Результаты нашей работы натолкнули меня на одну идею, которой я и занимался все это время. И я хотел бы разделаться с ней, — небрежно закончил я.

Дубровин недовольно посмотрел на меня и сказал:

— Информация, прямо скажем, небогатая. Ну что ж, дело твое, заканчивай. Помощь нужна?

— Пока нет.

71

Он закончил эту работу двадцать первого октября, дождливым сумрачным вечером. Жанны еще не было. Дмитрий аккуратно сложил листки, разобрал на столе книги и журналы и прошелся по комнате. Почему-то захотелось посмотреть, что делается на улице, и он погасил свет и подошел к окну, увидел пустой двор, слабо угадывающуюся стену сосен за дорогой и темное низкое небо над ними. И простоял так до прихода Жанны.

— Ты почему в темноте? — спросила она.

— Да так…

— А я уже привыкла видеть свет в твоем окне. Выхожу из-за угла и сразу смотрю. А сейчас не увидела и почему-то испугалась… — Жанна виновато улыбнулась и попросила: — Если будешь выходить куда-нибудь, не выключай свет, хорошо?

Дмитрий молча кивнул и помог ей раздеться. Жанна поцеловала его, внимательно глядя на него, догадалась:

— Закончил?

— Да.

— И… что же?

— То, что и предполагал.

Жанна села в кресло и, не спуская с него глаз, медленно сказала:

— Интересно, что же дальше будет.

— Дальше? Поедем в отпуск.

— Я не о том.

— А я о том.

— Теперь ты покажешь мне?

— Конечно.

Дмитрий принес ей листки, Жанна как-то боязливо взяла их и попросила:

— Дай сигарету.

Дмитрий дал ей закурить и пошел на кухню готовить ужин. Жанна читала очень долго, и, когда он пошел звать ее, она все еще сидела в кресле и смотрела на листки, разложенные на журнальном столике.

— Пойдем, — сказал Дмитрий, — уже все готово.

Жанна молча взяла его руку и притянула к себе. Дмитрий присел на ручку кресла и обнял ее.

— Дима… — тихо сказала Жанна и замолчала.

— Да?

— Понимаешь… это настолько необычно…

— Наверно. Тут с ходу не разберешься.

— Может, я и потом не смогу разобраться, но… я чувствую, что ты прав.

— Еще бы, — хмыкнул Дмитрий. — Я тоже почему-то уверен в этом.

— Наверное, я сказала не то, чего ты ждал…

— Вот еще. Именно этого я от тебя и хотел — чтобы ты верила в меня. А теперь идем ужинать, остынет все.

Жанна вдруг прижала его ладонь к своим глазам.

— Что ты? — встревожился Дмитрий.

— Ничего, сейчас пройдет. Это от волнения. Знаешь, когда я читала… просто не могу передать, что я чувствовала. Я все-таки не ожидала, что это окажется таким… не знаю даже, как сказать… сложным, необычным, даже немножко страшным.

— Ну вот еще, страшным… Что в этих каракулях может быть страшного?

— Для тебя, может, и ничего…

— А ну их, пойдем ужинать. Есть хочу.

— Пойдем.

За ужином Дмитрий спросил:

— Так куда же мы поедем?

— А куда хочешь?

— Мне почти все равно.

— Я на всякий случай написала в Одессу, там у меня подруга, можно на первое время у нее остановиться.

— Можно и в Одессу, — согласился Дмитрий. — Много тебе времени нужно, чтобы собраться?

— Дня три-четыре.

— Для ровного счета — пять.

— Пусть будет пять, — засмеялась Жанна.

На следующее утро Дмитрий перепечатал статью — получилось всего восемнадцать страниц, — разобрал экземпляры и поехал в институт. Он сразу пошел к Дубровину и положил перед ним статью, вложенную в свежий номер «Советского спорта». Дубровин сначала просмотрел результаты хоккейных матчей и удовлетворенно хмыкнул:

— «Спартак»-то выправляется, а?

— С каких это пор вы стали болельщиком? — удивился Дмитрий.

— Нельзя, что ли?

— Почему же…

— Болельщиком я не стал и не стану, но, знаешь, когда все начинают спрашивать друг друга, что случилось со «Спартаком» и со Старшиновым, грешным делом можно и подумать — а вдруг это и в самом деле очень важно? Может, чем черт не шутит, даже важнее, чем все наши теории? Все-таки, как пишет пресса, — любимая игра миллионов! Шутка ли — миллионов, ни больше ни меньше. А нас, кабинетных мыслителей, какие-то жалкие десятки или сотни тысяч… Вдруг на старости лет, подводя итоги, начнешь жалеть, что пошел в доктора наук, а не в хоккеисты. А в самом деле: Старшинова знают все, даже такие профаны, как я, а кто знает Дубровина? Ты, да я, да мы с тобой. Обидно, а?