Александр Никонов - Хуевая книга

• Название: Хуевая книга
• Автор: Александр Никонов
• Издательство: Васанта
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1994

"Книга Александра Никонова, несмотря на обилие необходимых "матюков", чиста, как слеза младенца. Сексуальный голод ее молодых героев приправлен потрясающей самоиронией. Они не агрессивны, они честны в своих поступках и смыслах. Они играют в свои "игры" в своей замкнутой среде и не заставляют играть по их правилам окружающих. И, несмотря на то, что книга А.Никонова на девяносто процентов, вроде бы "про это", она начисто лишена какой-бы то ни было порнографии. Остальное - дело вкуса и наличие или отсутствие ХАНЖЕСТВА - самого мерзкого нашего наследия. И если мы начнем преследовать писателей за "свое" мироощущение, то это будет первым шагом к кострам, в которых запылают книги Бокаччо, Рабле, Свифта, Гете да и, чего вола вертеть, и самого Александра Сергеевича Пушкина".

Аркадий Арканов

---

- Я теперь только понял, что такое счастье. Это теплая постель ночью. Вот же наши дураки не знают своего счастья, дрыхнут. Завалились, блядь, под одеяло и дрыхнут, пидоразы. - сказал Бен.

...А летом, наверное, хорошо в Белозерске. Огромное озеро до горизонта. Корабли плавают... Хуево ли...

Глава 22. Жопа

Тут недавно в редакции Шендерович[26] делился воспоминаниями об армии.

Он служил в образцово-показательной части, где зеленой краской красили траву и обтрясали деревья от осенней листвы перед приездом начальства.

- Несколько часов подряд метем плац, а листья все падают и падают. Наконец начальство принимает решение - обтрясти деревья. А те листья, которые не упали, обрывали солдаты-якуты. По двое залезали и обрывали желтые листья. Зрелище, я вам скажу...

А вечером в 21-00 подходим к майору, спрашиваем, что, мол, делать. Телевизор из Ленинской комнаты унесли в ремонт, а по расписанию положено смотреть программу "Время". Может быть, личное время дать людям? Но разве ж это можно?! Представь - приходит в казарму высокое начальство, а там - кто воротнички подшивает, кто чем занимается. Бардак! Никак невозможно! Поэтому майор приказывает: раз положено находиться в Ленинской комнате и смотреть телевизор, значит собраться в Ленинской комнате, рассесться перед экраном на стульях на полчаса, пока не кончится программа "Время". А то, что телевизора нет, это частности, главное - дисциплина! И полчаса рота сидела перед кирпичной стенкой со штепселем. Кафка!

Помню, в первый раз на перекличке прапор по списку выкликает: "Шендеревич!" Я поправляю: "Шендерович". Он, не глядя на меня, снова повторяет: "Шендеревич". Еще раз поправляю, ведь ошибается же человек: "Шендерович, товарищ прапорщик". Он поднимает на меня бессмысленные рыбьи глаза и объясняет мне, как не понимающему, еще раз: "ШендерЕвич". И тут только до меня доходит, что теперь я действительно Шендеревич - там так написано.

...Сержант у нас был большая сволочь. Сейчас он в Ростове, капитан милиции, я слежу за его судьбой... Однажды не выдержал и высказал ему все, что о нем думаю. Нет, он бить не стал. Дедовщины у нас не было, все-таки образцово-показательная часть. Он решил меня по Уставу доконать. Наряд, наряд, еще раз наряд. Придирки за любые нарушения. Далее - вся рота одевает противогазы и вперед - "вспышка справа! Вспышка слева!" Все падают, бегут, снова падают а сержант поясняет:

- Это вам за Шендеровича!.. Так, Шендерович раненый.

И вся рота, по очереди тащит меня на руках. Потом из-за того, что у Шендеровича пуговица вверх ногами пришита, а не как у солдата на плакате, вся рота лишается увольнения. Всех заставляет по очереди перешивать пуговицы на моей шинели. А потом - уходит. Представляешь, что потом со мной делают... Всегда найдутся желающие поучить.

Нет, у меня с армией свои счеты... Когда я читал "Один день Ивана Денисовича" мне все казалось знакомым - вся эта система подавления.

Когда Шендерович пришел из СА, он написал один из первых рассказов - о том, как солдаты от безделья затравили крысу. Рассказ, естественно, никуда не брали. И только в одном журнале тетка сказала: "Давай сделаем так. Рассказ хороший. Ты будешь как будто переводчик с испанского. А рассказ измени, пусть это будут не наши солдаты, а где-нибудь в Латинской Америке в казарме солдаты от безделья затравили опоссума. Тогда напечатаем".

...Я тоже очень люблю армию. Она радует меня какой-то первобытной прущей силой, животной жизнерадостностью, простой линейностью решений и зеленым цветом надежды.

...Раздался стук в дверь. Я открыл. На пороге стояли танки.[27]

Сначала я обрадовался. Люблю все, что ездит, все что стреляет люблю. И в квадрате, когда и то и другое. К тому же это очень романтично - ах, танки! Проходите, ребята, не толпитесь, по одному, ковры не помните. Ума не приложу, какие вам тапочки подобрать.

Проползайте в комнату, обратите внимание, дверь закрыта... Не заметили...

...Ковры помяли. Целку порвали.

Осталось только правило: в танке главное - не бздеть. Так проходит любовь.

Очень я хотел поглядеть на танк. И очень танк меня удивил. Я думал, он такой гладенький, а он, блядь, как ежик. Весь-весь утыканный какой-то хуйней, оборудованием, прожекторами, антенной, зенитным пулеметом, коробками, штуками железными. Лохматенький, но все равно до жопы приятный, милый, застенчивый. Только не краснеет.

А легендарный полковник Лутошенко краснел. И даже бурел, когда орал. Он, говорят, жил совсем без образования, а на войне был сыном полка. Потому и дослужился до полковника. Лутошенко - это не просто Лутошенко, это притча во языцех.

- Я завидую вам, что у вас столько образования! - орал полковник перед строем. - А вы не хотите учиться на военной!.. Кафедре! Вы все - одна большая!.. Жопа! Почему вы не смываете за собой в туалетах?!! Говно?!! Вы деревня! Напились портвешка, нажрались кислой капусты с водой и дрищете в туалетах!.. Свиньи! Где была совесть, у вас там хуй вырос!

Или:

- ...напились портвешка! А моя жена не курит!.. Не пьет!.. И в рот не берет!.. Это яд!

- Я вас всех!.. Из института уволю! И кто не служил - пойдет в армию! А кто служил... Пойдет дослуживать!

Лутошенко всегда ставил только двойки.

- Так... Я успел опросить до звонка только 5 человек! Они получили оценку "два". Но я знаю, что никто из вас ничего не знает! Поэтому я всему взводу ставлю "два". По "двойке"... Нет, по две "двойки". Учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал вам великий Ленин.

Так же он проверял и листочки с контрольными вопросами.

- Так. Первый вопрос - "пять". Второй вопрос - "пять". Третий вопрос - "пять". Четвертый вопрос - "три". Итоговая оценка - "два".

Про Лутошенко ходили народные стихи:

Говорят, что дядя Ваня
В детстве сыном был полка.
Если б знали кем он станет,
Удавили б мудака!

Все двойки, полученные на "войне" нужно было отрабатывать. Родина не могла допустить, чтобы офицер чего-нибудь не знал. Например, химическую реакцию восстановления в аккумуляторах 6СТЭН-140М. А вдруг это понадобится в бою! Родина хотела быть уверенной в своих сынах и крепить свою обороноспособность. Поэтому все двойки надо было отрабатывать. А что такое отрабатывать, Родина? А это покрасить забор. Смастерить стенд, выкопать яму. В общем, на кого-либо из офицеров поработать. Упаси бог, не на них лично, а на благо военной кафедры, чтоб она хорошо выглядела и можно было пустить пыль в глаза проверяющим.

Все офицеры на кафедре делились условно на две большие категории - "фанаты" и "похуисты". Суть этих явлений ясна из их названий. Фанаты хотели научить нас чему-нибудь всерьез и потому ебали. А похуистам лишь бы вечность проводить, они ебали нас шутки ради. Лутошенко же в равной мере принадлежал к обеим группам. Он был фанатичный похуист. И поэтому ебал всех вдвойне.

Между прочим, когда я прочитал "Один день Ивана Денисовича", у меня тоже возникла сильнейшая ассоциация с армией. Правда, г-н Шендерович служил 1,5 года, а я 1,5 месяца, но ведь вкус говна не является функцией от количества съеденного.

"...Дождь шел третий день. Он то сыпался мелкой надоедливой сечкой, то повисал в воздухе водяной пылью, то вдруг проливался длинно и холодно, закрашивая день в серый цвет.

К вечеру он прекратился, и еще целую ночь с ветвей утомленных сосен на промокший, отяжелевший брезент палаток падали редкие, крупные капли.

Светало. Нахохлившийся дневальный в сырой шинели поглядывал на циферблат, и как только стрелки растопырились на шести часах, холодное утро раздвинул проклятый, окаянный крик:

- Рота! Па-адъем!

Так начинается день..."

Это отрывки из моих документальных лагерных воспоминаний под названием "7 шагов в прошлое", которые я раздарил в виде машинописных книжек друзьям по нарам. А написал я их, между прочим, на дипломной практике, сразу после прочтения "...Ивана Денисовича". Сидел себе на трубном заводе, делать было нечего, я и писал...

"Здесь, как и повсюду в армии, царь и бог - показуха. Кто-нибудь из офицеров ходит и выгоняет всех из палаток и с территории лагеря. Не любит начальство, чтобы курсанты спали. Даже если ты в наряде по кухне и еще с утра можешь поспать, все равно выгонят. Начальство боится, что ему нагорит от его начальства. И так далее. Цепная реакция боязни. Все боятся, только курсант ничего не боится. Курсант лишь слегка опасается. Слегка, но многого.

А чтобы не погореть на чем-нибудь, нужно выполнять лишь одно правило - не высовывайся. Не попадайся на глаза начальству, если тебе нечего делать, а не то заметут на работы. Не становись с краю шеренги или колонны. А если отбирают людей куда-нибудь вкалывать, ссутулься, сделайся ниже ростом, отклонись вбок, чтобы прикрыться спиной стоящего слева, справа или спереди, и ни в коем случае не смотри на начальство, лучше опусти глаза, а то напорешься на встречный взгляд, и могут замести на работы.