Павел Крусанов - Калевала

• Название: Калевала
• Автор: Павел Крусанов
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос

Культовый прозаик, автор "Укуса ангела", пересказывает своими словами главную книгу наших северных соседей. "Калевала" - мощнейшее сочинение, практически не известное русским: старые переложения читать было невозможно. Да еще и цензура вырезала из них целые куски. Версия Крусанова - легкая, динамичная, увлекательная и полная. Хочешь, наконец, узнать, о чем написано в "Калевале"?

---

Утром взял Вяйнемёйнен сеть и удочку, осмотрел лески из вощеной нити, положил в мешок крючки и вышел на лодочную пристань. Опустив в воду весла, направил он лодку в седую даль моря к пригрезившемуся острову. Далеко отплыл Вяйнемёйнен, долго носили его волны, но отыскал-таки старец и остров, и мглистый мыс, и скалу, которые видел во сне. Там, у берега, закинул он в воду крючок с приманкой и стал удить.

Всю ночь просидел напрасно Вяйнемёйнен, и только на утренней заре задрожало в его руках удилище и зашуршала в волнах леска. Вытащил старец добычу из воды и увидел удивительную рыбу: краше она сига, ярче пеструшки, серебристее щуки — на семгу похожа, только вроде, и не она. Снял Вяйнемёйнен с пояса нож, вынул его из серебряной оправы и хотел уже распластать невиданную рыбу, вспороть ей нежное брюшко, как вдруг выскользнула рыба из его рук и через борт лодки ушла снова в море. Поплескалась она на волнах, потом подняла из воды голову и сказала весело Вяйнемёйнену:

— Не затем я к тебе вышла, чтобы резал ты меня, как семгу, и готовил себе в пищу! Вышла я, чтобы стать тебе женою, на руках твоих нежиться, стелить тебе постель и взбивать подушки, печь тебе медовые лепешки и подносить густое пиво. Я и есть сестра Йоукахайнена, что была твоей невестой!

— Ты — Айно! — воскликнул старый Вяйнемёйнен. — Это тебя я искал так долго!

Засмеялась в ответ Айно:

— Эх, нелепый! Не сумел ты поймать русалку — деву Велламо из владений Ахто, упустил невесту, так оставайся же без награды!

С тем нырнула дивная рыба в глуби и ушла на дно в гранитные расщелины. Старый же Вяйнемёйнен достал свои сети, распустил их по морю и потащил через бухты и лососьи рифы, по черным безднам и тихим заливам, по лапландским рекам и прозрачным водам Калевалы — много рыбы попалось Вяйнемёйнену, но не было в сетях русалки, которую он ловил. Поник головой вещий певец и стал клясть свою старость за то, что отобрала прозорливость у рассудка и чуткость у сердца: как мог он не узнать ту, которую искал, как не сумел удержать суженую!

Настали горестные дни для Вяйнемёйнена. Подавленные его печалью, пустыми сделались времена, потеряли голос птицы Калевалы, потускнели леса и уныло поблекли небесные выси. Не зная, как избыть грусть одиночества, как сбросить с души тяжкий гнет, обратился старец за советом к матери.

Пробудилась в водах Ильматар, всколыхнулись равнины моря, и раздался из волн ее голос:

— Чтобы не поддаться печалям и горестям, чтобы превозмочь свою скорбь, поезжай, Вяйнемёйнен, в Похьолу. Сам увидишь: есть там девицы куда получше медленных лапландок. Там возьми себе в жены красавицу Похьолы — ту, что всех стройнее и лицом прелестней, что вобрала в себя красоту земли и моря — с ней забудешь свою тоску.

6. Йоукахайнен поражает стрелой коня Вяйнемёйнена

Внял Вяйнемёйнен совету матери и собрался в дальний путь — в холодные селения туманной Похьолы. Оседлал во дворе коня соломенной масти, поддал ему бока шенкелями, и помчал конь рунопевца из светлой Калевалы в студеный край. И был тот конь чуден: по полю скачет — трава не колышется, бежит по равнине моря — а копыта сухи.

В то время в лапландской земле, на краю вечно мрачной Похьолы, заносчивый Йоукахайнен затаил в сердце злобу на Вяйнемёйнена — точила его зависть к вещему дару песнопевца и обида за сестру Айно, что ушла со света в черные глубины. Изготовил Йоукахайнен лук на погибель мудрому старцу, украсил его медью, серебром и золотом — на одном выгибе скачет жеребчик, на другом дремлет медвежонок, на зарубке присел заяц. Чтобы сделать тетиву для лука, выпросил лапландец жилы лося у злого Хийси, одолжил крепкий лен у лютого Лемпо. Стрелы выковал из каленого железа, оперил их трижды перьями касатки, а острия намазал черным соком змеиной крови.

Не советовала Йоукахайнену старуха-мать мстить мудрецу Калевалы — говорила, что без него погибнет на земле песня и уйдет из мира радость, но без трепета готов был негодный юнец погубить радость мира, лишь бы утолить неуемную спесь.

Изо дня в день держал Йоукахайнен наготове колчан и тугой лук — без отдыха караулил соперника у дороги, высматривал в поле, стерег у кипящего водопада. Наконец, вышел однажды злой лапландец к излучине залива, посмотрел на север, взглянул на запад, повернулся к солнцу и увидел Вяйнемёйнена, что, подобно серебристому облаку, мчался на коне по морю в Похьолу. Вскинув лук, вынул Йоукахайнен из колчана стрелу, прошептал заговор и нацелил в вещего певца ядовитое жало. Но высоко ушла стрела — пронзив облака, потерялась она в небе. Достал лапландец вторую стрелу, оттянул тетиву до самого плеча, но опять не помог заговор — низко полетела стрела, пробила землю и сгинула в Манале. И третью стрелу пустил Йоукахайнен — вонзилась стрела коню в левую лопатку, достала сердце, и пал под Вяйнемёйненом чудесный конь в морские волны.

Тотчас поднялась на море буря, налетели ветры, подхватили старца и понесли от берега, швыряя с гребня на гребень, в бушующие просторы. И вскричал от злой радости Йоукахайнен:

— Никогда, Вяйнемёйнен, не увидишь ты больше полей Калевалы! Никогда, старик, не засветят тебе месяц и звезды! Отныне будешь век метаться по морю и мести илистые зыби!

Так ликовало дрянное сердце лапландца, что сразил он ядовитой стрелою красу Калевалы.

7. Орел спасает Вяйнемёйнена, и рунопевец попадает в дом хозяйки Похьолы

Много дней и ночей носили Вяйнемёйнена волны по обезумевшему морю. На второй неделе потеряло время счет, и не знал он уже, сколько блуждает по яростным гребням в этой пустыне, где его окружали лишь вольное небо, вода и неуемный ветер. Измотала старца буря, покинули его последние силы, и в горькой досаде стал клясть Вяйнемёйнен свою нескладную жизнь:

— Зачем оставил я родимую сторону?! Для того разве, чтобы трепали меня волны и носили течения по широкому морю?! Холодно и тяжко мне средь водяных валов… Плохое настало время! Близок уже мой конец — не удержаться мне на волнах и не опереться о ветер!

Как раз об эту пору летел над морем орел. Был он не из самых великих, но и малым его не назвать: одно крыло с волны сбивает пену, другое касается неба, хвост метет море, а клюв царапает скалы. Увидел орел Вяйнемёйнена на взъяренных водах и спросил из поднебесья:

— Что потерял ты в море? Зачем, богатырь, рыщешь в волнах?

— Ехал я в Похьолу сватать девицу, — ответил Вяйнемёйнен. — Мчался по морю, да у лапландского берега рухнул мой конь мертвым — в меня целил стрелой Йоукахайнен, а сразил коня. Упал я в воду, и с тех пор день и ночь мотает меня буря, так что не знаю даже, как жизнь свою кончу — то ли с голоду погибну, то ли утону в широких водах.

— Не печалься, — сказал небесный орел, — я вынесу тебя из зыбей. Хорошо помню я тот день, когда рубил ты лес на поляне Осмо и пощадил одну березу, чтобы отдыхали в ее кроне птицы. Отблагодарю тебя за эту заботу.

Подставил орел крыло обессилевшему старцу, и взошел песнопевец по нему огромной птице на спину. Понес орел седого Вяйнемёйнена, который едва уж мог пошевелиться, путем весенних ветров к дальним границам севера, в суровую Похьолу. Взмахнул трижды крылами и доставил певца на скалистый мыс в мрачную страну, а сам полетел дальше по своим птичьим заботам.

Немилой показалась Вяйнемёйнену чужая земля — стужей она скована, туманом укутана, пути в ней не нахожены. Растерзанный ветром, битый волнами, в рваной одежде, озябший, голодный, с растрепанной бородой и всклокоченными волосами, остался Вяйнемёйнен на незнакомом берегу, где не видно вокруг ни дороги, ни тропинки в родимую сторону. От тоски по далекой Калевале потекли из глаз певца горестные богатырские слезы…

На ту пору белокурая служанка хозяйки Похьолы, обогнав петушиные крики, поднялась до рассвета и принялась стричь овец и ткать из шерсти сукна, мыть столы и мести пол, а как собрала сор на медный совок и вынесла за плетень, то услышала с моря далекий плач. Воротилась служанка в дом и рассказала о том хозяйке. Лоухи, хозяйка Похьолы — злая редкозубая старуха, — тотчас выйдя из дома к калитке, тоже услышала рыдания с берега.

— Так не плачут ни дети, ни женщины, — сказала Лоухи. — Так стенают только герои, бородатые богатыри.

Столкнула хозяйка Похьолы лодку в воду и поплыла быстро туда, где горевал старый Вяйнемёйнен. Отыскала она его в прибрежном ивняке под кустом крушины — горько скорбел старец, тряслась его борода, но уста его были закрыты.

— Что, жалкий старик, — сказала злая Лоухи, — видно, занесло тебя в чужую землю?

Гордо вскинул на ее слова Вяйнемёйнен голову:

— Сам я знаю, что попал в чужие пределы, но на родине был я знатен и жил в великой славе!

— Из какого же ты будешь рода? — спросила Лоухи. — Что ты за герой?

— Считался я доселе радостью родного края, — вздохнул мудрый старец, — был я рунопевцем в долинах Калевалы. А теперь, в несчастье, сам себя не узнаю.