Фёдор Чешко - Проклятый

• Название: Проклятый
• Автор: Фёдор Чешко
• Жанр: Научная Фантастика

---

Чешко Фёдор Проклятый

Федор ЧЕШКО

ПРОКЛЯТЫЙ

Конопатый мужичонка, которого Хорь невесть как исхитрился приметить среди злобно насупленной боярской дворни, хорошо знал дорогу. И морочиться с ним не пришлось - дали только поглядеть на то, что сталось с прочими. Проняло мужика, враз стал говорлив и угодлив.

И вот теперь стоит, переминается с ноги на ногу в чавкающей болотной жиже, раболепно засматривает в едва различимые в предвечернем сумраке лица верховых: вот, дескать, не слукавил, не обманул, привел, куда велено.

Верховые помалкивали. Не то, чтобы тревожились они, или в силе своей усомнились, - просто такого, увиденного, никто не ждал. Хорь выпростал ногу из стремени, пнул мужика-провожатого в плечо, шепнул:

- Что ж ты, башка твоя кочерыжкой, плел? Нешто сторожки такими бывают?

Мужичок всхлипнул, задышал часто-часто, собрался было пояснять да оправдываться, но Хорь, перегнувшись с седла, сгреб его пятерней за бороду, прошипел в лицо: "А ну, тихо!" Потом выпрямился, глянул на хмурящегося Чекана:

- Ну, говори, Василий, чего делать-то? У меня уж сабля сама из ножен выползти норовит.

Чекан молча супился, комкал в кулаке холеную бороду, цепко ощупывал взглядом открывшееся впереди строение. Крепкий частокол, тяжкие, медными полосами кованные ворота, вскинувшаяся в вечернее небо тесовая крыша, узкие окна-бойницы... Вот тебе и сторожка. Экая хоромина - острог, да и только. И что же теперь? Сколько собрал боярин к себе в болотное логово холопей да приживальщиков? Может статься, что десятков пять, а может и того поболее будет - терем большой, вместительный. Силы-то хватит вломиться в гадючье гнездо, как вот нынче утром в палаты его вотчинные вломились, и боярина порешить в рубке - тоже дело возможное (он хоть и стар, да не робок, сабли не напоив бежать не станет), да только... Приказано живым его доставить, целехоньким. Удастся ли? Нельзя, чтобы не удалось. Григорий Лукьяныч Скуратов-Бельский к удачливым ласков и милостив, а к неудачливым... Не верит Малюта в неудачливость, вот беда-то в чем. А в измену он верит охотно.

Тихо за черным частоколом, ни железного звяканья, ни конских всхрапов, ни голосов человечьих - ничего не слыхать. Но оконца светятся, есть там, стало быть, кто-то. Кто? Сколько их? Эх, незнание хуже пытки... И собаки на дворе не брешут. Почему? Неужто нету их там? Хоть и странно это, а похоже, что так. Иначе уж почуяли бы чужих, тревогу бы учинили.

А ведь частокол, пожалуй, не больно-то и высок, с коня перемахнуть плевое дело. Так что, понадеяться на авось?

Лес уже сделался по-ночному темен, и в беззвездном небе бурым нечистым заревом дотлевал закат. Этак скоро и руки своей не увидишь.

Под внезапным порывом не по-летнему стылого ветра неприязненно зароптала жесткая листва окрестных кустов. Чекан знобко передернул плечами и вдруг решился:

- Вот что, братва, обложите мне эту берлогу со всех сторон, а как я трижды вороной прокаркаю, лезьте через тын да ломитесь в терем - в окна, в двери ломитесь, во все щели, без пальбы да крика, молчком, чтоб как снег на голову.

Он успел поймать за шиворот Хоря, наладившегося было вслед за прочими, повернул его лицом к себе:

- Ты постой, тебе и тут дело сыщется. За этим вот присматривать будешь. - Он мотнул бородой в сторону изводившегося нехорошими предчувствиями мужика.

Хорь злобно сплюнул. Это, стало быть, всем - веселая забава с острым железом, а ему - тоскливый караул над смердом никчемным. За какие грехи? Однако вслух выражать свое недовольство он все же поопасался: Васька парень горячий и пуще всего не любит, чтоб поперек ему говорили.

А Чекан уже и не глядел на Хоря. Он слушал, как лесная темень оживает негромким похрустыванием, позвякиванием, как наливается она тихим сдержанным гулом, будто осыпается на болота тяжелый неторопливый дождь, конные обтекают частокол. Шумно, шумно ломятся, черти! А что делать? Конь - не волк, чтобы красться на мягких лапах. Э, ладно. Авось прохлопает боярская оборона. А хоть бы и не прохлопала - все равно не уйти ему. Только бы и впрямь он здесь оказался, пес...

Чекан тронул поводья, придвинулся ближе к мужику (едва не наехал конем на несмеющего уклониться), проговорил тихо, вроде бы даже душевно, только от душевности этой несчастного ледяной пот прошиб.

- Так ты верно ли знаешь, что боярин твой здесь? Лучше уж сейчас сознавайся, коли соврал.

- Батюшка, сам рассуди: где ж мне знать наверное? Он же со мной совета не держит. Мое дело - оседлай да подай, а куда он ехать удумал, то ему одному ведомо. А только сам я вчерась слыхал, как боярин с захребетником своим Никишкой Полозовым уговаривался чуть свет отправляться, да радовался, что дочку вскорости повидает.

Чекан круто заломил бровь:

- Стало быть, старый хрен дочь свою на болотах прячет? Давно ли?

- Давно, милостивец. - Мужик поскреб бороденку, подумал. - Годов пять уж минуло, как он эти вот палаты для нее выстроил.

- Слыханное ли дело, чтобы боярская дочь пять лет прожила в дебрях дремучих! Ты не врешь ли?

- Да чтоб мне с места не стронуться! - истово закрестился мужик.

Заинтересованно вслушивающийся в их перешептывание Хорь не утерпел, встрял:

- Что ж это боярин так блюдет ее, аль грешна?

Мужик только руками развел:

- Про то мне неведомо. Кто говорит, будто она, пятнадцати годков отроду будучи, с Еремкой-ключником слюбилась да обрюхатела, и будто родитель ее от срама упрятал. Может такое быть, потому как Еремку этого по боярскому повелению удавили. А иные говорят, что хворала она тяжко и лицом стала страшнее смерти. Может и так. А вернее всего, что и те, и другие брешут. Еще такой слух идет, будто дочь боярская - ведьма. Якобы по ночам в опочивальне у ней голоса нелюдские слышатся, собаки-де ее близости боятся, воют, словно над упокойником. А только и это брехня. Не может она ведьмой быть, потому как шибко богомольна. Было такое, что даже постриг принять собиралась, да родитель того не позволил.

Он примолк, потом протянул жалобно:

- Ну зачем я тебе, князь-милостивец? Отпусти, век за тебя Бога молить стану!

Чекан замотал головой, оскалился:

- Слышь, Хорь, чего эта стервь удумала? Меня - меня! - князем насмелился величать! Ах ты, гнида! Ваську Чекана со своим вшивым боярином уравнял... Да я таких, как твой князенька толстопузый, десятками давливал, их и сотня меня одного не стоит!

Он смолк вдруг, будто подавился своим яростным шипением, потому что где-то за дальним углом черного частокола захлебнулся бесовским хихиканьем козодой-полуночник, ему откликнулся другой, третий - словно целая стая их хороводилась вокруг людского жилья. И Чекан мягко тронул коня к частоколу, в руке его тускло взблеснуло железо, а вырвавшийся из глотки троекратный зловещий выкрик могильной птицы заставил обомлевшего мужика судорожно перекреститься.

То-то небось встревожил небывалый птичий галдеж боярскую оборону! Ничего, пусть. Недолго им тревожиться - не дольше, чем жить.

Скрипя кольчугой о твердое дерево, Чекан перевалился через верхушки плотно пригнанных друг к другу бревен. Он слышал надсадное дыхание карабкающихся, спрыгивающих, бегущих; потом откуда-то из-под самой крыши терема-острога гулко и коротко громыхнула пищаль, отчаянный, звенящий страхом и злобой голос завизжал: "Опричники! Царевы псы налетели! Палите, палите по окаянным!" И снова грохнуло - раз, другой - где-то на той стороне. Но палить уже было поздно.

Дверь вышибли быстро. Когда она рухнула путаницей щепы и расколотых досок, навстречу из сумрака сеней ударила гремучая вспышка и у опричника, сунувшегося было вперед других, не стало половины головы. Тяжелые брызги хлестнули Чекана по лицу, ноздри ожгло терпким горячим духом, и разум его утратил власть над взбесившимся телом.

Дальнейшее помнилось смутно. Медленно сползающий по стене человек с рассеченным лицом, безуспешно пытавшийся отмахнуться от сабли дымящимся пистолем... Крутая, узкая лестница, гулкий топот собственных сапог, и выскочивший навстречу боярский челядинец сам напарывается на выставленный клинок... Невесть откуда случившийся Хорь (зубы ощерены, через всю рожу кровавая полоса) рубится сразу с двумя, рыча и отплевываясь красным... Нога оскальзывается в липкой горячей луже, и удар топором наотмашь достается бежавшему следом опричнику... Тускло освещенная нарядная горница, перевернутый стол, из-под скатерти торчат ноги в лаптях...

Исступленное опьянение резней окончилось так же внезапно, как и пришло. Неожиданным для Чекана оно не было. Такое уже не однажды случалось, и он сумел научиться сберегать в размываемом неистовством разуме хоть самое главное из того, о чем следовало помнить. И теперь все еще не смолкал у него в ушах собственный сорванный рев: "Ищите боярина! Живьем его, вора, живьем! Для дыбы!"

Чекан вздрогнул от внезапного дребезжащего лязга, мутно глянул на выпавшую из онемелой ладони саблю. Тело, только что бывшее стремительным и яростным, отяжелело, дрожащие ноги подгибались в жалком бессилии. Он неловко опустился на кстати подвернувшуюся лавку, опер подбородок на липкую от пота и не своей крови ладонь. Наступало похмелье, то самое, когда вдруг оказывается, что рубиться более не с кем, когда опустелый взгляд натыкается на такую же мутную пустоту в глазах приходящих в себя соратников, когда сердце заходится глухой изводящей болью при нечаянном воспоминании о том, что на небесах существует бог, перед которым рано или поздно придется держать ответ.