Мишель Зевако - Сын шевалье

• Название: Сын шевалье
• Автор: Мишель Зевако
• Жанр: Исторические приключения

Шевалье де Пардальян, которому уже за пятьдесят, появляется в Париже, чтобы отыскать своего сына, много лет назад похищенного неизвестным у служанки принцессы Фаусты.

Юношу зовут Жан, и он оказывается известным дуэлянтом и задирой — дерзким, но благородным.

Пардальян наконец находит сына и посвящает его в тайну огромного клада, спрятанного когда-то принцессой Фаустой в старинном монастыре на Монмартре.

---

Подумав так, Каркань убрал обратно в ножны свою уже наполовину обнаженную рапиру и пригнулся пониже, чтобы никто не обратил на него внимания. Ему повезло: два отряда прошли мимо. Тогда он пустился за ними следом.

На улице Омри байи, стража и две девушки завернули в тупичок, а Сен-Жюльен с подручными занял позицию на углу, загородив этот тупичок.

Парижские тюрьмы Каркань знал не хуже, чем полицейские кокарды. Едва стража повернула на улицу Омри, как он все понял и шепнул про себя:

— «Дамский Башмак»!

Так прозвали тюрьму Фор-о-Дам.

И Каркань притаился в сторонке.

Через несколько минут байи со стражниками вышли из тюрьмы и побрели потихоньку назад на Монмартр. Сен-Жюльен достал из-под плаща довольно толстый кошелек и кинул своим разбойникам. Те, в один миг поделив деньги, разбежались кто куда. Их дело было сделано.

Сен-Жюльен подождал, пока все они скроются из виду, зашел в тупичок и постучал в дверь тюрьмы. Отворилось окошко; оттуда показалась чья-то отталкивающая физиономия. Сен-Жюльен предъявил привратнику какую-то бумагу, и дверь тотчас отворилась. Он вошел внутрь.

Каркань последовал за ним в тупик и долго стоял у ворот тюрьмы, о чем-то размышляя. Вот что он в конце концов надумал:

— Постараюсь узнать, что стало с Эскаргасом и Гренгаем, а потом расскажу все господину Жеану.

И ушел.

Бертиль и Перетту заперли вместе. Камера оказалась сравнительно удобной: две табуретки, столик. Тюремщик, который провел их сюда, специально обратил внимание девушек на роскошную обстановку — в других камерах, кроме соломенной подстилки, не было ничего, а кое-где — и вовсе голый пол. Так что молодые узницы должны были за счастье почитать такие условия.

Но девушки радовались единственно тому, что их не разлучили. Ведь вдвоем и в темнице легче…

Впрочем, Бертиль особенно не беспокоилась. Им страшен один Кончини, объясняла она Перетте. Но арестовал их не Кончини — это уже известно. Значит, они скоро выйдут отсюда: их выручит или Жеан, или господин де Пардальян, а на худой конец она сама напишет королю, и уж он-то заставит аббатису отпустить арестанток.

Наступил вечер. Девушкам подали ужин — конечно, скудный, но все же не просто черствый хлеб с водой, как большинству заключенных. Бертиль через силу заставила себя поесть; Перетта, с утра чувствовавшая недомогание, смогла только выпить глоточек вина, да и то по настоятельной просьбе подруги.

Девушки легли спать. На самом деле Бертиль была совсем не так спокойна, как хотела показать Перетте. Это была не ее тайна и потому она скрыла от приятельницы то, что узнала не так давно от шевалье де Пардальяна: аббатиса — лишь орудие в руках гораздо более могущественных сил. Итак, ее лишь для отвода глаз держат в монастырской тюрьме.

И нет сомнения: новый арест тоже связан с кладом и бумагами, относящимися к нему. Рано или поздно грабители, что с остервенением пытаются найти сокровище, поймут: их обманули. Тогда они уже не отпустят Бертиль, пока она не скажет все, что знает, или не отдаст настоящие документы.

Значит, ей придется выдержать долгое — может быть, пожизненное — заключение, не говоря уже о муках и пытках: если у нее захотят выведать чужой секрет, без пыток, конечно, не обойдется.

Итак, будущее рисовалось ей в очень мрачных тонах; много отваги от нее требовалось, чтобы сохранять перед Переттой вид спокойствия и уверенности.

Главное было — не попасться в лапы Кончини. Его Бертиль боялась более всего, ибо он нес с собой ее позор и бесчестие. Она, конечно, знала, что Пардальян горы свернет, лишь бы выручить ее из беды, да и Жеан не будет сидеть сложа руки. Но надо как-то дать им знать о своей участи…

Короче говоря, заботило ее очень многое… но все же Бертиль заснула сразу, как только легла.

Зато Перетта, хотя ни о чем подобном и не подозревала, долго еще вертелась из-за бессонницы с боку на бок, пока, наконец, не погрузилась в тяжелый сон с кошмарными сновидениями.

И вот каков был ее самый жуткий сон.

Перетте снилось: она лежит мертвая на своей койке, но при этом ясно видит стену у себя в ногах. Вдруг стена раздвинулась, камера осветилась бледным светом и вошли два монаха в опущенных капюшонах. Один монах взял ее за руку и тут же отпустил. Рука упала тяжело, как каменная. Перетта нисколько не удивилась: она ведь была мертва…

— Спят! — сказал монах вполголоса.

Стена перед Переттой сомкнулась. Монахи подхватили Бертиль прямо на простыне; один из них подошел к изголовью и что-то поискал за койкой. Раздался щелчок, и стена вновь раскрылась. Монахи вынесли Бертиль; стена сомкнулась, и стало опять темно.

Перетта изо всех сил пыталась пошевелиться, проснуться, позвать на помощь, но ее тело точно налилось свинцом и не слушалось. Так прошло довольно много времени.

Вдруг заскрипел засов, и дверь — единственная дверь в камере — отворилась. Опять вошли два монаха — быть может, те же самые, приблизились к Перетте и подняли ее, завернув в простыню, как и Бертиль. За ними шел тюремщик с фонарем,

Перетту вынесли в коридор; тюремщик запер дверь камеры. Почти что прямо напротив была лестница. Монахи поднялись этажом выше и повернули направо; тюремщик открыл первую дверь в коридоре. Перетта почувствовала, как ее кладут на пол, на солому. Три призрака — монахи и тюремщик — растворились; девушка очутилась в полнейшей тьме.

Через несколько секунд дверь опять открылась и вошел тюремщик — один — со свертком. Перетта узнала, что это: ее одежда. Тюремщик бросил сверток к ее ногам и тихонько вышел вон. Вновь вокруг стало темным-темно… но, к счастью, окончился и кошмар: Перетта уже ничего не видела и не слышала.

Когда она проснулась, утренний свет проникал в ее камеру через узенькую щель в стене, забранную крепкой решеткой. Голова у Перетты гудела. Изумленно осмотревшись вокруг, девушка увидела: она лежит на соломе, а в ногах в беспорядке валяется ее одежда.

Перетта обвела взглядом камеру и не узнала ее: это был самый настоящий застенок — грязный, черный; зловоние словно источалось из стен. Длина камеры была всего шагов шесть, ширина — три шага, К счастью, маленькое окошко давало довольно света и свежего воздуха, иначе тошнотворный запах стал бы совершенно невыносим. Никакой мебели — даже низенькой табуреточки. В углу помещается кувшин с водой, на нем — краюшка хлеба.

Перетта разрыдалась.

— Боже, значит, это был не сон! Бедная мадемуазель Бертиль! Бедный Жеан!

Она по праву могла бы еще сказать: бедная Перетта!

Но о себе она не думала.

Глава 69 ЛЕОНОРА ТОРЖЕСТВУЕТ

Сен-Жюльен вышел из тюрьмы монмартрских монахинь часа в четыре пополудни и стал дожидаться шести вечера. В этот час он должен был явиться к Леоноре Галигаи: синьора знала, что мужа дома не будет.

К королевской камерфрау его проводили немедленно.

— Удалось? — спросила Леонора не без некоторого беспокойства. — Готово?

— Готово, сударыня!

— И он, и она?

— Точно так!

Леонора довольно улыбнулась, и при виде этой улыбки Сен-Жюльен, не сводивший с Леоноры глаз, просиял: он представил себе, что ждет его ненавистного врага…

Леонора удобно устроилась в кресле и спокойным голосом стала расспрашивать:

— Ну что ж, говорите. Сперва о девице.

Сен-Жюльен рассказал об аресте Бертиль и Перетты — все это мы с вами уже знаем.

— Так… А что он? Погиб?

— Нет, сударыня, — жив.

— Вот как! — рассеянно произнесла Леонора. — Но мне говорили — колодец глубокий, кто упадет — разобьется насмерть.

— Так и есть, сударыня, но на дне оказалась куча сухой листвы и веток, — они смягчили удар. Порядочный человек, может, и свернул бы себе шею, но этого негодяя всего лишь оглушило.

— И не ранило?

— Почти что нет — только разбил голову о камень. В тюрьме он опомнился. Должно быть, очень удивился, когда пришел в себя и увидел, что жив и находится за четырьмя крепкими стенами.

— Вы все сделали так, как я сказала?

Шпион расхохотался страшным смехом:

— Черт возьми, сударыня, неужели же нет? Видно, он потому и не сдох на месте, прямо в колодце, что сам счел для себя такую смерть слишком уж легкой! У него отобрали все — даже шпоры; он никак теперь не может покончить с собой и избежать уготованной ему казни.

— Значит, так тому и быть, — равнодушно произнесла Леонора. — Расскажите все подробно.

Сен-Жюльен во всех деталях рассказал, как поймал Жеана Храброго; Леонора внимательно слушала. По окончании доклада она поблагодарила своего агента и отпустила со словами:

— Теперь можете исполнять распоряжения монсеньора насчет молодых людей. Ступайте, господин де Сен-Жюльен, — я вами довольна.

Сен-Жюльен не позволил себе улыбнуться, потому что Леонора говорила слишком твердо и сурово. Он только низко поклонился и вышел.

Стояли сумерки — ни день, ни ночь; самое неприятное время. Сен-Жюльен повернул направо на улицу Сент-Оноре. Шел он неспешно, не таясь, погруженный в приятные, должно быть, мечты; с губ его не сходила радостная улыбка.