Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа

• Название: Принцесса из рода Борджиа
• Автор: Мишель Зевако
• Жанр: Исторические приключения

Перед читателем третий роман цикла, посвященного полной превратностей судьбе шевалье де Пардальяна.

Спустя шестнадцать лет шевалье вновь появляется в Париже. Он одинок, его сердце умерло, ибо Лоиза де Монморанси, едва успев стать его женой, погибает от удара отравленным кинжалом. Убийца Лоизы все еще жив — это наш старый знакомый Моревер. Отомстить — вот зачем приезжает в столицу неутомимый Пардальян. Однако же Моревер теперь настолько близок с Гизом, что сражаться предстоит с ними обоими. К счастью, на помощь шевалье приходит юный герцог Карл Ангулемский, сын покойного короля Карла IX… Молодой человек, безрассудный и искусный фехтовальщик, предан шевалье, и вдвоем они творят настоящие чудеса. Но не бездействуют и их враги… Против наших героев выступает загадочная и всесильная Фауста, прекрасная и холодная принцесса из знаменитого итальянского рода Борджиа, тайно избранная римскими кардиналами папессой — соперницей папы Сикста V.

---

…Пардальян, обнажив голову, приблизился к Фаусте; перо его шапочки касалось ковра. Он поклонился ей с уважением, которое не имело ничего общего с теми знаками почтения, к коим Фауста давно привыкла.

— Сударыня, — сказал он, выпрямляясь, — соблаговолите ли вы простить мне то, что я являюсь к вам в поздний час и через потайную дверь?

Фауста села. В ее взгляде блистала какая-то зловещая радость. Бледная, она оперлась на подлокотник своего кресла и застыла в неподвижности, так что ее можно было принять за мраморную скульптуру.

Пардальяна продолжал:

— Беседа между вами и мной, сударыня, необходима и неотложна. У меня не было выбора в способе получить аудиенцию. Я проник к вам так, как смог. Извините же меня за это серьезное нарушение этикета, принятого при всяком королевском, герцогском или… папском дворе.

На этот раз Фауста пошевелилась: она стукнула молоточком по колокольчику. Вошел какой-то человек, не выказавший никакого удивления при виде незнакомца.

— Сколько гвардейцев во дворце? — спокойно спросила Фауста.

— Двадцать четыре аркебузира, — ответил мужчина. — Но если Ваше Святейшество пожелает, можно вызвать еще лучников, у которых отдых до полуночи.

— Сколько дворян дежурят сейчас в соседнем помещении?

— Двенадцать, как обычно. Но…

— Велите гвардейцам вооружиться и наблюдать за всеми выходами. Пусть дворяне будут готовы войти сюда по первому зову. Идите!

Человек преклонил колени и вышел. Пардальян улыбнулся. Меры, принятые Фаустой, уменьшили его беспокойство. Эта женщина, возможно, и была опасна, но все же это была женщина. Теперь он уверился в том, что ему предстоит иметь дело с мужчинами. Эта мысль ободрила его.

— Кто вы такой? — спросила Фауста, как если бы впервые видела дворянина, стоящего перед ней.

— Сударыня, — сказал Пардальян, — я — тот, кого вы заставили совершить непростительную ошибку. Благодаря вашей способности к переодеванию, благодаря чудесной непринужденности, с которой вы носите мужской костюм, благодаря несравненной ловкости, с которой вы владеете шпагой, вы заставили меня тогда перед таверной «У ворожеи» ненадолго принять вас за мужчину. Вы заставили меня скрестить шпагу с женщиной; вы заставили меня нанести этой женщине укол в лоб… Вы возразите мне, без сомнения, что мне было неизвестно, что вы — женщина, но я должен был понять это, я должен был угадать ваш пол и скорее сломать мою шпагу, чем направить ее острие в вашу грудь. Этого я никогда не прощу себе, сударыня…

Пардальян, держа шапочку в правой руке и положив левую на эфес шпаги, говорил совершенно чистосердечным тоном — с нежностью во взоре и кротким выражением лица. Фауста украдкой взглянула на него. Ее глаза затуманились, а пальцы чуть заметно вздрогнули.

И если она была блестящим воплощением женской красоты, то Пардальян, стоявший перед ней в несколько театральной позе, впрочем, весьма ему подходившей, представлял собой замечательный образец красоты мужской. Лицо его было отмечено величайшим благородством.

Фауста поняла, что находится наедине с противником, достойным ее могущества, и почувствовала себя униженной из-за того, что хотела прибегать к хитрости.

— Господин де Пардальян, — сказала она, — я прощаю вам то, что вы вошли сюда без приглашения. Я прощаю вам то, что вы ранили меня в лоб. Но я заявляю вам, что вы не выйдете отсюда живым! Вы слышали, какие распоряжения я отдала?

Пардальян утвердительно кивнул. Фауста продолжала с улыбкой на по-девичьи пухлых губах:

— Я вам также прощаю — ибо вы скоро умрете, — то, что вы проникли в мои тайны и узнали, кто я такая. Прощаю и то, что вы едва не лишили меня власти и едва не сорвали мои планы, касающиеся судеб всего мира.

Пардальян поклонился.

— Сударыня, — сказал он с очаровательным простодушием в голосе и во взгляде, присущим только ему, — если вы готовы мне все это простить, то почему же вы хотите меня убить?

Фауста казалась совершенно спокойной. Ледяным голосом, лишенным какого бы то ни было выражения, она ответила:

— Вы сейчас все поймете, господин Пардальян. Я восхищаюсь вами, я уважаю вас, и я уверена в том, что вы должны умереть. Я хочу вашей смерти, сударь, потому что вы ранили меня не в лоб, а в сердце. Если бы я вас ненавидела, я бы оставила вас жить. Но необходимо, чтобы вы погибли, ибо я вас… люблю.

Пардальян вздрогнул. Последние слова принцессы показались ему в тысячу раз опаснее отданного недавно приказа. Он почувствовал, что погиб. Но даже находясь в таком положении, Пардальян не захотел отступать.

Сказанное Фаустой переносило их беседу в область высоких чувств, а падая с такой высоты, легко сломать себе шею. Он даже ощущал нечто вроде головокружения. Однако своим абсолютным спокойствием и холодностью поведения и голоса он хотел быть достойным прекрасной противницы! И шевалье проговорил:

— Сударыня, вы меня любите, и это большая честь для меня. Вы кажетесь мне столь непостижимым олицетворением красоты, траура и ужаса, что я тоже мог бы полюбить вас… да, я обязательно полюбил бы вас, если бы не любил другую…

— Вы любите? — спросила Фауста, но не с гневом, не с любопытством, не с любовью, не с ненавистью, а лишь с той ужасающей холодностью, о которой мы уже говорили.

— Да, я люблю, — сказал Пардальян с бесконечной нежностью. — И я буду любить до последней минуты моей жизни. В моей душе нет другого чувства, кроме этой любви, благодаря которой я живу и без которой меня не будет. Я люблю ее, сударыня, я люблю ее, мертвую…

— Мертвую?!

У Фаусты вырвался почти крик, глухое восклицание, и в нем смешались удивление, радость и, возможно, сожаление. Ибо Фауста, преданная своему назначению Девственницы, победила бы в своем сердце чувство ревности к живой женщине…

— Вы должно думаете, что я — несчастный сумасшедший, — вновь заговорил Пардальян. — Так и есть. Я люблю мертвую. Вот уже шестнадцать лет как она умерла, а я все еще жив… и клянусь честью, сударыня, что я буду благословлять ту минуту, когда убийцы, которых вы посадили в засаду, набросятся на меня, но есть кое-что, что привязывает меня к жизни. Значит, я буду жить, раз это нужно.

Во второй раз Фауста испытала нечто вроде жестокого унижения. Она только что, как об этом и сказал Пардальян, велела убийцам быть готовыми наброситься на шевалье. Он, между тем, утверждал с удивительным простодушием: «Значит, я буду жить, раз это нужно…»

Она была готова дать знак своим подручным, однако же сильнейшее любопытство, жгучее желание лучше узнать этого человека удерживали ее. Она рассматривала его с чрезвычайным недоумением. Он опустил голову как бы в задумчивости, а потом внезапно взглянул на Фаусту. На его губах играла лукавая улыбка.

— Сударыня, — сказал он, — прежде чем я вступлю в бой с вашими людьми и усмирю их…

— Вы думаете, что усмирите их? — прервала его Фауста со смехом, который прозвучал более чем угрожающе.

— Сударыня, я не уйду отсюда, не получив того, что мне необходимо получить, — сказал он просто. — А для этого я должен прежде всего рассказать вам, как я смог войти сюда…

Про себя же Пардальян вскричал: «О, моя достойная Пакетта, о, моя нежная Руссотта, это для того, чтобы попытаться вас спасти!..»

— Вы должны знать, — продолжал он вслух, — что у меня есть враг… простите меня, сударыня, эти подробности необходимы: этот враг — монах из монастыря Святого Иакова, его зовут Жак Клеман.

Фауста закрыла глаза, чтобы скрыть волнение, мгновенно охватившее ее.

— Этого монаха я схватил, — продолжал Пардальян, — при выходе из вашего дворца. И я знаю о его намерениях.

Пардальян знал только две вещи: Жак Клеман хочет убить Генриха III и недавно посетил Фаусту. Все остальное было лишь игрой фантазии и живого ума. Шевалье говорил себе:

«Если я ошибусь, я мертв. Если Фауста не сама вложила оружие в руку Жака Клемана, если она не заинтересована в убийстве Валуа, мне не выйти отсюда… Этот дворец станет моей могилой!..»

Глаза Фаусты были закрыты. Пардальян не представлял, о чем она думает, но храбро продолжал:

— Брат Жак Клеман, сударыня, должен убить Генриха III. И это вы подталкиваете его к преступлению. Вот что мне известно. Итак, выслушайте же меня! От Жака Клемана, которого я заставил говорить, я узнал, как можно сюда войти; я узнал про его замысел, который на самом деле принадлежит вам. Я знаю этого монаха уже давно, сударыня. В его лице вы, смею уверить, имеете страшное орудие. Он преуспеет. Он заколет Валуа, после чего господин герцог де Гиз станет королем.

Он говорил медленно, так, как продвигаются шаг за шагом по незнакомой местности, где полно рытвин и оврагов.

— Что нужно, — продолжал он, — для того, чтобы Жаку Клеману удалось содеять задуманное?.. Надо, чтобы ему вернули свободу… Также надо, чтобы короля Генриха III не предупредили о том, что господин герцог де Гиз хочет его убить…

На этот раз удар был столь силен, что Фауста вздрогнула. Пардальян заметил это и облегченно вздохнул.