Джеймс Боллард - Империя Солнца

• Название: Империя Солнца
• Автор: Джеймс Боллард
• Издательство: Торнтон и Сагден
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-93923-026-1

Боллард, написавший несколько книг и известный всему миру как фантаст, прежде всего, знаменит автобиографическим романом «Империя солнца» о нескольких годах своей мальчишечьей жизни в концентрационном лагере в Китае в период японской оккупации в годы второй мировой войны. Эта правдивая и жестокая история о выживании в условиях голода, смертей и жестокости людей по отношению друг к другу не содержит моральных оценок и потрясает той непосредственностью, с которой одиннадцатилетний Джим приспосабливается к войне.

---

На четвертое утро, выйдя к завтраку, Джим обнаружил, что с вечера забыл закрыть кран на кухне, и за ночь вся вода из запасного бака вытекла в раковину и дальше в сток. В буфетной стояли батареи сифонов с содовой водой, но он уже понял, что родители домой не вернутся. Он сидел и смотрел из окна веранды на разлохматившийся сад. Война не то чтобы все переменила — Джим был бы даже рад переменам, — она все оставила, как есть, только перепутала в каком-то странном, вызывающем тревогу порядке. Даже дом теперь казался мрачным, как будто, что ни день, отдалялся от него и делал мелкие, ни с чем не сообразные гадости.

Для того, чтобы не терять присутствия духа, Джим решил обойти дома своих ближайших друзей, Патрика Макстеда и близнецов Реймондов. Вымывшись содовой, он вышел в сад, чтобы взять велик. За ночь бассейн пересох окончательно. Джим еще ни разу не видел его совсем пустым, и принялся с интересом разглядывать покатое дно. Загадочный во время оно мир тихо подрагивающих синих линий — сквозь пелену поднимающихся со дна пузырьков — был открыт и наг при свете утреннего солнца. Осклизлые плитки, покрытые грязью и бурыми листьями, хромированная лесенка в самой глубокой части, когда-то уходившая в неведомые глубины, вдруг обрывалась рядом с парой грязных резиновых шлепанцев.

Джим спрыгнул на дно в мелкой части бассейна. Он поскользнулся, ссадина на разбитом колене открылась, и на влажной плитке осталось пятнышко крови, возле которого тут же приземлилась муха. Осторожно переступая ногами, Джим пошел по наклонному дну. У забранного медной сеточкой стока собрался целый маленький музей прошлых летних сезонов — мамины солнечные очки, Верина заколка для волос, стакан для вина и английская монетка в полкроны, которую отец специально для него бросил в бассейн. Джиму часто попадался на глаза этот серебряный, блестящий как жемчужина кружок, но донырнуть до него он так никогда и не смог.

Джим сунул монету в карман и оглядел сырые стены. В спущенном плавательном бассейне было что-то неуловимо зловещее, и он попытался представить, что тут могло бы быть, если вообще не наливать сюда воду. Ему тут же пришли на память бетонные бункеры в Циндао и кровавые отпечатки ладоней сошедших с ума немецких артиллеристов на стенках кессона. Может быть, в шанхайских плавательных бассейнах станут убивать людей, а плиткой их выложили для того, чтобы удобнее было смывать со стен кровь?

Джим забрал в саду велосипед и провел его в дом через дверь веранды. А потом устроил представление, о котором мечтал всю свою сознательную жизнь: сел на велик и стал гонять по пустым, чопорно застывшим комнатам. Радостно представляя себе, какие были бы лица у Веры и слуг, если бы они его сейчас увидели, он лихо описал круг по отцовскому кабинету, с любопытством оборачиваясь на оставленные колесами на толстом ковре следы. Ударившись об стол, он сшиб на пол настольную лампу и, покачнувшись, вырулил в гостиную. Привстав на педалях, он зигзагом прошел сквозь строй столов и кресел, потерял равновесие и рухнул на диван, снова встал на колеса, даже не коснувшись ногой пола, с ходу врезался в двойные двери в столовую, распахнул их и начал на бешеной скорости нарезать круги вокруг длинного полированного стола. Потом он сделал набег на кладовку, со свистом промчавшись туда-сюда по луже возле холодильника, сбил с кухонной полки выстроившиеся по росту кастрюли и с сумасшедшей скоростью понесся лоб в лоб с высоким напольным зеркалом в нижней гардеробной. Когда переднее колесо, подрагивая, уперлось в запылившееся стекло, Джим закричал во всю глотку от переполнившего грудь радостного возбуждения. Хоть одна радость ото всей этой войны.

Счастливый, Джим закрыл за собой парадную дверь, расправил японский свиток и покатил к дому близнецов Реймонд, недалеко, на Коламбиа-роуд. У него было такое чувство, словно шанхайские улицы — это комнаты огромного пустого дома. Он пронесся мимо марширующего вдоль по Коламбиа-роуд взвода игрушечных китайских солдат и с демонстративной неспешностью свернул на боковую улицу, когда капрал разорался ему вслед. Джим мчался по пригородным тротуарам, проскакивая под двойными опорами телефонных столбов, расшвыривая на ходу жестянки, оставленные после себя куда-то подевавшимися нищими.

К дому Реймондов на немецком конце Коламбиа-роуд он подъехал, совершенно запыхавшись. Он попетлял между припаркованными «опелями» и «мерседесами» — странными, мрачного вида автомобилями, по одному только виду которых становилось ясно, что из себя представляет эта самая Европа, — и въехал по тормозам прямо к передней двери.

К дубовой дверной панели был пришпилен знакомый японский свиток. Дверь открылась, вышли две ама и стали стаскивать вниз по ступенькам туалетный столик миссис Реймонд.

— А Клиффорд дома? Или Дерек? Ама!…

Он прекрасно знал обеих ама и ждал, что вот сейчас они ему ответят на своем пиджин-инглиш [24]. Они, однако, не обратили на него никакого внимания и снова взялись за свой столик. Их изуродованные ноги, похожие на сжатые кулачки, скользили по ступенькам.

— Миссис Реймонд, это Джемми…

Джим попытался пройти мимо ама, но тут одна из них развернулась и ударила его по лицу.

Едва разбирая дорогу сквозь плавающие перед глазами круги, Джим пошел обратно к велосипеду. Он еще ни разу в жизни не получал такого сильного удара, ни во время школьных тренировок по боксу, ни в драках с бандой с авеню Фош. Казалось, всю переднюю часть его лица отбили от костей. В глазах щипало, но плакать он себе запретил. Руки у ама были как кувалды: еще бы, повыжимай всю жизнь белье. Он стоял, смотрел, как они возятся с туалетным столиком, и знал, что или он сам, или Реймонды чем-то их обидели, и вот теперь он заплатил по счету.

Он стоял и ждал, пока они не добрались до самой нижней ступеньки. Когда одна из ама пошла к нему, явно вознамерившись еще раз его ударить, он вскочил на велосипед и нажал на педали.

Неподалеку от того места, где подъездная дорожка Реймондов выходила на улицу, два мальчика-немца, его одногодки, играли в мяч, пока их мать отпирала семейный «опель». В обычное время они тут же принялись бы выкрикивать немецкие лозунги и швырять Джиму вслед камни — покуда мать не остановит. Но сегодня все трое стояли молча. Джим проехал мимо, стараясь не показывать им разбитого лица. Мать обняла сыновей за плечи и долго смотрела вслед Джиму, как будто знала, что с ним будет дальше.

Все еще в шоке от той ярости, которую он увидел на лице ама, Джим взял курс на многоэтажный дом во Французской Концессии, где была квартира Макстедов. Голова у него гудела, как чугунный котел, а в нижней челюсти шатался зуб. Ему хотелось увидеть родителей, и еще хотелось, чтобы как можно быстрее кончилась война, лучше бы уже сегодня, к вечеру.

Весь в пыли и почему-то очень усталый, Джим доехал до забора из колючей проволоки у пропускного пункта на авеню Фош. Людей на улицах стало значительно меньше, но перед шлагбаумом все же выстроилась очередь из нескольких сот китайцев и европейцев. Швейцарский «бьюик» и вишистский бензовоз часовые-японцы пропустили, не глядя. Обычно пешеходы-европейцы сразу шли в начало очереди, но теперь они безропотно вставали в хвост, вместе с рикшами-кули и крестьянами, толкающими перед собой тележки. Джима, вцепившегося в велосипед, едва не сбил с ног босоногий кули со вздувшимися икрами и коромыслом с подвешенными к нему вязанками дров; кули протиснулся вперед. Вокруг Джима сомкнулась толпа, сомкнулись запахи застоявшегося пота, рабочей одежды, дешевого жира и рисового вина, новые, незнакомые ему шанхайские запахи. Мимо, сигналя на ходу, пронесся открытый «крайслер» с двумя молодыми немцами на переднем сиденье — и заднее крыло оцарапало Джиму руку.

Пройдя через контроль, Джим подправил переднее колесо и поехал к знакомой многоэтажке на авеню Жоффр. Регулярный парк во французском стиле был ухожен, как всегда, и это напоминание о былом Шанхае согрело Джима. Покуда лифт нес его на седьмой этаж, он постарался при помощи собственных слез отмыть от пыли руки и лицо, смутно надеясь, что миссис Макстед вернулась из Сингапура.

Дверь в квартиру была открыта. Джим вошел, и первое, что он увидел, было кожаное пальто мистера Макстеда, на полу. Тот же смерч, который пронесся по маминой спальне на Амхерст-авеню, успел побывать и тут, в каждой комнате. На кроватях лежали опрокинутые ящики с одеждой из комодов, у раскрытых шкафов громоздились горы обуви, и повсюду чемоданы, чемоданы, чемоданы: как будто дюжина семей по фамилии Макстед получила приказ собраться в пять минут и никак не могла решить, что же все-таки брать с собой.

— Патрик…

Джим запнулся перед дверью в комнату Патрика и постучал, перед тем как войти. Матрас с кровати был сброшен на пол, а на открытых окнах ветер перебирал шторы. Но с потолка по-прежнему свисал весь воздушный флот Патрика, модельки, склеенные так, что комар носа не подточит, не Джимовым чета.