Артем Анфиногенов - Мгновение — вечность

• Название: Мгновение — вечность
• Автор: Артем Анфиногенов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994

---

Так были возвещены торжества по случаю высокой награды.

Торжества приняли лавинный характер.

Вначале устраивались полковые официальные вечера с докладами о боевом пути и товарищеским ужином личного состава. Потом собирались эскадрильями. Далее — по звеньям. Поэкипажно. Дружескими компаниями. В столовой, в землянках, на частных квартирах...

Обычай фронтового солдатского застолья, возрожденный Сталинградской победой, к весне сорок третьего года полностью вошел в свои права, и спрос на музыку был великий. Полк, расквартированный на хуторе, в стороне от Р., в этом отношении получил преимущества... Многие вообще считали, что он выгадал, разместившись с собственным джазом и первоклассным мужским дуэтом вдали от начальства. Если джаз-оркестр настораживал — в ту пору джазовая музыка многими не принималась, — то мужской дуэт пользовался всеобщим, безоговорочным признанием. Дуэт располагал отмеченной вкусом программой, с проникновенным запевом и такой же концовкой: «Когда не возвращается с заданья друг, сердца друзей сжимаются в железный круг»... — аудитория встречала рефрен гробовой тишиной, провожала громом оваций. Тем бы и ограничиться... Нет! Гвардию должно отмечать по первому разряду, с привлечением всех творческих сил. Короче, надо вытащить на концерт нашего солиста, тенора, исполнителя популярных фронтовых песен... Славно бы, конечно. Солист-первач, аншлаг обеспечен, да ведь как его вытащишь? Не до песен нынче ему, бывшему штурману звена, не в голосе, наверно, погорел бельканто, как швед. Дня за три до ухода с северо-запада наш тенор, а по боевому штатному расписанию — штурман звена, завел свой экипаж к черту на рога, заблудился. Командир экипажа летчик младший лейтенант Дралкин, рискуя головой, приземлился на «ПЕ-2» в открытом поле, чудом, чудом спас самолет, никто не пострадал — отличный летчик Дралкин, как всем в полку известно. А штурман получил свое. С должности снят, понижен, поставлен рядовым штурманом. Провал переживает тяжело. Норовит как-то себя обелить, выгородить — пустые хлопоты, дело-то ясное, как день: блудежка... Все же с просьбой о концерте к нему обратились. Отказался. Стали упрашивать: «Гвардию» отмечаем, и ты свою лепту внес...», «Гостей позвали, вернее, гостью, летчицу Бахареву, она на хуторе транзитом...». Тут надо заметить, что младшего лейтенанта Елену Бахареву в бомбардировочном полку немного знали: прошлой осенью «Комсомолка» напечатала заметку, как молодая летчица Бахарева сбила под Сталинградом немецкую «Дору», и увлекательный, живо написанный рассказ корреспондента (был упомянут Баранов) читали вслух... С одного-то случая вряд бы Лену запомнили: много в ту пору всходило и быстро исчезало достойных имен, в штурмовой авиации, например, в полную силу разгоралось, может быть, одно имя из ста... Но вслед за «Комсомолкой» в эфире прозвучало радиописьмо, отправленное Дралкину на фронт с Урала: «Гриша, сыночек, московская газета напечатала о подвиге твоей ученицы!» Так узнали в полку, каких бойцов готовил в аэроклубе инструктор Дралкин. И вот она, его отличившаяся ученица, пролетом из Москвы на фронт застряла здесь и ждет, когда ее выпустят...

Был ли посвящен в эту предысторию разжалованный штурман, сказать трудно. Услыхав о приглашенной на торжества летчице, он и ухом не повел. Эка для любимца публики невидаль — гостья... Однако выступить согласился. А когда вышел да запел, так действительно равных ему в концерте не оказалось. Расчувствовался, себя превзошел: о чем не поплачешь, о том не споешь. Как человек искусства, терпящий несправедливость, как тенор, дар которого пользуется общим почитанием, он занял место за столом рядом с гостьей. Меховая армейская шапочка (нестандартного, правда, образца) служила как бы деталью вечернего туалета Лены, да и без этого милого убранства единственная среди веселящихся гвардейцев женщина не была обойдена вниманием — тенор распушил хвост. На его старания подать себя, раскрыть и объяснить гостье окружающие реагировали чутко, но снисходительно: пусть себе поворкует, пусть потешится — артист! Однако тихий разговор штурмана и Лены непредвиденно и очень быстро обострился. «Вы пьяны... я не хочу вас слушать... перестаньте!» — все решительней, все громче протестовала Лена. Штурман, закусив удила, не умолкал. Лена возмущенно встала из-за стола и пошла к выходу, поправляя на ходу свою полукубаночку. «Дерьмо твой Дралкин! — грохнул кулаком по столу разошедшийся штурман. — Дерьмо! Испугался взлета по колее, самим же проложенной при посадке! А взлетел бы, никто бы ничего и не знал, все шито-крыто!..» Видя, что оскорбленную летчицу удерживают в дверях и утешают, штурман, обращаясь уже не к Лене, а ко всем, кто топтался у входа, крикнул: «Летчик Дралкин — трус!»

Ну, тут он и получил свое.

И за гостью, и за летчика Дралкина, особенно потому, что самого Гриши Дралкина на праздничном ужине по случаю присвоения полку гвардейского звания не было.

В то время как полк гулял в верховьях Дона, отмечая «гвардию», экипаж младшего лейтенанта Дралкина, оставленный на северо-западе, проводил воздушную разведку в интересах фронта. Вместо тенора, разжалованного в рядовые, Дралкин получил другого штурмана, старшего лейтенанта Степана Кулева. Не совсем обычный создался экипаж: командир — младший лейтенант, штурман — старший лейтенант... Чего на войне не бывает! Летчики — младшие лейтенанты — и майоров имели в своем подчинении; с другой стороны, знаменитый штурман Ленинградского фронта Жора Правосудов в звании старшего лейтенанта командовал экипажем, где летчиком был капитан... Война!..

Штурман Степан Кулев переведен на повышение из братского полка, где, к слову, всего два человека — он, штурман Кулев, да летчик Анатолий Возничий — были удостоены учрежденной недавно медали «За оборону Сталинграда». Толя Возничий, обмыв дорогую награду, погиб в разведке над Резекне, из сталинградского воинства Кулев в полку — единственный. О волжской баталии штурман отзывался скупо, как бы не желая тревожить тяжелых ран. Вспоминал иной раз места, по которым прошел, — хутор Манойлин, Конную, — как носились по степи, собирая битую технику... О боевых вылетах — ни слова: «Кто там был, тот не забудет, кто услышит — не поймет». Так что в дивизии имя Кулева, что называется, на слуху. Мужик не промах, еще на финской отмечен медалью «За отвагу». Силу свою знает. Как-то повезли летчиков на передний край, на рекогносцировку, а перед тем как прибыть авиаторам, весь расчет связистов-наводчиков на КП накрыло прямым попаданием. Кулев сел за рацию, и контуженный начальник смены в иссеченной осколками шинели и в остро пахнущих бинтах лобызал штурмана как родного: в связи Кулев мастак. С того и пошло. Авиаторы, когда фронт стабилен, — домоседы; отработав в воздухе, со своих КП не выбираются, а наш пострел везде поспел: дивизия, решая автономные задачи, привлекает его к радионаводке. Двусторонний обмен ведет образцово, обстановку в воздухе читает как с листа; такое сочетание: штурман в прошлом — стрелок-радист... Поработал на переднем крае в интересах танков — получил награду. Тянет его на ВПУ, выносной пункт управления, играет связью. «Без связи, без телефона нет социализма», — учит Владимир Ильич», — ответствует Кулев на похвалы. Умеет быть перед начальством. Не мозолить глаза, не холуйствовать, именно быть. «За что награды?» — спросил его командир танковой бригады, видя две солдатские медали и два «боевика» на широкой груди авиатора. «Первый орден трудно получить, товарищ полковник, остальные как блохи скачут!..» Найтись, привлечь внимание старшего начальника, с достоинством подать себя — мастер. На последних сборах предстал Кулев перед штурманом ВВС, одним из столпов воздушной навигации. Молва не связывала с флаг-штурманом геройских подвигов, он был носителем и олицетворением иной ипостаси летного дела — штурманской точности. Столицы многих стран рукоплескали перелетам, в которых он, навигатор, ушедший в революцию из гимназии, неизменно участвовал также и в качестве переводчика. Так вот, вводную метра Кулев парировал в момент: «Путевую скорость определяю методом Майера!» — «Почему Майера?» — сверкнул стеклами пенсне флаг-штурман. За столом — вся его свита, небесные Колумбы, творцы и блюстители канонов НШС — наставления по штурманской службе. «Навигационная наука не точная, как говаривал капитан Врунгель!» — браво ответствовал старший лейтенант, зная неотразимость в таких диалогах находчивой шутки. Флаг-штурман, «классицист», как он себя называл в память о гимназии, дававшей навык строгого мышления, арапистых штурманов не жаловал. За труды, положенные им в основание отечественной воздушной навигации, за умение единолично править обширной штурманской епархией, с умом и тактом отстаивая ее интересы во всех инстанциях, вплоть до высших, прозван он был «царем Борисом». И уже готов был высокий судия произнести свое «Нуте-с, милостивый сударь!», с чем обычно приступал к монаршему посрамлению и публичной выучке невежественных душ, когда внимание его привлекла пометка, заблаговременно сделанная в списке против фамилии Кулева: «к.ш.», курсы штурманов, и означавшая, что экзаменуемый — выпускник ШМАСа, в начале войны посланный на курсы штурманов. А курсы — детище флаг-штурмана. Он хлопотал о них, добиваясь срочного, вне всякой очереди, создания, с цифрами в руках показывая, что для ста полков одни авиационные училища, только училища, штурманов не наготовят... Но и курсов, в первые месяцы войны посланных на брянский фронт, Кулев толком не окончил, был аттестован по текущим оценкам. Типичный практик военного времени, без сколько-нибудь серьезного фундамента. Нахватался вершков. «Методом Майера...»