Олег Егоров - Девятый чин

• Название: Девятый чин
• Автор: Олег Егоров
• Издательство: Книжный Клуб 36.6
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-98697-001-2

Девятый чин — это низшее звание у ангелов. И ангел на страницах романа обязательно появляется. Но на самом деле «Девятый чин» — не об ангелах, а о людях. Об актерах, бандитах, костюмерах, милиционерах, режиссерах, парикмахерах, оперативниках, адвокатах и даже либерийских таможенниках.

Время действия — наши дни. Место действия — Россия и немножко Либерия. Это веселый театральный роман с убийствами. Это «Герой нашего времени» Михаила Лермонтова и «герои наших дней» Олега Егорова.

Словом, «Девятый чин» роман-хохма о нашей жизни, где люди смеются, потому что ничего другого не остается, а ангелы, глядя на это, с трудом сдерживают слезы.

---

— Горячего бы вам, Никита! — засуетилась она, усадив Брусникина среди дурманящих сухоцветов. — Первого бы! С грибочками!

— И первое будет последним, — пробормотал самоубийца. — Трави меня, цыганка. Кто в ухо мне настоя мертвых трав теперь вольет, тому я завещаю свой трон, слонов, полцарства и матрешек. С клинком в зубах я Стикс переплыву, покуда спит уставший перевозчик. В театр теней войду, на флейту опираясь, как на посох Оссиана.

Перейдя на шекспировский слог, Никита заметил перед собой глубокую деревянную лохань с дымящимся варевом.

«Покончить! Покончить с этой опостылевшей жизнью! А там будь что будет!» — Брусникин схватился за ложку и, обжигаясь, принялся поспешно хлебать мутный грибной яд.

Потом он уже не помнил, что было, но утром Алевтина уверила его, что все «было замечательно».

— Со мной ты испытаешь наслаждение, какого прежде ты не испытал. — Сладко потянувшись, Алевтина сбросила с Никиты простыню и нависла над ним, подобно утесу. Проскочив под ее персями, Брусникин забежал в ванную комнату. Рвотное всетаки подействовало.

Осада Никитиной квартиры продолжалась дней десять. Как раз в тот изнурительный отрезок времени Брусникин потерял свои эксклюзивные костюмы. Однако все кончилось, когда у Брусникина обосновался черный кот. Он же — воплощение зла и порчи.

Когда целительница в очередной раз со штурмом пробилась в квартиру Брусникина, кот продефилировал через прихожую, беззастенчиво проведя неодолимую черту между Алевтиной и «потенциальным спутником жизни». Черных котов соседка боялась пуще сглаза. Сторож Восточного Столба Марк Собакин предсказал ей, что именно черный кот однажды похитит ее дыхание и обречет на гибель в судорожных корчах. «Бойся черных котов, Алевтина!» — воздел он над ее пробором два тонких перста с длинными грязными ногтями.

Алевтина, выкатив ясны очи, задом отступила на лестничную площадку. По чести сказать, Брусникин так и не узнал, что на нее нашло. Час спустя, одеваясь на читку, он случайно заметил краешек почтового конверта под дверью. Распечатав подметную депешу, Брусникин прочитал: «Не ждала я от вас этого, Никита. Прощайте. Не приближайтесь ко мне и не оправдывайтесь. Между нами все кончено. Презирающая вас Алевтина».

— Что бы сие значило? — удивленно спросил Никита у безымянного кота.

Кот почесал ухо лапой и на кривых ногах утопал на кухню.

К началу первой читки Никита, разумеется, опоздал. В точности он не брался определить, ненавидел ли его муниципальный транспорт как автолюбителя всегда или невзлюбил именно за последние месяцы. Это в равной степени относилось к метро, автобусам, троллейбусам и трамваям. А такси для Брусникина в сложившихся финансовых обстоятельствах было непозволительной роскошью.

Общественный транспорт мстил ему разными способами. Иногда магнитная карта размагничивалась, и Никита подолгу доказывал у окошка выдачи проездных, что у него осталось еще на четыре поездки. Иногда, если Брусникин пытался пробраться к театру наземным способом, вставали троллейбусы, как будто у них началась забастовка. В конечном итоге все объяснялось заурядной аварией в проводной системе энергоснабжения. Иногда подземный эшелон, битком набитый задыхающимися пассажирами, застревал в тоннеле на целых полчаса. Никите даже неловко было думать, что из-за него страдает масса безвинного народа, но именно так он и думал.

Как-то ему посчастливилось ехать в полупустом вагоне. Кожаную сумку не малой стоимости он поставил неподалеку от себя на сиденье. Внутри лежали томик Лермонтова со множеством пронумерованных закладок плюс два сценария Охламонова, который, после истории с вырезанным эпизодом, назло всем продолжал поддерживать с Никитой теплые творческие отношения.

Читая газету «Советский спорт» с результатами матчей очередного футбольного тура, Брусникин расслабился. А расслабляться Никите никак было нельзя. Ибо частенько ему на ум приходили теперь слова Дрозденко или, может быть, не Дрозденко, но странного попутчика, исчезнувшего прямо на глазах с заднего сиденья «Фольксвагена»: «Прощай и будь теперь начеку».

Благообразный седой гражданин в очках, сидевший напротив, вел себя до поры смирно, как и остальное немногочисленное население вагона. Тем неожиданнее был для Никиты его поступок. С воплем: «Я вас всех спасу!» — мужчина вдруг вскочил и выкинул кожаную сумку Брусникина в открытую раздвижную форточку.

Недоразумение, конечно, быстро разрешилось, и вполне интеллигентный пенсионер долго извинялся перед Никитой. Оказывается, он принял его сумку за нарочно оставленный чеченскими террористами взрывной механизм. Что оставалось Никите, как не войти в его положение? Враг уже не однажды использовал этот подлый прием, так что все москвичи обязаны быть начеку. Никита — не был, а пенсионер, спасибо ему и земной поклон от Охламонова, — был.

Добравшись после внезапного разрыва с Алевтиной в театр, Брусникин пригнулся, будто его голова мешала сидящим в зале смотреть увлекательное представление, и тихо дошел до второго ряда, где разместился весь задействованный в будущей пьесе состав. Сел он рядом с ветераном сцены Петром Евгеньевичем Метеоровым.

— Вы кто? — Высокий голос режиссера-постановщика настиг его среди гробовой тишины. Герман Романович в гордом одиночестве бродил по сцене.

— Брусникин. — Встав, Никита раскланялся с окружающими.

— Сядьте! — распорядился Васюк. — Не надо вставать!

Никита сел.

— Впрочем, встаньте! — тут же отменил режиссер свое решение.

Никита встал.

— Сколько в вас? — Герман Романович близоруко прищурился.

— Восемьдесят пять! — по-военному доложил Брусникин, накинув себе пять килограммов лишку.

— Какой у вас рост? — раздраженно уточнил режиссер интересующие его данные.

— Метр восемьдесят пять! — Никита и здесь пять сантиметров нарастил.

Режиссер на планшетке сделал соответствующую запись.

— В баскетбол будем играть? — шепотом поинтересовался Никита у Метеорова.

— Не исключено, — кивнул флегматичный ветеран.

— Перестаньте шептаться у меня за спиной! — вскричал режиссер-постановщик, между тем стоявший лицом к аудитории. — Брусникин!

— Я! — Никита опять вскочил.

Коллектив единомышленников отозвался недружным смехом. Происходящее уже напоминало бенефис. Васюк, впрочем, оставался серьезен. Пробежавшись нервно вдоль рампы, он вернулся на исходную позицию.

— В какие войска призывались? — Режиссер перешел к послужному списку Никиты.

— В кавалерию! — Брусникин отдал честь и щелкнул каблуками.

Миша Кумачев зажал рот ладонью.

— Кого тошнит, могут выйти, — покосившись на него, заметил Васюк и вновь обратил все внимание на Брусникина. — Всадники нам не требуются. Будете играть драгунского капитана.

— Парадокс, — ухмыльнулся Метеоров. — Близкий друг нашего гения.

— Но позвольте, Герман Романович… — запротестовал было Никита.

— Драгунского капитана! — поставил точку Васюк. — Теперь о вас, Петр Евгеньевич. Для доктора Вернера вы, конечно, староваты. Но художественный совет нашего театра видит вас в этой роли. Я — не вижу.

— А так? — Метеоров, покинув кресло, подошел вплотную к сцене.

— Да не огорчайся ты, Никита. — Кумачев обернулся к Брусникину и хлопнул его по коленке. — Еще не утро. Как юнкер тебе говорю.

Спасибо, что Брусникин вообще получил роль в новой постановке, обещавшей стать хитом театрального сезона.

— Пары сотен не найдется? — воспользовался Никита сочувствием коллеги.

С двумя бумажками по сто долларов Миша расстался легко. Его отец был хозяином пяти кегельбанов.

— Не больше? — спросил он при этом.

— Больше не выпью. — Никита убрал деньги в бумажник.

Когда-то он сам одалживал деньги своим товарищам. Но когда это было?

Вечером Никита, накрывшись котом, лежал на диване и перелистывал роман писателя Ремарка «Жизнь взаймы». «Сверхточное название, — вывел для себя Брусникин. — В сущности, оно вмещает в себя гораздо больше, чем простое одалживание денег».

Даже Брусникин стал догадываться, что жизнь, отпущенная ему кем-то в бессрочный кредит, невозможно погасить как свечку. Не ты зажег, не тебе и гасить. А само понятие «долг» в данном контексте разрастается с каждым прожитым днем. Но укладывается в него не только то, что мы должны еще совершить. Сюда входит и то, что мы не должны совершать ни при каких обстоятельствах. И сюда же входит все, что мы уже совершили, но не способны выправить: ошибки прошлого, сделанные как вольно, так и невольно, зло, причиненное кому-либо как намеренно, так и походя, да и мало ли что еще…

«Прости нам долги наши, как мы прощаем должникам своим», — бормотал, стоя на коленях у иконы, потомственный казак Федор Афанасьевич Брусникин. Октябренок Никита над дедом тихо посмеивался: дураку ясно — Бога нет.