Павел Мельников-Печерский - В лесах. Книга первая

• Название: В лесах. Книга первая
• Автор: Павел Мельников-Печерский
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1976

---

При этих словах вошла келейная девица и, низко поклонясь гостю, доложила игуменье:

— От Патапа Максимыча нарочного пригнали.

— Пантелей? — спросила Манефа.

— Нет, матушка, неведомо какой человек. Молодой еще из себя, рослый такой.

— Знаю, — кивнула ей Манефа. — Кликни.

***

Келейная девица вышла, и минуты через две явился Алексей. Сотворя уставной начал перед иконами и два метания перед игуменьей, поклонился он гостю и, подавая Манефе письмо, сказал:

— Патап Максимыч приказали кланяться. Не вставая с места и молча, Манефа низко склонила голову.

— Здоровы ль все? — спросила она. — Садись, гость будешь, — примолвила она.

— Все, слава богу, здоровы, — отвечал Алексей, садясь на лавку рядом с Васильем Борисычем. — Про вашу болезнь оченно скорбели.

— Патап Максимыч в отлучке был?. — спросила Манефа.

— Уезжали, на шестой неделе воротились, — отвечал Алексей.

— Как праздник справили? — невозмутимо, ровным голосом продолжала расспросы Манефа.

— Все слава богу, — отвечал Алексей.

— Ну и слава богу, — молвила Манефа и, показывая на расставленные закуски, прибавила: — Милости просим, покушай, чем бог послал… Алексей выпил, закусил… Чаю подали ему.

— Там кое-что привезено к вашей святыне, матушка… От

Патапа Максимыча припасы… Кому прикажете сдать? — спросил Алексей.

— Завтра, — молвила Манефа и ударила в малую кандию, стоявшую возле нее на окошке. Келейная девица вышла из-за перегородки.

— В задних кельях прибрано? — спросила ее Манефа.

— Прибрано, матушка.

— А в светелке над стряпущей?

— И там все как надо быть.

— Московского гостя дорогого в заднюю, — сказала Манефа, — а его, — прибавила, показывая на Алексея, — в светелку. Вели постели стлать… Пожитки ихние туда перенесть. Сейчас же. Низко поклонившись, вышла келейная девица.

— Ты сюда нарочно аль проездом? — спросила Манефа Алексея.

— В два места Патап Максимыч послали, — отвечал он. — велел вам да Марье Гавриловне письма доставить, а отсель проехать в Урень.

— На Ветлугу — быстро спросила Манефа, вскинув глазами на Алексея и нахмуря брови.

— На Ветлугу, матушка, — отвечал Алексей.

— Марью Гавриловну видел? — немного помолчав, спросила она.

— Нет еще, матушка.

— Ступай к ней покуда, — сказала Манефа. — Не больно еще поздно, она ж полуночница… Долго ль у нас прогостишь?

— Благословите, матушка, завтра ж пораньше отправиться, — молвил Алексей.

— Как знаешь. Работника послала я в Осиповку, с письмом от Марьи Гавриловны. При тебе приехал?

— Нет, матушка.

— Разъехались. Ступай с богом. Завтра позову, — сказала Манефа, слегка наклоняя голову.

Положил Алексей исходный начал перед иконами, сотворил метания и вышел.

— Помешали нам, — молвила Манефа Василью Борисычу. — Суета!.. Что делать?.. Не пустыня Фиваидская — с миром не развяжешься!.. Что ж еще Петр Спиридоныч наказывал?

— Да насчет того же Софрония, матушка, — отвечал Василий Борисыч. — Узнавши про нечестивые дела его, кладбищенские попечители на первых порах келейно его уговаривали, усовестить желали. И то было неоднократно… Деньги давали, жалованье положили, перестал бы только торговать благодатью да ставил бы в попы людей достойных, по выбору общества. А он и деньги возьмет и беспутных попов наставит… А уследить невозможно — всё в разъездах… Время гонительное, всюду розыски — на одном месте пребывать нельзя, а ему то и на руку… Этак, матушка, без малого четыре года с ним маялись… От того от самого и вам доброго священника до сей поры не высылали… Что с самочинником поделаешь?..

— В прежни годы обо всех делах и не столь важных с Рогожского к нам в леса за известие посылали, советовались с нами, а ноне из памяти нас, убогих, выкинули, — укоряла Манефа московского посла. — В четыре-то года можно бы, кажись, изобрать время хоть одно письмецо написать…

Все хотелось, матушка, келейно, по тайности уладить, чтоб молва не пошла… Соблазна тоже боялись, — оправдывался Василий Борисыч. — Хоть малую, а все еще возлагали надежду на Софронову совесть, авось, полагали, устыдится… Наконец, матушка, позвали его в собрание, все вины ему вычитали: и про святокупство, и про клеветы, и про несвойственные сану оболгания, во всем обличили.

— Что ж он? — спросила Манефа.

— А плюнул, матушка, да все собрание гнилыми словами и выругал…сказал Василий Борисыч. — «Не вам, говорит, мужикам, епископа судить!.. Как сметь, говорит, ноге выше головы стать?.. На меня, говорит, суд только на небеси да в митрополии…» Пригрозили ему жалобой митрополиту и заграничным епископам, а он на то всему собранию анафему.

— Анафему! — с ужасом вскликнула Манефа.

— Как есть анафему, матушка, — подтвердил Василий Борисыч. — Да потом и говорит: «Теперь поезжайте с жалобой к митрополиту. Вам, отлученным и анафеме преданным, веры не будет». Да, взявший Кормчую, шестое правило второго собора и зачал вычитывать: «Аще которые осуждены или отлучены, сим да не будет позволено обвинять епископа». Наши так и обмерли: делу-то не пособили, а клятву с анафемой доспели!.. Вот те и с праздником!..

— Ах он, разбойник! — вскочив с места, вскрикнула Манефа. Лицо ее так и пылало…

— Истинно так, матушка, — подтвердил Василий Борисыч. — Иначе его и понимать нельзя, как разбойником… Тут, матушка, пошли доноситься об нем слухи один другого хуже… И про попа Егора, что в воду посадил, и про золото, что с паломником Стуколовым под Калугой искал… Золото, как слышно, отводом только было, а они, слышь, поганым ремеслом занимались: фальшивы деньги ковали.

Наклонив голову, Манефа закрыла ее ладонями. Смолк Василий Борисыч.

— Дальше что? — спросила игуменья, подняв голову после минутного молчанья.

Не думал Василий Борисыч, какими ножами резал он сердце Манефы.

— Жалобу к митрополиту послали, — продолжал он, — другого епископа просили, а Софрона извергнуть.

— Ну? — спросила Манефа.

— Согласился владыко-митрополит, — отвечал Василий Борисыч. — Другого епископа перед великим постом нынешнего года поставил, нарек его Владимирским, Софрона же ограничил одним Симбирском… Вот и устав новоучрежденной Владимирской архиепископии, — прибавил он, вынимая из кармана тетрадку и подавая ее Манефе.

— Потрудитесь почитать, глаза-то у меня после болезни плохи, мало видят, — сказала Манефа. Василий Борисыч начал чтение:

— «Владимирский архиепископ подведомственно себе иметь должен все единоверные епархии, ныне существующие и впредь учредиться могущие во всей Российской державе, даже по Персии и Сибири простирающиеся, и на север до Ледовитого моря достигающие. И имеет право во оные епархии поставлять епископов по своему усмотрению с содействием своего наместника».

— Какого ж это наместника? — спросила Манефа.

— А другого-то епископа, матушка, что в Белой-то Кринице, — отвечал Василий Борисыч.

— Софрона! — воскликнула Манефа.

— Нет, матушка… Как возможно… Избави бог, — сказал Василий Борисыч. — Софрон только при своем месте, в Симбирске, будет действовать — там у него приятели живут: Вандышевы, Мингалевы, Константиновы — пускай его с ними, как знает, так и валандается. А в наместниках иной будет — человек достойный, — а на место Софрона в российские пределы тоже достойный епископ поставлен — Антоний.

— Дальше читай, — молвила Манефа.

— «А по поставлении давать только сведение Бело-Криницкой митрополии», — продолжал Василий Борисыч.

— Это хорошо, — заметила Манефа. — Что, в самом деле, с заграничными невесть какими водиться!.. Свои лучше.

— Bсе епископы, подведомственные Владимирской архиепископии, отныне и впредь, по поставлении своем должны по чину, в Чиновнике[151] изображенному, исповедание веры и присяжные листы за своим подписом давать прямо архиепископу владимирскому. В действии же епископы и прочие священники, в России сущие, смотрительного ради случая и доколе обстоит гонение, могут иметь пребывание во всяком граде и месте, где кому будет возможность скрыться от мучительских рук, и имеют право безвозбранно в нуждах христианам помогать и их требы священнические исполнять. Святительские же дела, сиречь поставлять попов и диаконов и прочих клириков и запрещать или извергать, без благословения архиепископа да не дерзают. В своей же епархии каждый епископ полное право имеет распоряжаться и поставлять попов и диаконов и прочих клириков, по его благоусмотрению, яко господин в своем доме"[152].

Долго еще читал Василий Борисыч устав Владимирской архиепископии и, кончив, спросил он Манефу:

— Каких же мыслей будете вы насчет этого, матушка? Узнать ваше мнение велено мне. Задумалась Манефа. Соображала она.