Георгий Эфрон - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Георгий Эфрон
• Жанр: Книги

---

Дневник Георгия Эфрона Предисловие

Этот мальчик был долгожданным, желанным, самым придуманным из всех мечтаний Марины Цветаевой: и самым реальным их воплощением. Он был "чудом" не только для нее. Для Сергея Эфрона - отца, для сестры Цветаевой, Анастасии, приехавшей в Париж, когда ему было около пяти, он тоже был несказанное, свершившиеся Чудо.

Сергей Яковлевич удивленно записывал в дневнике и в письмах знакомым и родным, вскоре после его появления на свет:

"Моего ничего нет.. Удивительный мальчик! Вылитый Марин Цветаев:" Некоторым досужим выдумщикам от истории это дало право потом выдавать за реальность "мечтательные факты", что Георгий был рожден от человека, которого Марина называла первой своею "осуществленной, земной любовью" - Константина Родзевича. Но когда Марина почувствовала в себе зарождение новой жизни, роман с Константином Родзевичем - пылкий, бурный, опустошающий, - был уже давным - давно и далеко позади!

Единственным "детищем" этого романа были стихи и "Поэма Горы" и "Поэма Конца".

Она жаждала ее забыть - любовь, отнявшую воздух, и этот "процесс забвения" вылился у нее не только в творчество - как всегда-, но и в мучительное хотение сына.. Именно - Сына. Что это было - ощущение невольной вины перед Эфроном или вновь - попытка найти прибежище в любви человека, который и после десяти с лишним лет брака на ее вопрос:"Сережа, что же Вы, не видели чистую рубашку? Вот она." (они всю жизнь были на "Вы" - автор.) - мог ответить растерянно:" Я на Вас смотрел:"? Не знаю. Быть может, все вместе. Так трудно плутать в зарослях души этой удивительной Женщины вся жизнь которой была - Стихия Любви.

Она хотела сына с какой-то неистовостью, впрочем, как и всего, чего хотела в жизни. С какой-то, поистине мужской, не женской страстью, она хотела продолжить свой род, цветаевский род, себя самое в сыне, ее сыне - слепке с нее самой! Она отчаивалась, когда ей казалось, что это будет не ее сын, и писала Ольге Черновой-Колбасиной:

"… Мой сын ведет себя в моем чреве исключительно тихо, из чего заключаю, что опять не в меня! - Я серьезно. - Конечно, у Сережи глаза лучше (и характер лучше!), и т. д., но это все-таки на другого работать, а я бы хотела на себя…" И когда он еще не родился за месяц - два до 1 февраля 1925 года - Часа его появления на свет - она писала: "Иногда, ловлю себя на мечтах о няньке, думаю: а вдруг он эту няньку будет любить больше, чем меня? - и сразу: не надо няньки! И сразу: видение ужасных утр, без стихов, с пеленками - и опять cri de coeur: (крик сердца, внутренний голос - фр. - автор.) няньку! Няньки, конечно, не будет, а стихи, конечно, будут, - иначе моя жизнь была бы не моя, и я была бы не я".

И конечно, он и рос совсем необычно, с раннего детства слыша вокруг себя то стихи, то разговоры о литературе, о чем - то внутреннем и глубоком, быть может, об этом в других семьях и вовсе не говорилось!

Марина отслеживала в дневнике и письмах сестре Анастасии едва ли не каждый день его жизни. Вот несколько строк из них, светящихся не только наивною гордостью матери, но и тонкостью анализа психологического облика совсем еще маленького ребенка - Муру, так Марина звала Георгия, - только третий год:

"Удивительно взрослая речь, чудно владеет словом. Мужественен, любит говорить не как дети. И совсем иначе, чем Аля. Хочет всегда стать на что-то, повыше, чтобы слушали…" Когда Георгию было восемь лет, она писала: "Очень зрел. Очень критичен. Марина, - сказал мне Бальмонт, - это растет твой будущий прокурор!" Но ему, малышу Мурлыке, была свойственна не только жажда справедливости и повышенного внимания взрослых.

На прогулках с матерью он без умолку (она даже устает от его болтовни и мечтает, чтобы он помолчал!) говорит об автомобилях, собирает из деревянных чурочек пыхтящий (в его воображении) паровозик, приносит для сестренки Али из парижского Люксембургского сада красивый букет каштановых листьев, и без устали засыпает мать вопросами, говорит, говорит, говорит.. "Отчего, почему, где, как, зачем?" - извечное детское любопытство, открытие Мира Познающим.. В нем было и обычное, детское, милое, чарующее, как и во всех малышах.

Годы раннего детства Мура (В Чехии, а потом - во Франции - были для семьи Цветаевых - Эфрон очень сложными.

Часто вся семья просто находилась на грани "выживания". Сергей Яковлевич болел, (обострялся его хронический туберкулез и заболевание сердца), пособие эмигрантов было небольшим, Марине самой приходилось решать все острые, насущные проблемы: вопросы снятия квартиры, приобретения мебели, вещей, продуктов и даже - рубки дров для большой кухонной плиты. На какую - либо помощницу по хозяйству, не говоря уж о постоянной прислуге, просто не было денег.

Руки Марины в тонких серебрянных браслетах - память о Матери - беспрерывно крошили, мешали, мыли, чистили, скребли, стирали одежду для Алечки и Мура, раскалывали тяжелое вязовое полено на тонкие щепки- лучины, грели на плите тяжелое корыто с водой - поднимала сама! - а потом в этом корыте они по вечерам, вдвоем с хрупкой, голубоглазой Алей купали веселого, толстощекого малыша, шаловливо обрызгивающего их с ног до головы теплой мыльною водой..

В одном из писем Марины к Ольге Черновой - парижской подруге того времени - есть такие строки: " Еще зимы во Вшенорах (деревня близ Праги, почти ее предместье - автор.), не хочу, не могу, при одной мысли холодная ярость в хребте. Не могу этого ущелья, этой сдавленности, закупоренности, собачьего одиночества (в будке!) (Так Марина называла дом, который снимала с семьей - автор.) Все тех же равнодушных лиц, все тех же (осторожных) тем: А на зиму - решительно - вон: слишком трудна, нудна и черна здесь жизнь. Либо в Прагу, либо в Париж!" (Письмо приведено в книге Лили Фейлер "Марина Цветаева. Двойной удар Небес и ада". Изд - во "Феникс". 1998 г) Сестры Черновы стали усиленно приглашать Марину с мужем и детьми приехать к ним, в Париж. Они ей очень симпатизировали, знали прекрасно ее поэзию.

Обещали на первое время поддержку и кров. Сергей Яковлевич сам ехать не мог - он работал над докторской диссертацией в пражском университете и у него стремительно развивалась сердечная астма, но решительно настоял на том, чтобы Марина и дети ехали во Францию сами. Он вполне серьезно опасался, что "Марина может сделаться здесь кухаркой", и забудет - поневоле! - о стихах, да и детям нужна была "другая среда".. 31 октября 1925 года Марина, Аля и Мур покинули Прагу и на поезде отправились в Париж. Муру было всего то девять месяцев, и совершенно по праву, потом, многие знавшие сына Цветаевой близко и не близко называли его "французом".

Именно во Франции он сформировался как Личность, вырос. Франция - это был воздух, которым он дышал, это была культура, которую он естественно, органично впитывал, и без которой потом себя уже не мыслил.

Очень сложно говорить о Муре, любимом сыне и брате, как просто о мальчике, каких много… Он родился в необычной семье, и у него была столь необычная, своеобразная судьба, что какой то банальный рассказ, с фразами "учился:, окончил,: увлекался:" совершенно не в состоянии выразить всей завораживающей многогранности его характера - сложного, противоречивого, потрясающе сильного, блистательного, и в то же время - ранимого и где - то и в чем то - беззащитного.

Характера - копии Марины Цветаевой, а, может быть, и сильнее?

Он умел читать и писать с шести лет, и к десяти годам прочитал многое из того, что его сверстники познают лишь к шестнадцати, увы! Французским владел как родным, он думал на нем, но не забывал и русского, а по вечерам занимался с матерью немного и немецким. Вероятно, как и Аля, вел детский дневник, но он не сохранился из-за бесконечных переездов и эвакуации.

В 1935 году Марина и Сергей Яковлевич решили отдать его в хорошую частную школу.

Многие знакомые их осуждали. Это было очень накладно для семьи, но в желании дать сыну лучшее была вся Марина - порывистая, страстная, любящая сына с безмерной нежностью. Она писала Вере Николаевне Буниной, объясняя столь "разорительный шаг" - выбор очень дорогой школы:

"Потому что мой отец посылал студентов за границу за свой счет, платил за многих студентов высшей школы, а когда умер, оставил 20.000 рублей для школы в родной деревне из своих личных денег, я имею право на то, чтобы Мур учился в хорошей школе. То есть, я имею право платить за него из собственного кармана, а когда он пуст - просить об этом!" - (Лили Фейлер. Указанное издание.) В этой аристократической гордости и внутренней, несмотря на резкость тона, правоте - кредо Марины Цветаевой, которая считала, что в жизни Любимым и Друзьям нужно давать все самое лучшее и брать от них - тоже все самое лучшее. Иначе не стоит жить. Марина не только многое давала Муру, отрывая часы для занятий и разговоров с ним от творчества (а, может, это было для нее - неотделимо, как с Алей, и просто не сохранилось детских тетрадей Мура?), - но и сама многое брала у него. Высокий, не по летам развитый, очень привлекательный, с тонким профилем, привыкший к разговорам взрослых, к серьезным размышлениям, он всюду сопровождал мать.. Многие современники позже вспоминали, что Георгий - Мурлыка был дурно воспитан, позволял по отношению к матери и другим знакомым резкие выпады, суждения, отрицание. Многим казалось, что он не уважает мать. И они дружно осуждали Марину за плохое воспитание, чрезмерное баловство сына. Осуждать - проще, понять - сложнее, а люди не часто хотят утруждать себя пониманием.Кстати диссонансно, резко контрастно другим, звучат воспоминания Татьяны Николаевны Кваниной о Муре: