Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы

• Название: Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы
• Автор: Владимир Свинцов
• Жанр: Домашние животные
• Год: 2005

Друзьям четвероногим: лохматым и гладкошерстым, хвостатым и бесхвостым, лопоухим и нет, а больше всего их любящим хозяевам — эта книга.

Содержание:

Друзьям моим — лохматым и ушастым…

РАССКАЗЫ

ЖИЗНЬ СОБАЧЬЯ

Хозяин ушел на войну

На утином перелете

Мечта детства

Звено цепи

Привет из родных мест

Испытание на злобность

Один день из жизни собаки

Диана-охотница

Эрмутский треугольник

Джон Эрхард Копани

Неулыбчивая Мария Васильевна

Мудрое решение

Верное сердце Томми

Баба Маня и Шарик

Тигра полосатая

Как воспитать хозяйку

ЖИЗНЬ КОШАЧЬЯ

Барон

Наша Мурка

Бесстрашный Мурзик

Кот Баська

Мама Вася

ПОВЕСТИ

Без родословной

Обыкновенная история обыкновенной кошки

Мой друг Сенька

Лопоухий бес

---

— Если вам и насолили чем-то городские собаки, то Топ ни при чем. И потом он никогда не охотился на косуль. Более того, он их в глаза не видел, — попытался я смягчить его. — И пойдет ли за ними — неизвестно.

— Ему бы только понять, что это дичь, что именно козы нас интересуют, и тогда все будет в порядке, — вступился за Топа и Тихоныч. — Честное слово, в делах охоты он — профессор.

Но местные охотники поглядывали на Топа уже совсем недружелюбно. Еще бы, такие деньги стоит, а будет работать, нет ли — неизвестно… Ишь, ты, гусь!

В горных районах вся сложность охоты на косуль — в постоянных подъемах и спусках. Я это очень хорошо понял, потому что к обеду окончательно выбился из сил. Охотиться мы пробовали по-всякому — и загоном по кустарнику на склонах гор, и в засадах на козьих тропах, — ничего не помогало. Хотя везде встречались следы, разрытый снег, объеденная трава и помет. Выстрелить не удалось ни разу. Правда, коз мы видели. Время от времени Топ прогонял их по гребню горы, игриво взлаивая, и исчезал вместе с ними.

Тихоныч прятал глаза. Угрюмый злорадно ухмылялся. Я сердился. И было от чего. Привыкнув к ровной местности, да и что там греха таить — к городскому асфальту, мы просто измучились. Подъем казался даже легче, чем спуск, из-за того что видишь под ногами. В крайнем случае, можно обойти препятствие или помочь руками. А спуск… Колдобины и кочки прикрыты снегом, тяжесть тела переносится на ногу, которая еще стоит на месте, приседаешь на нее и чувствуешь усталую дрожь мышц. Потом, нащупав другой ногой опору, которая чаще всего оказывается ненадежной, падаешь на мягкое место или на спину, чтобы остановить падение и не загреметь далеко вниз…

Тут уж природой любоваться некогда. Хотя она-то как раз и стоит того. Но… Пот заливает глаза, рубашка под телогрейкой прилипла к телу, ноги подкашиваются, воздуха не хватает. Ну и охота!

Когда солнце стало клониться к горизонту, мы остановились передохнуть и перекусить. Немного погодя подбежал Топ. Был он радостно возбужден и доволен.

— Проголодался? — ласково спросил Тихоныч.

— Кормить не за что, — зло сказал угрюмый. — Мало того, что он всех коз поразогнал, он еще, видите, и проголодался…

— Не понимает он, что нам нужно, вот и бегает, играет с козами, — пытался защитить Топа Тихоныч.

— Не берите его тогда с собой. Не на прогулку ехали — на охоту. — По всей видимости, угрюмый вину за сегодняшнюю неудачу решил свалить на Топа. — Все, сегодня больше ничего не будет. Возвращаемся! — сказал и повернул назад к машинам.

Удрученные, мы медленно шли гуськом мимо замшелой скалы, когда Топ, неожиданно бросившись к валунам у ее подножья, выгнал прямо на нас козу. Чей выстрел был счастливым — установить трудно, потому что стреляли все. Топ, ошеломленный, подошел к косуле, тщательно обнюхал ее и пошел прочь, держа нос против ветра.

— Ребята, приготовьтесь, — шепотом предупредил Тихоныч. — Сейчас профессор покажет класс.

И хотя недоверие читалось в глазах местных охотников, все же они перезарядили ружья и засели в кустах. Не прошло и десяти минут, как Топ подогнал под выстрел двух косуль. Потом еще одну…

Нам уже нельзя было стрелять: кончились лицензии, а Топ, словно мстя за недоверие, все подгонял и подгонял новых коз…

— Ну, может, не профессор и не стоит таких денег, — начал угрюмый, сняв шапку и почесывая мокрый затылок. — Да уж ладно, плачу за него пятьсот рублей. Оставляйте собаку.

— Вы меня неправильно поняли, — попытался объяснить я. — Собака не продается.

— Ладно скромничать. Набавлю еще сотню. Дома отдам, только придем. По рукам?! — горячо воскликнул он.

— Да нет же…

— Ну, восемьсот! У соседа займу… — продолжал угрюмый набавлять цену, не понимая, что друзья не продаются.

***

Я был в отпуске, в отдаленном горном селении. Здесь в окружении снеговых гор все было размеренно и тихо. Иногда, правда, спускались откуда-то сверху метели, но это были не городские — пронизывающие, слепящие глаза снегом, а спокойные, с торжественным шумом вековых кедров. Их даже трудно назвать метелями, просто снег кружил немного быстрее, чем всегда.

Я рассчитывал, что при обилии дичи в здешних местах отлично поохочусь. Но, увы! На меня вдруг накатил такой писательский голод, что я почти не выходил из-за письменного стола. Топ лежал у моих ног и откровенно скучал.

Я мысленно извинялся перед ним, но ничего с собой поделать не мог.

Наконец, закончив повесть, я разрешил себе размяться. Выпросив у бригадира коня под седлом, взял ружье и крикнул Топа. Бригадир, держась за стремя, уговаривал меня:

— Не ездил бы. Скоро банька поспеет. А? Не езди…В горах сейчас опасно… Лесорубы трех медведей подняли из берлоги. Медведицу с годовалым, да самого… Самого! — он многозначительно поднимал указательный палец. — А он, сам-то, шутить не любит. С ним встречаться — врагу не пожелаешь. Он-то городских сразу распознает.

Нет. Настроение у меня было превосходное, хотелось вольного воздуха, простора. И эти маленькие домики, занесенные снегом, которыми я так умилялся, теперь давили меня. Да и Топ замерз, ожидаючи. Я тронул поводья. Бригадир отпустил стремя. Топ радостно бросился вперед. Застоявшийся конь с места взял рысью.

Охотничья тропа шла по берегу речушки, которая узенькой лентой вилась, раздвигая горы, иногда скованная льдом, иногда тоненько звеня по камням и паря открытой водой. Трудно верилось, что вот эта махонькая речка с поэтическим названием Щебета могла, пусть за столетия, проточить камень, пробраться сквозь многочисленные буреломы и завалы. Я долго ехал вдоль нее, за-мечая на белом, не испачканном заводской сажей снегу следы норки. Маленькие кошачьи лапки четко отпечатались и словно кружевная цепочка тянулись по обоим берегам реки, исчезая у перекатов, где обладательница драгоценного меха заходила в воду, чтобы полакомиться хариусами.

Потом тропинка отвернула в сторону и круто пошла вверх, в гору. Топ бежал впереди. Подъем стал круче. Конь пошел тише. Я смотрел на заснеженные громады кедров, на следы зверей, то и дело пересекающих тропу, и радовался их обилию.

Наконец мы взошли на вершину. Вокруг, сколько хватал глаз, виднелись горы… Я слез с седла и, чтобы размяться, пошел пешком. Ноги с непривычки гудели, да и коню нужно было дать отдохнуть. Шея его стала темной от пота.

Топ убежал вперед. А я медленно, ведя на поводу коня, пошел по тропе. Ружье висело за спиной, да, честно говоря, не очень хотелось и стрелять, нарушать торжественную, безмятежную тишину. Вдруг конь всхрапнул и рванул повод из моих рук, да так, что я еле удержал его.

Конь остановился, высоко задрав голову, и, присев на задние ноги, туго натягивал повод. Испуганные глаза налились кровью. Я посмотрел вокруг — ничего подозрительного. Попробовал одной рукой снять со спины ружье, но оно зацепилось за хлястик телогрейки. Конь начал пятиться, и я, уже не в силах удержать его, невольно сделал несколько шагов за ним. И вдруг из-за вывороченного комля громадного кедра прянул бурый зверь, и рев потряс тишину. Я выпустил повод, рванул ружье. Медведь был от меня уже в каких-то десяти метрах. Бежать некуда. Снегу по колено. Конь умчался, да и на нем вряд ли ускачешь от такого зверя, того и гляди, в ущелье свалишься да шею свернешь. Естественно, эти мысли мне пришли в голову потом, после. А сейчас я видел широкую, лобастую голову, горящие злобой глаза, слышал хриплое дыхание зверя. И не выдержал, кинулся в сторону, но тут же упал, споткнувшись о валежник. Что-то промелькнуло мимо меня. Потом раздался яростный рев медведя, и я увидел, как он старается схватить неизвестно откуда взявшегося Топа.

Топ наскакивал на зверя сзади и трепал его так, что клочьями летела шерсть. Медведь старался достать его лапой. Я схватил ружье, обтер со стволов снег.

Удобно расставив ноги, как на стрельбище, я вскинул ружье. Но стрелять было нельзя. Медведь быстро поворачивался на месте, и Топ то и дело попадал на мушку.

— Топ! — закричал я. — Ко мне!

При звуке моего голоса медведь рванулся и вдруг исчез. А следом за ним и Топ. Я тряхнул головой — никого! Взметенная снежная пыль медленно оседала, да откуда-то донесся не то лай, не то стон. Держа ружье наготове, я подбежал к тому месту, где несколько секунд назад сошлись в смертельной схватке дикий зверь и мой Топ. Встав на выступ, я заглянул вниз, под обрыв. Сверху сильно хромающий медведь показался маленьким и совсем не страшным. Топу, наверное, тоже досталось, потому что он не пытался остановить медведя, а следовал сзади, изредка взлаивая.

— Топ! Ко мне! Ко мне, Топ! — позвал я и выстрелил.

Услыхав выстрел, медведь забавно подкинул зад, прибавил ходу и исчез в березняке.

И тут послышались голоса, на тропе показался бригадир и с ним еще четверо человек. Все держали наготове ружья и, видать, спешили здорово. Пар так и клубился от их коней.