Анри Барбюс - Сталин

• Название: Сталин
• Автор: Анри Барбюс
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1936

Книга «Сталин» — последнее большое произведение Анри Барбюса.

Этой книгой Анри Барбюс закончил свой славный жизненный путь — путь крупнейшего писателя, пламенного публициста, достойного сына французского народа, непримиримого борца против империалистической войны и фашизма. Эта книга — первая попытка большого талантливого европейского писателя дать образ вождя пролетариата и трудящихся масс, гениального продолжателя Ленина, дать образ Сталина.

---

В рядах партии ощущалось беспокойство; известные колебания проявлялись даже в руководящей верхушке. Пример: бывший крупный промышленник Уркварт предлагает взять в концессию отнятые у него уральские заводы. Каменев и Зиновьев (приступ паники!) считают нужным пойти на уступку. Сталин — против, Ленин — тоже против, но он взвешивает. Вызвали Бела Куна, работавшего тогда на Урале, чтобы он ознакомил Центральный Комитет с настроением местных рабочих и служащих. Они относились к концессии отрицательно; концессия была для Уркварта лишь средством снова сесть на коня, а республике несла не столько выгоду; сколько ущерб ее независимости. На совещании, где должен был решиться вопрос, Зиновьев и Каменев всячески пытались добиться выступления Сталина против концессии, сторонниками которой они были (чтобы затем разбить его, — позже они в этом сами признались). Но Сталин отказался говорить, пока не будет заслушано мнение уральцев. Это мнение было изложено Бела Куном, — и в результате концессия провалилась. Соблазнительная приманка была отвергнута.

После яростного разрушения буржуазного механизма был введен «военный коммунизм», — хозяйственный порядок, при котором использовалась лишь часть экономических возможностей, имевшихся у государства: «грубый централизованный аппарат для того, чтобы извлечь из промышленности, расшатанной войной, революцией и саботажем, самые необходимые продукты для Красной армии и для городов, которым угрожала голодная смерть».

Нужен был хлеб, — пришлось «взять все излишки у крестьян». Система государственного нормирования потребления, режим «осажденной крепости».

Итак, последними толчками Октябрьского землетрясения все остатки власти буржуазии были действительно и до конца уничтожены, отброшены в прошлое, — примерно в то же время, когда были выкинуты за пределы страны основные силы белогвардейцев и интервентов. На развалинах хозяйства остались только революция и мир. Но экономическая жизнь агонизировала, промышленность и торговля катились вниз. Присоединилась стихия: в наиболее плодородных областях. России разразился один из самых ужасных неурожаев последнего времени, вызванный исключительной засухой. Крестьяне, добровольно или по принуждению кое-как обеспечивающие снабжение невиданной войны, были запуганы, недоверчивы, а зачастую и враждебны. Кое-где происходили восстания (1921 год).

А колоссальная поддержка, на которую так надеялись, которую так жадно высматривали каждый день на горизонте, — мировая революция — не приходила. Что же делал международный пролетариат? Он проявлял некоторую активность, но безрезультатно; или же, как в Венгрии, терпел поражение, — правда, его вернули к вековому рабству только штыки Антанты; а германский пролетариат, на который возлагалось всего больше надежд, был расстрелян (правда, пулеметами г. Клемансо).

Надо было справляться самим, и людям 1919 года — солдатам II года Республики — пришлось убедиться в том, что советское государство вынуждено строить свое хозяйство собственными силами.

Военный коммунизм изживал себя, и потому необходимо было немедленно найти какую-то новую переходную форму экономики — на тот период, пока политическая борьба на Западе и во всем мире тоже неизбежно принимала переходную форму частичных требований и единого фронта.

В таких условиях советское государство сочло возможным спокойно сделать то самое, на что оно два года назад не соглашалось никакой ценой: от методов военного коммунизма оно перешло к методам торговли — ввело новую экономическую политику (нэп).

У нас на Западе нэп поняли неправильно, а многие ошиблись в нем, и очень грубо (например, г. Эррио). Вообразили, будто нэп — это поспешное отступление большевиков: они, мол, сначала необдуманно увлеклись национализацией, а потом увидели, что она нежизнеспособна. Ничуть не бывало: как уже говорилось выше, большевики считали, что доведение не вполне завершенной революции до конца есть, для организаторов большого размаха, совершенно правильный путь. Они отлично знали, что, действуя таким образом, они увеличивают затруднения и обостряют экономическую разруху. Но только до конца расчистив политический плацдарм, они сочли возможным допустить известные уступки в области экономики. «Разница между революционерами и реформистами, — говорил в то время один человек, не всегда говоривший таким образом (Троцкий), — состоит в том, что революционер допускает реформизм лишь после захвата власти пролетариатом». Формула молодой советской власти была такова: «Если надо, мы будем делать уступки, но только тогда, когда мы станем хозяевами, не раньше».

И вот по отношению к крестьянам «изъятие хлебных излишков» (система чрезвычайно взрывчатая) было заменено продовольственным налогом, причем была разрешена свободная торговля излишками. Было приведено в порядок денежное обращение. Приняты меры к укреплению рубля. Государственные предприятия перешли на хозяйственный расчет. Ставки заработной платы были приведены в соответствие с квалификацией и производительностью труда. И, так как в руках государства оказалось столько предприятий, что управлять всеми оно само не могло (национализированы были все предприятия), то некоторые из них были на известных условиях сданы в аренду частным предпринимателям.

После перехода к этой политике (1922), когда большевиками, как мы видим, было сделано немало уступок, положение восстановилось по следующим основным линиям. Государственные железные дороги (63 000 километров рельсового пути, 800 000 рабочих и служащих) уже достигли трети довоенного грузооборота. В деревне 95 % пахотной земли, по закону принадлежавшей государству, находилось в хозяйственном пользовании (т. е., в сущности говоря, — несмотря на установленные сроки и некоторые повинности, — «во владении») крестьян, обложенных натуральным продовольственным налогом. Урожай к тому времени достиг трех четвертей довоенного, и крестьяне сдали триста миллионов пудов продналога. Все промышленные предприятия принадлежали государству, но из их числа государство оставило в своих руках лишь 4000 (правда, с миллионом рабочих), а другие 4000 предприятий (мелких, с общим числом рабочих в 80 000 человек) были сданы в аренду. В области внутренней торговли формировался и развивался частный капитал. На его долю приходилось 80 % всего оборота внутренней торговли. Внешняя торговля осталась монополией государства и давала четверть довоенного ввоза и одну двадцатую довоенного вывоза.

Рынок был восстановлен, но сдвиг вправо осложнял политическое положение рабочего государства. Наряду с «социалистическим укладом» возникал теперь (особенно в деревне) и новый «капиталистический уклад». Надо было серьезно защищаться.

В намечавшейся борьбе орудием в руках пролетариата являлись важнейшие производительные силы страны. На рынке государство одновременно было самым мощным собственником, покупателем и продавцом, кроме того в руках пролетариата была политическая власть (и прежде всего — налоговый аппарат, который представлял собою очень важное орудие в борьбе между государственной промышленностью и частной). На стороне буржуазии — умение, навыки и связи с иностранным капиталом. (Доклад на IV конгрессе Коминтерна).

Начинался поединок совершенно исключительного значения, — поединок, связанный с неисчислимыми последствиями социального и морального порядка. В аграрной России и для той, и для другой стороны основной целью было завоевание крестьянского рынка. Крестьянство, беднейшая, эксплуатируемая часть которого помогала развитию революции, в то время относилось к революционерам недоверчиво: землю они отдали крестьянам, но хлеб брали себе. Русский крестьянин, практичный, но близорукий, уже выказывал признаки серьезного сопротивления. В деле смычки с деревней нэп сыграл огромную роль: он открыл до известной степени дорогу частной инициативе и частным интересам, введя новый порядок, не имевший ничего общего с прежними грубыми реквизициями, вся тяжесть которых ложилась на деревню.

Большевики, — люди, о которых меньше всего можно сказать, что они не видят будущего, — отлично понимали, что вся судьба социалистического государства зависела от производственно-экономических отношений между городом и деревней (ведь и сама-то революция могла осуществиться только потому что крестьянство в целом приняло ее, — частично поддерживая, а частично сохраняя нейтралитет). Но, открыто и ясно провозглашая это и даже намечая некоторые вехи великого и необходимого союза, новые хозяева временно откладывали большие планы тяжелой промышленности, электрификации и т. д., а также задачи планомерной организации хозяйства и великих государственных работ. Необходимо было укрепить революцию, а для этого пройти через период скромных планов, произвести насущный ремонт, подготовить пути. По мере возможности охватывали деревню кооперативной сетью и открыто заявляли, что страна находится на дороге от капитализма к социализму, хотя и «несравненно ближе к отправной точке, чем к цели».