Анри Барбюс - Сталин

• Название: Сталин
• Автор: Анри Барбюс
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1936

Книга «Сталин» — последнее большое произведение Анри Барбюса.

Этой книгой Анри Барбюс закончил свой славный жизненный путь — путь крупнейшего писателя, пламенного публициста, достойного сына французского народа, непримиримого борца против империалистической войны и фашизма. Эта книга — первая попытка большого талантливого европейского писателя дать образ вождя пролетариата и трудящихся масс, гениального продолжателя Ленина, дать образ Сталина.

---

В октябрьские дни ЦК выбирает Сталина членом пятерки (коллектив для политического руководства восстанием) и членом семерки (коллектив для организационного руководства восстанием).

25 октября (по новому стилю 7 ноября) совершилась пролетарская революция.

Последний толчок этому грандиозному историческому перевороту дал Ленин: здесь повсюду видна на первом плане его великая рука. 24 октября (6 ноября) — накануне — он пишет Центральному комитету; что сроки исполнились, что пора действовать. «… Поистине, промедление в восстании смерти подобно. Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс.

… ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью».

Чтобы развязать в такой момент пролетарскую революцию, нужно было с удивительной ясностью видеть не только одно настоящее. В самом деле, это значило идти на риск прямой интервенции в тот момент, когда выбившиеся из сил рабочие, крестьяне и солдаты яростно требовали мира; он ставил на карту все, ибо буржуазия и Ставка подготовляли военную диктатуру, ибо Керенский уже загонял большевистскую партию в подполье. То был «скачок в неизвестность». И все же не следует думать, что тактика Ленина была азартной игрой или проявлением отчаяния. Неизвестность? Не для такого человека, как Ленин, который умел знать все и провидел сквозь хаос мирового землетрясения, что он, Ленин, «прав».

Когда освобожденное человечество будет отмечать даты своего освобождения, то с наибольшим подъемом, с наибольшим энтузиазмом оно станет праздновать день 25 Октября 1917 года, день решительного перехода от комедии революции к революции подлинной. И оно воздаст честь тем, кто это совершил.

Октябрьская революция, сверхреволюция — удалась.

Она тотчас же декретирует немедленный мир (первое практическое условие победы, первый луч света в хаосе); она декретирует передачу всей власти Советам, т. е. диктатуру пролетариата, власть, рождающуюся повсюду из самой земли, подлинное человеческое право. Она провозглашает полное, сверху донизу, разрушение власти буржуазии не для того, чтобы просто заменить ее властью угнетавшегося и эксплуатировавшегося до тех пор класса, но для того, чтобы реорганизовать все общество при помощи единственной силы, способной выполнить эту колоссальную задачу, — при помощи пролетариата. Чтобы создать, наконец, подлинное, полностью кооперированное общество — без классов, без угнетения и эксплуатации, неделимое и, естественно, открытое для всего мира общество труда. Капиталистический фронт, охватывавший до того момента весь земной шар, был прорван, и брешь оказалась так огромна, что в ней уместилась шестая часть всей земной суши.

В Кремле взошла заря незапятнанного социализма, высоко державшего и удержавшего знамя своей революционной чистоты, — и в тот же момент другой социализм, социализм золотой середины, социализм шарлатанства и иллюзий, социализм, благодушно проповедовавший распределение прогресса мелкими порциями, с тем, чтобы буржуазия постепенно их поглощала и переваривала, все крепче порабощая массы, — этот социализм был отброшен в прошлое вместе со старым хламом.

Очень ярко воскрешает перед нами тогдашнюю действительность одна страшная в своей реальности карикатура, — эпизод, рассказанный Джоном. Рядом в «Десяти днях, которые потрясли мир». Социал-демократические тузы из городской думы, бородатые, как попы, огорошенные событиями, словно средневековые алхимики, которых вырвали из тишины лабораторий, — вышли на улицы Петрограда, чтобы прекратить «эксцессы революции». И вот они натыкаются на часового. «Я депутат Думы, друг мой»; «Ничего не знаю. Все это мы повыбросили», — отвечает простой солдат, загораживая дорогу демократическому первосвященнику, лишившемуся вслед за царем своего трона. Бедные первосвященники, не умевшие предугадать свое падение, попали вообще в положение опереточного героя Рипа, который вернулся домой, проспав сто лет подряд. Но в данном случае дело было не столько в том, что спали эти люди, сколько в том, что пробудились широкие массы. Наступила совершенно новая фаза человеческих дел и поступков. Мир не видал ничего подобного с самого своего возникновения.

И вот начался период колоссальных трудностей, неописуемых препятствий.

Но «Ленин был рожден для революции. Он был поистине гением революционных взрывов», — говорит нам Сталин. «В дни революционных поворотов он буквально расцветал, становился ясновидцем, предугадывал движение классов и вероятные зигзаги революции, видя их, как на ладони».

Надо было строить, — но, прежде всего, надо было устоять против белогвардейцев, против меньшевиков (некоторое разлагающее влияние меньшевизма просачивалось и внутрь самой партии), против тех, кого Сталин называл «истеричными», т. е. против анархистов и левых эсеров. (На одном собрании Спиридонова грозила Ленину револьвером, а он спокойно посмеивался … Анархисты, обладающие только одним-единственным лозунгом, бездонным, как сама пустота, — «ни бога, ни хозяина!» — с отчаянным ожесточением множили единицу на единицу и уже готовились объявить войну алфавитному порядку) … И надо было бороться с великими державами и шпионами, с разорением, голодом, хозяйственной разрухой, финансовым развалом.

Надо было разрешить проблему империалистической войны, проблему национальностей; многие из них, все еще дрожа от ненависти к царскому ярму, все еще пьянея от зрелища разбитых оков, рвались в сторону, угрожая развалить начатое дело.

Надо было заключить мир с Германией и Австрией. Положение было трагически ответственное; создавалось головокружительное впечатление «скачка в неизвестность». Сталин сыграл свою роль и здесь. Совет народных комиссаров, желая войти с немцами в переговоры о перемирии и немедленно прекратить военные действия, дал соответствующий приказ главнокомандующему генералу Духонину.

«Помнится, как Ленин, Крыленко (будущий главнокомандующий) и я отправились в Главный штаб в Питере к проводу для переговоров с Духониным. Минута была жуткая. Духонин и Ставка категорически отказались выполнить приказ Совнаркома. Командный состав армии находился целиком в руках Ставки. Что касается солдат, то неизвестно было, что скажет 12-миллионная армия, подчиненная так называемым армейским организациям, настроенным против советской власти. В самом Питере, как известно, назревало тогда восстание юнкеров. Кроме того, Керенский шел на Питер войной. Помнится, как после некоторой паузы у провода лицо Ленина озарилось каким-то необычайным светом. Видно было, что он уже принял решение. «Пойдем на радиостанцию, — сказал Ленин, — она нам сослужит пользу: мы сместим в специальном приказе генерала Духонина, назначим на его место главнокомандующим тов. Крыленко и обратимся к солдатам через голову командного состава с призывом — окружить генералов, прекратить военные действия, связаться с австро-германскими солдатами и взять дело мира в свои собственные руки».

Так и было сделано.

Мирные переговоры между Германией и Россией открылись в Брест-Литовске. Буржуазия стран-победительниц проклинает Брестский мир; толковый словарь Ларусса, словарь пристрастный, шовинистический и реакционный, являющийся официальным дипломатическим справочником, квалифицирует Брестский договор как «позорный».

Эту оценку придется основательно пересмотреть: если разобраться в деле как следует, то окажется, что, в противоположность мнению чиновников Ларусса, весь позор падает в данном случае на страны-победительницы и прежде всего на Францию и Англию. Сепаратный мир между Россией и Германией не предал никого, кроме предателей, которые сами изменили всем своим заявлениям и публичным обещаниям.

В своих знаменитых письмах к Альберу Тома, писанных в Москве в 1918 году во время переговоров, Жак Садуль прекрасно показал изнанку всей грандиозной аферы войны. Во время войны союзники трубили по всему миру, что их цель — это мир без аннексий и контрибуций, «демократический» мир. С каким добродетельным жаром все министерские глотки четыре года подряд громогласно заверяли, что кроме Эльзас-Лотарингии (здесь исключение было отчетливо установлено с самого начала войны) союзники не собираются захватывать никаких территорий, что они не позволят себе никакой мести! И в тылу, и на фронте нам прожужжали все уши торжественными обещаниями «демократического» мира, мира без всякого барыша для победителей. Это нужно было для того, чтобы заставить нас драться «до победного конца».