Дмитрий Скирюк - Блюз чёрной собаки

• Название: Блюз чёрной собаки
• Автор: Дмитрий Скирюк
• Издательство: Азбука
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2008
• ISBN: 5-352-01933-0, 978-5-91181-932-3

Смерть — это только начало! Проснувшись утром, герой книги получает sms-сообщение от человека, которого вот уже несколько часов нет в живых — молодого талантливого музыканта, который мог стать иконой движения «готов». Мир для главного героя выворачивается наизнанку: мёртвые начинают разговаривать с живыми, бетон тает и мнётся, словно пластилин, гигантская чёрная собака бродит по тайным подземным переходам. «Блюз чёрной собаки» Дмитрия Скирюка — главное событие в жанре мистического триллера со времён выхода на киноэкраны фильма «Звонок»!

---

— Вставай, — хмуро сказала она, когда я проморгался, прозевался и начал немного соображать. Она казалась перевозбуждённой, взвинченной. Если б я вчера сам не видел, решил бы, что она в эту ночь не спала.

— Что случилось?

— Плохие новости. Ситникова порезали.

4 БЕС ГИТАРЫ

ПЕРСТОРЯД — слово, которое в музыке означает наиболее удобное расположение и последовательность употребления пальцев при исполнении определённых мелодий. Среди лютнистов Малой Азии XVII века особенно ценились персторяды Юсуфа Масуди. «Персторяд шайтана» — выражение, означающее, что это очень трудное место. Существует испанская версия «Персторяда шайтана», ею пользовались мавры. Она сохранилась лишь в переработанном виде для гитары, и из неё можно увидеть, что кроме десяти пальцев использовался и одиннадцатый, — легенда говорит, что здесь шайтан прибегал к помощи хвоста.

Милорад Павич

Ненавижу ночевать где попало! Вот и сейчас от неожиданности я слишком резко сел и сразу стукнулся головой. Сверху посыпались книжки, тяжёлые тома в коже, с золотым тиснением; один больно стукнул меня по макушке. Прикрыться руками не удалось — всё-таки спал я в мешке. Танука привычно и предусмотрительно отодвинулась. Что да, то да. Гравюра «Смерть библиофила». Где спасатели?..

Последняя толстенная книжень в голубом коленкоре шлёпнулась мне на колени и раскрылась на титульной странице. Я машинально посмотрел на заглавие и выпучил глаза: «Реактивная авиация XX века». Бр-р… Маразм крепчал. Что делает справочник по реактивной авиации в библиотеке института рыбного хозяйства?!

— Как порезали? — наконец спросил я, выбираясь из-под книжного завала. — Чем?

— Ножом.

— Почему?

— По кочану, — огрызнулась Танука, отпасовав мои вчерашние слова. Я покраснел, а она пожала плечами и посмотрела на телефон. — Понятия не имею, если честно. Дома у него всё на месте, ничего не взяли… Вообще, давай собирайся: уже полседьмого, надо уйти отсюда, пока не пришли сотрудники.

— Сотрудники? — Я почему-то подумал о милиции. — Какие сотрудники? Ах да…

Я стал выпутываться из мешка. Сделать это оказалось не легче, чем бабочке вылезти из кокона. Чёрт, я уже забыл, когда мне последний раз удалось нормально выспаться. Не спал как следует дня три, а может быть, четыре, с того памятного полночного звонка. Я взглянул на ту сторону стеллажа. Спальник и матрас отсутствовали — Севрюк уже встал. Из коридора слышались шаги и плеск воды. Я поднял лежащую в изголовье футболку и стал одеваться.

— Отвернись, — потребовал я (Танука отвернулась). — Как это случилось?

— Не знаю, — через плечо бросила она. — Мне Серёжка позвонил, дружбан его. Говорит, порезали прямо в квартире. Шестнадцать ножевых ранений. И башка разбита.

Моя рука застряла в рукаве.

— Ни фига себе… Умер?

— В реанимации. В коме.

Шестнадцать ножевых ранений — и живой! Дела-а… Кажется, это и называется — «везение по-русски».

— Повезло, — сказал я. — Он хоть что-нибудь помнит?

— Ты что, оглох? Я же сказала — он в коме!

— А… да, да. Извини.

— Ты оделся?

— Нет ещё…

— Слушай, я лучше в коридоре подожду.

И она вышла.

Я прыгал на одной ноге, путаясь в штанинах, когда в кармане зазвонил телефон. От неожиданности я потерял равновесие, вызвав новый книжный обвал. Да, хорошо, что у них тут нет библиотекаря… Вынул трубку: так и есть — SMS.

«СОJIНЕ4НbIu!!!»

Час от часу не легче! Так… Дайте подумать… J и I — это «Л», видно невооружённым глазом. 4 — популярный заменитель буквы «ч», даже в русском написании: «Ч с четвёркой спутал чижик и прочёл: «Четыреижик»… bIu никакое не «биу», а просто набранное транслитом «ыи», вернее — «ый».

А всё вместе — «солнечный».

Но кто солнечный? Почему солнечный? День, что ли, солнечный? Я бросил взгляд за окно: денёк и в самом деле намечался ясный, но зачем таинственному информатору сообщать мне это?

Индикатор батареи показывал одну палку. Сел телефончик, надо срочно искать зарядку… Я уже хотел спрятать трубу, как вдруг поймал себя на мысли, что индикатор приёма у неё не светится ВООБЩЕ.

Ничего не понимаю… Бред какой-то!

В коридоре никого не было, все участники вчерашней вечерники испарились, только в ванной отыскались Кэп с Севрюком — они размачивали в тазу, в струе воды каких-то бледных зафиксированных рыб и вяло переругивались. От запаха формалина у меня защипало в носу и заслезились глаза.

— …Я сто раз тебе говорил, чтоб ты не мешал кашу рукой, — бубнил писатель, перегнувшись через край ванны, — ложка же есть, а ты мешаешь и мешаешь… А, проснулись! — обернулся он, заслышав шаги. На нём был прожжённый растянутый свитер, камуфляжные брюки, зелёный клеёнчатый фартук и резиновые перчатки. Выглядело всё это просто кошмарно, для полноты картины не хватало только бутыли с дымящейся кислотой и свежего трупа в ванне. — Идите завтракайте, чайник горячий. Это в фотолаборатории — прямо по коридору, мимо туалета, потом налево.

— Я знаю, — прервала его Танука и обернулась ко мне. — Пошли, Жан.

Вслед нам продолжали нестись приглушенные голоса:

— Это что у тебя за болячки на руках?

— Где? Это? От воды, наверное.

— Ну да, еще чего. От воды… авитаминоз, небось.

— Откуда авитаминоз-то?! — обалдело спрашивал Кэп.

— Не то ты ешь. Соуса много лопаешь, вот что!

— Ха! Думаешь, я соус есть перестану?

— А если не перестанешь, то болячки у тебя еще и на ногах пойдут… а потом на носу, на веках… изнутри. И в ушах. Средних! Под молоточком…

Кухня оказалась маленькой, тесной и сумрачной; окно в ней было забито огромным фанерным щитом. В углу стоял верстак, на котором примостились электроплитка и два станка — сверлильный и шлифовальный, а на стене, углами налезая друг на друга, висели православный календарь за прошлый год, выгоревший постер с Мадонной, самоклейка с рекламой батончиков «Tulpa» и старый, позеленевший профориентационный плакат с бравым комсомольцем-токарем в защитных очках и сопроводительной подписью понизу. Я тоже нацепил очки и подошёл поближе.

«Профессия зуборезчика, — прочёл я, — является одной из самых распространённых. Сложное оборудование: зубострогальные, зубодолбёжные, зубофрезерные станки, и инструмент под стать им: зубострогальные резцы, долбяки, червячные и дисковые фрезы требуют от рабочего хороших знаний всех тонкостей процесса образования поверхности зуба. Управлять умной машиной всегда интересно, особенно если это одношпиндельный или многошпиндельный автомат. Уверенность придёт к вам, когда вы постигнете секреты мастерства опытных зуборезчиков, а со временем придёт и опыт, чувство гордости, что вам доверили работать на этой технике!»

Всё это сильно походило на бред. Я содрогнулся, снял и протёр окуляры, водрузил их обратно и только после рискнул дочитать до конца.

«…Интересно наблюдать, как ловкие руки сборщика дают жизнь новому детищу, например мотопиле. И вот она медленно, почти торжественно плывёт по цеховому конвейеру, чтобы стать надёжным помощником лесорубу!»

Из магнитолы звучало что-то стеклянистое и хрупкое, я прислушался и опознал какой-то микс «The Cure». Не самый плохой фон для начала дня, если вдуматься.

От вчерашнего пиршества остались только хлеб и помидоры, зато в большом количестве. Правды ради надо сказать, на плите нашлась громадная кастрюля гречки, но отведать её после перебранки Севрюка и длинноволосого Кэпа мы не рискнули. Памятуя вчерашний случай в «Кристалле», я не решился и на хороший завтрак, ограничившись парой ломтиков хлеба и несладким кофе. Бутылки, банки, прочий мусор исчезли как по волшебству, даже в мешке у двери я их не заметил — парни знали толк в конспирации.

Лицо Тануки странно изменилось, словно отекло. Выглядела она неважно, ела так, будто не ощущала вкуса, и сосредоточенно думала о своём. Я тоже чувствовал себя хреново — ногти у меня отросли, волосы свалялись, кожа зудела; я ещё кое-как справился с первой проблемой при помощи препаровальных ножниц, но мыться было уже некогда. Я сидел и тоже размышлял.

Ночное бдение над вырезками и журналами странным образом наложилось на известие о происшествии с Ситниковым. Связи между ними вроде не было, но думать отдельно о том и об этом я почему-то не мог — только вместе. В сущности, ребята и в самом деле были связаны, хотя принадлежали к разным поколениям и разным тусовкам. Каждый занимался своим делом, но это дело имело отношение к музыке — к гитаре. Игнат играл, Сито учил играть других. В чём разница? Мне вспомнился рассказ Вадима, как он бросил музыкальную школу. «Музыкант — это не тот, кто умеет играть, а тот, у кого музыка звучит в голове», — сказал он. Прав, ох прав дотошный Севрюк… Не зря, должно быть, мне сегодня снился Ситников, который собирался терзать свой альт пустым смычком. Никогда не верил в сны, а если бы и верил, вряд ли сумел бы разгадать, что за послание они несут, на что намекают. «Смогли бы вы сыграть на одной струне?» — спросили однажды у Николо Паганини. По легенде, он ответил: «Играть можно и без струн!» Да, в те времена место электрогитары явно занимала скрипка. Скрипачи-виртуозы собирали полные залы, того же Паганини вполне можно считать первой рок-звездой. «Бранденбургские концерты» Баха и «Капризы» Паганини по сей день — лучшие учебники любого рок-гитариста; Ричи Блэкмор слушает только старинную скрипичную музыку. Ходили слухи, что Паганини тоже заключил сделку с дьяволом. Да и альт — странный инструмент, посредник между скрипкой и виолончелью. Ведь не просто так Владимир Орлов сделал своего демона Данилова альтистом. Данилов, Данилов… Анаграмма, если подумать, совершенно прозрачная: «ДАНиЛОВ» = «ВО-ЛАНД и…»