Александр Бушков - Россия, которой не было. Гвардейское столетие

• Название: Россия, которой не было. Гвардейское столетие
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-01541-7

Этот период в истории России можно датировать предельно точно: с 28 января 1725 года, когда умер Петр Великий, до 14 декабря 1825 года, когда картечь Николая I положила конец блистающему и кровавому, веселому и жуткому, романтичному и насквозь обыденному Гвардейскому столетию.

Книга А. Бушкова посвящена не только царствующим особам того времени, но и трубадурам гвардейской вольности, последним, кто попытался воспользоваться старинной привилегией гвардии решать судьбу трона и того, кто на нем восседает…

---

Екатерина отказалась и участвовать в «заговоре Дашкова» – когда в день агонии Елизаветы к ней пришел князь Дашков, тогдашний командующий гвардией и предложил, отстранив Петра, возвести ее на престол. Она сама в своих воспоминаниях приводит тогдашний ответ: «Ваше предприятие есть ранновременная и не созрелая вещь».

Умна, до чего умна… Терпеливо ждала, когда придет настоящее время, когда все созреет. Дождалась!

Гвардия кипит! Петр за нее взялся так, как не брались давненько. Для начала он «раскассировал», то есть отменил самую бесполезную часть гвардии – лейб-кампанию, обходившуюся российской казне в два миллиона рублей в год. Это уже был тревожный звоночек…

Совсем скоро последовали еще более оскорбительные для гвардии новшества. Петр безмерно оскорбил гвардейских капралов и унтер-офицеров: велел им самим носить свои ружья и алебарды. До этого, отправляясь на учения, в наряды и по другие служебным надобностям, означенные чины шествовали налегке, а ружья и алебарды за ними несли либо рядовые, либо слуги. А «голштинский выродок» вдруг заставляет самим тащить этакую тяжесть. Ну не безумец ли? Не агент ли прусский?!

Дальше – больше. Петр заставляет все воинские части, в том числе и неприкасаемую гвардию, каждый день заниматься строевой подготовкой и прочими воинскими учениями, причем, вот изверг, «во всякую погоду»! Садизм неприкрытый: не при ясном солнышке и безветрии, а во всякую погоду! Ну не тиран ли древнееллинский? Не сатрап ли древнеперсидский?!

А ему все мало! И вот на учениях появляются путающие правую ногу с левой седенькие осанистые господа с застывшим в глазах оторопелым ужасом. Ни одной команды они не знают, только путаются и мешают, но оставаться в рядах обязаны. Потому что все эти господа, в жизни не бывавшие в том или ином гвардейском полку, тем не менее, носили его мундиры, пребывая в немаленьких гвардейских чинах. Дураку понятно, что так полагается. Что придворные сановники ради дополнительного почета и денег должны еще и носить гвардейские чины. Не нами заведено, не на нас и кончится, понимать надо.

Все понимают этакий политес – кроме голштинского недоумка. Он отчего-то взял себе в голову, что все эти люди, коли уж носят чины, должны встать в шеренги соответствующего полка согласно званию и, вот ужас, маршировать! Ну не изверг ли? Не безумец ли? Не масон ли?

Заинтересованные лица моментально окрестили это «тупым самодурством» – и эта оценка, некритически принятая, звучала более двух столетий! Дашкова оставила примечательные строки: «Гвардейские полки (из них Семеновский и Измайловский прошли мимо наших окон) были печальны, подавлены и не имели радостного вида».

Ну еще бы! Они шли присягать новому императору, о нравах которого уже были осведомлены…

Растянувшееся на десятилетия сытое безделье кончилось. И Петр потребовал от «янычар» настоящей военной службы. Но все вышеописанное – цветочки. Чуть позже Петр поразил гвардию в самое сердце: он осмелился заявить, что намерен отправить гвардию… на войну!

Гвардию – да на войну! А ведь его величество вовсе не шутит…

Мы сегодня даже не можем представить себе ту злобу, тот тоскливый ужас, что охватил зажравшихся бездельников. Некоторое представление о том, что они тогда испытывали, можно получить, читая «Записки» Болотова. Примечательно! Узнав, что ему, очень может быть, вскоре предстоит отправиться в поход, господин капитан прямо-таки расклеивается. Его мемуары написаны через двадцать лет после событий, но, тем не менее, перед нами долгие, жалобные, обстоятельные причитания о своей горькой доле. Называя вещи своими именами – скулеж. А ведь Болотов – не столичный гвардеец. Он четырнадцать лет прослужил в армии, нюхнул пороху в Семилетней войне. Какой же шок должны были испытывать те, за кем даже в караул ружья несли слуги?

Чтобы отвести от себя угрозу, они были готовы на все!

Теперь возле Екатерины есть люди, на которых она может полагаться в любом деле. В первую очередь это – братья Орловы, Григорий, Алексей, Иван, Федор и Владимир. Григорий – давно уже любовник Екатерины, но суть не в том. Им просто нечего терять. Имение отца они продали, денежки давным-давно прокутили, в кредит им больше не дает ни одна собака, и спасает лишь карточная игра. Сущие пролетарии, право. Терять им нечего, кроме своих цепей, а вот приобрести они могут при удаче… Ну не весь мир, но достаточно!

Григория Екатерина посредством хитрых маневров продвинула в цальмейстеры – казначеи артиллерийского ведомства. Отныне в его руках – немаленькие казенные суммы, из которых он прикармливает гвардию. Он уже обработал два батальона Измайловского полка, чей командир Кирилл Разумовский уже на стороне заговорщиков. Этого вроде бы мало, но, в конце концов, Елизавете хватило трехсот штыков, а Миниху – и вовсе восьмидесяти гренадер…

Они готовы ко всему!

ГОСПОДИН КАПИТАН

Отклонившись от главной темы, рассмотрим подробно жизнь и ухищрения Андрея Тимофеевича Болотова, описанные им самим. Возможно, кто-то потом и скажет, что этого трусишку и прохвоста никак нельзя считать типичным представителем офицерства того времени. И будет, наверное, прав. Но все равно, других столь подробных и обширных офицерских мемуаров тех лет в нашем распоряжении попросту нет…

Так вот, то, что Болотов писал о якобы «неожиданном» для него известии о перевороте в Петербурге, – брехня чистой воды! Все он прекрасно знал заранее. Оттого и смылся из северной столицы…

В Санкт-Петербурге Болотов был адъютантом при генерале Корфе. Это не просто генерал – генерал-полицмейстер, глава столичной полиции, располагавший многочисленной агентурой. К нему задолго до мятежа стекалась обстоятельная и подробная информация о том, что затевается. Как ни изворачивается Болотов, как ни старается подробно описывать «ропот на государя» и якобы «негодование всенародное» по поводу всех дел и поступков Петра, сегодня, анализируя его долгий, подробный рассказ о последних неделях перед бунтом, ясно: Болотов был прекрасно знаком с донесениями, а не абстрактным «ропотом». Он и его сослуживцы начинают задумываться о своем будущем.

«Все вместе говаривали и рассуждали мы о своих тогдашних обстоятельствах и начинали опасаться, чтоб не сделалось вскоре бунта и возмущения, а особливо от огорченной до крайности гвардии. Мысли о сем тем более всех нас тревожили, смущали и озабочивали, что мы опасались, чтоб нам при таком случае не претерпеть бы и самим чего-нибудь. „Сохрани бог, ежели что действительно произойдет“, – говаривали мы не один раз между собою, – то генералу нашему трудно будет тогда уцелеть. Все почитают его любимцем государевым, хотя он и далеко не в такой милости у него, как другие; но разбирают ли при таких случаях? И боже сохрани, ежели сделается с ним что-нибудь дурное, то берегись и мы все, при нем живущие! Сочтут и нас во всем соучастниками, и чтоб не пострадать нам всем тогда ни за Христа, ни за Богородицу и не погибнуть бы невозвратно».

Между прочим, эти унылые беседы ведут не дворцовые пажи, а офицеры столичной полиции, в чьи обязанности как раз и входит, в том числе, противодействовать любым мятежам! Но озабочены они в первую очередь своим драгоценным будущим.

А вот как они, по Болотову, относятся к своему непосредственному начальнику генералу Корфу: «Поканчивали обыкновенно разговор свой общим гореванием о том, что живем в такие сумнительные времена и находимся при таком генерале, от которого, кроме беды, впрочем никакого добра ожидать не можно, ибо в непохвальбу ему можно сказать, что, несмотря на все свое великое богатство и обстоятельство, что ему, как бездетному, совсем некому было прочить, был он в рассуждении нас до чрезвычайности скуп и никогда даже и не помышлял о том, чтоб чем-нибудь нас облагодетельствовать или возблагодарить нас за всю нашу к нему ревность, труды и услуги чем-нибудь существительным. Никто из нас не видал от него во всю нашу бытность при нем ни малейшего себе подарка или какого благодеяния особливого. А все состояло только в том, что мы едали за столом его, но к сему обязывала его и должность, а потому с сей стороны мы ему не весьма благодарны».

Очаровательно! Генерал, изволите ли видеть, плох, потому что не делится с подчиненными своим «великим богатством», которое ему по бездетности все равно некому оставить. Эх, господа офицеры… Офицеры вы или уже где?

А впрочем, генерал Корф не лучше…

«Генерал наш, будучи хитрым придворным человеком и предусматривая, может быть, чем все это кончится, и, начиная опасаться, чтобы в случае бунта и возмущения или важного во всем переворота не претерпеть и ему самому чего-нибудь, яко любимцу государеву, при таковом случае уже некоторым образом и не рад был тому, что государь его отменно жаловал, и потому, соображаясь с обстоятельствами, начал уже стараться понемногу себя от государя сколько-нибудь уже и удалить, а напротив того, тайным и неприметным образом прилепляться к государыне императрице и от времени до времени бывать на ее половине, и ей всем, чем только мог, прислуживаться и подольщаться, что после действительно и спасло его от бедствия и несчастия и при последовавшей потом революции…»