Мариано Асуэла - Те, кто внизу

• Название: Те, кто внизу
• Автор: Мариано Асуэла
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

Первым произведением, открывшим новую эпоху в истории, латиноамериканского романа, стала книга Мариано Асуэлы «Те, кто внизу», увидевшая свет в 1910 году, в разгар гражданской войны, охватившей Мексику. Асуэла не был сторонним наблюдателем событий, развертывавшихся у него на глазах. Он вступил полевым врачом в один из отрядов, входивших в армию Вильи, и вместе с ним проделал весь путь этой армии вплоть до ее трагического разгрома в 1915 году. Художественным воплощением всего увиденного и пережитого писателем стал роман «Те, кто внизу». Это история стихийно возникшего крестьянского отряда, одного из тех, что во множестве создавались по всей бурлящей Мексике. Проникнутый эпическим духом, роман Асуэлы остался непревзойденным в мексиканской литературе памятником общенародной героической драмы.

---

Мариано Асуэла Те, кто внизу

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

– А я тебе говорю, это не скотина. Слышишь, как Голубь заливается? Наверно, кто-нибудь едет.

Женщина пристально всматривалась во мрак, окутавший горы.

– А вдруг федералисты[2]? – отозвался мужчина, который сидел на корточках в углу комнаты и ел прямо из кастрюли, держа ее в правой руке, а в левой – три свернутые в трубку лепешки.

Женщина промолчала: она напряженно старалась понять, что происходит за стенами хижины.

На каменистой дороге послышался цокот копыт, и Голубь залаял пуще прежнего.

– Кого бы там ни принесло, а ты спрячься, Деметрио.

Мужчина спокойно доел, придвинул к себе кувшин с водой, поднял его и сделал несколько жадных глотков. Потом встал.

– Ружье под циновкой, – чуть слышно сказала женщина.

Хижину освещала масляная коптилка. В углу лежали ярмо, плуг, тростниковая корзина и прочее крестьянское имущество. К потолку на веревках была подвешена старая деревянная форма для выделки кирпичей, теперь служившая люлькой, где спал ребенок, укутанный в кусок грубой ткани и вылинявшее тряпье. Деметрио надел на пояс подсумок и взял ружье. Это был высокий крепкий безбородый и краснолицый мужчина в грубых домотканых штанах и рубахе, в гуараче [3]и широкополом сомбреро из листьев сойяте [4].

Он неторопливо вышел из дома и исчез в непроглядной ночной мгле.

Разъяренный Голубь перемахнул через ограду корраля. Раздался выстрел, пес негромко взвизгнул и затих.

К дому с руганью и проклятьями подъехали всадники. Двое спешились, один остался сторожить лошадей.

– Эй, хозяйки, живо чего-нибудь поужинать… Яйца, молоко, фасоль – все, что есть. Мы подыхаем с голоду.

– Проклятая сьерра! Тут сам черт заблудится!

– Особенно если напьется так, как ты, сержант.

Один был в погонах, у другого на рукавах алели нашивки.

– Куда это нас занесло, старина, черт бы все побрал? Неужто в доме ни души?

– А почему свет горит? А мальчонка откуда взялся? Эй, хозяйка, давай ужинать, да побыстрее! Сама выйдешь или тебя силком тащить?

– Зачем вы, злодеи, собаку убили? Что вам худого мой бедный Голубь сделал?

Женщина вошла в хижину, волоча за собой обмякшее тело здоровенного белого пса. Глаза у него уже остекленели.

– Да ты погляди, сержант, какие у ней щечки!… Не кипятись, душа моя. Клянусь, у тебя не один голубь, а целая голубятня будет, только ради бога

Не гляди сердито,
Будь повеселей,
Гнев смени на милость,
Свет моих очей, –

пьяным голосом пропел офицер.

– Сеньора, что это за уютное ранчо?

– Лимон, – сердито ответила женщина, раздувая в очаге угли и подкладывая дрова.

– Так это Лимон? Владение знаменитого Деметрио Масиаса? Слышите, лейтенант? Мы в Лимоне.

– В Лимоне? Недурно, сержант. А впрочем, все едино. Коли суждено угодить в ад, так лучше сейчас… благо лошадка у меня добрая. Нет, ты погляди, что за щечки у этой смуглянки. Прямо яблочки – так бы и укусил!

– Да вы, сеньора, наверняка этого бандита знаете. Я сидел вместе с ним в Эскобедской тюрьме.

– Сержант, принеси-ка бутылку текилы [5]: я решил провести ночь в обществе прелестной смуглянки. Полковник?… Охота тебе о нем в такую минуту вспоминать? Да пошел он…! Будет злиться – мне все едино. Ступай, сержант, скажи капралу, пусть расседлает коней и идет ужинать. Я остаюсь здесь… Эй, курносенькая, брось ты яичницу жарить да лепешки греть – с этим и мой сержант справится. Иди-ка лучше сюда. Видишь этот бумажник с деньгами? Весь твой будет. Мое слово – закон. Соображаешь? Я, конечно, поднабрался и охрип малость… В Гвадалахаре я просадил половину, остальные промотаю по дороге. Ну, и что из этого? Мне так хочется! Сержант, бутылку текилы! Ты что дичишься, курносая? Подсаживайся, хлебни глоток… Как так нет? Испугалась муженька… или еще кого? Если он забился куда-нибудь в щель, скажи, пусть выходит… Мне все едино! Я крыс не боюсь, можешь поверить.

Неожиданно в черном проеме двери выросла белая фигура.

– Деметрио Масиас! – с ужасом вскрикнул сержант и попятился.

Лейтенант вскочил и онемел, застыв, как статуя.

– Убей их! – вырвалось из пересохшего горла женщины.

– Извините, приятель, я не знал… Я уважаю храбрецов.

Деметрио, не отрываясь, глядел на пришельцев, и губы его кривились в дерзкой презрительной усмешке.

– Не только уважаю, но и люблю… Вот вам моя рука – рука друга… Как! Деметрио Масиас отвергает ее? Это все потому, что он не знает меня, видит во мне только мою проклятую собачью должность, а не человека. Что поделаешь, приятель? Я – бедняк, а семья большая, ее надо содержать. Пошли, сержант. Я всегда уважал домашний очаг храбреца, настоящего мужчины.

Едва они исчезли, женщина крепко обняла Деметрио.

– Пресвятая дева Халпская, ну и натерпелась я страху! Решила, что тебя пристрелили.

– Сейчас же переберешься к моему отцу, – приказал Деметрио.

Она пыталась задержать его, умоляла, плакала, по он осторожно отстранил ее и мрачно бросил:

– Чует мое сердце – они опять вернутся, но уже всей сворой.

– Почему ты их не убил?

– Не пришел еще их черед.

Она взяла ребенка на руки. Сразу же за порогом они двинулись в разные стороны.

Светила луна, населяя горы смутными тенями. Под каждой скалой, у каждого дерева Деметрио мерещилась скорбная фигура женщины с младенцем на руках. Несколько. часов кряду он поднимался в гору, а когда оглянулся: со дна ущелья, там, у речки, тянулись к небу длинные языки пламени.

Горел его дом.

II

Когда Деметрио Масиас начал спускаться в глубокий овраг, все вокруг еще было окутано мраком. Тропинкой ему служила узкая расщелина между изрезанных огромными трещинами скал и крутым, почти отвесным склоном высотою в несколько сот метров, словно обрубленным ударом гигантского топора.

Ловко и быстро спускаясь, он размышлял: «Теперь федералисты наверняка нападут на наш след и бросятся за нами, как свора собак. Счастье еще, что они не знают здешних троп, спусков и подъемов. Народ в Лимоне, Санта-Росе и других ранчо надежный – никогда не продаст. Разве что в Мойяуа найдется проводник – тамошнему касику не терпится увидеть, как я, с высунутым языком, болтаюсь на телеграфном столбе; из-за этого богатея я по горам и мытарюсь».

Уже занималась заря, когда Деметрио спустился на самое дно пропасти, растянулся на камнях и заснул.

Дробясь на множество крошечных каскадов, журчала река, в зарослях кактусов питайо[6] щебетали птицы и, придавая нечто таинственное безлюдью гор, монотонно звенели цикады.

Проснувшись, Деметрио разом вскочил на ноги, перешел вброд реку и стал подниматься по противоположному склону ущелья. Похожий издали на красного муравья, он карабкался вверх, хватаясь руками за выступы скал и ветви кустарника, упираясь ногами в камни на тропе.

Когда он достиг вершины, солнце залило светом горное плато, превратив его в золотое озеро. Внизу, в ущелье, точно огромные куски хлеба, торчали скалы; утесы, поросшие колючими растениями, походили на головы сказочных негров; питайо застыли, как окоченевшие пальцы великана; деревня нависла над пропастью. А среди иссохших ветвей и голых каменных глыб, как непорочная жертва, приносимая в дар светилу, протянувшему от скалы к скале свои золотые нити, белели напоенные утренней свежестью розы Сан-Хуана[7].

На вершине горы Деметрио остановился, достал висевший на перевязи рог, приложил его к своим толстым губам, надул щеки и трижды протрубил. Кто-то за соседним гребнем ответил на этот сигнал троекратным свистом.

Из-за видневшейся в отдалении островерхой груды тростника и прелой соломы, один за другим, появились босые полунагие люди; их темные, опаленные солнцем тела, казалось, были отлиты из старой бронзы.

Люди торопились навстречу Деметрио.

– Мой дом сожгли, – ответил он на их вопросительные взгляды.

Раздались проклятия, угрозы, брань.

Деметрио выждал, пока друзья отведут душу; потом вытащил из-за пазухи бутылку, глотнул, обтер горлышко рукой и передал соседу. Все поочередно приложились к бутылке, и она быстро опустела. Мужчины повеселели.

– Бог даст, завтра, а то и сегодня ночью мы снова повстречаемся с федералистами, – сказал Деметрио. – Ну, как, ребята, познакомим их со здешними тропками?

Полуобнаженные люди радостно закричали. Снова посыпались отборная брань, проклятья, угрозы.

– Только вот неизвестно, сколько их, – заметил Деметрио, вглядываясь в лица друзей. – В Остотипакильо Хулиан Медина с шестью односельчанами наточили ножи и задали жару тамошним архангелам и федералистам.

– А чем мы хуже ребят Медины? – возмутился здоровенный бородач, черноволосый густобровый мужчина с кроткими глазами, и добавил: – Одно вам скажу. Не будь я Анастасио Монтаньес, если завтра не обзаведусь маузером, подсумком, штанами и ботинками. Это уж точно!… Ты что, Перепел, не веришь? Да во мне полдюжины пуль застряло – вот кум Деметрио не даст соврать. А мне эти пули все равно что леденцы. Ну, все еще не веришь?