Вашингтон Ирвинг - История Нью-Йорка

• Название: История Нью-Йорка
• Автор: Вашингтон Ирвинг
• Издательство: «Наука»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1968

«История Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии» — комическая летопись старого Нью-Йорка, в те времена представлявшего собой небольшое голландское поселение, якобы написанная неким Дидрихом Никербокером и опубликованная хозяином отеля, которому сбежавший постоялец оставил в возмещение убытка этот манускрипт.

---

Мая 9 1643 года. Принадлежавшие Компании лошади паслись на земле Компании, когда были угнаны людьми из Коннектикута или Хартфорда, а пастухи были крепко побиты топорами и палками.

16. Опять они продали подсвинка, принадлежавшего Компании, свиньи которой паслись на земле Компании».[295]

О, силы небесные! В какое негодование должно было приводить каждое из этих оскорблений нашего философического Кифта! Письмо за письмом, протест за протестом, послание за посланием, на плохой латыни,[296] на еще худшем английском языке и отвратительном нижнеголландском наречии, посылал он неумолимым янки, но все было тщетно. И двадцать четыре буквы нашего алфавита, которые только и составляли — если не считать славного героя Ван-Корлеара, смелого трубача — регулярное войско, находившееся в его распоряжении, никогда не оставались без дела на протяжении всего его правления. Да и трубач Антони не уступал в пылком рвении своему начальнику, отважному Вильяму: как подобало герою и верному охранителю государственной безопасности, он при каждом новом известии извлекал, стоя на валу, из своей трубы самые зловещие звуки, повергавшие народ в сильнейшую тревогу и нарушавшие его покой в любое время дня и года. За это его очень высоко ценили и всячески ублажали — как мы ублажаем крикливых редакторов газет за столь же важные услуги.

Но вот события на востоке стали принимать еще более грозный характер. До тех пор — как вы могли заметить — провинцию Новые Нидерланды донимали главным образом ближайшие соседи, жители Коннектикута, в особенности города Хартфорда, который, насколько мы можем судить по старинным хроникам, был твердыней этих смелых разбойников; оттуда они совершали свои дерзкие набеги, принося ужас и опустошение в конюшни, курятники и свиные хлевы наших почтенных предков.

Однако примерно в 1643 году люди из восточной страны, населявшие колонии Массачусетс, Коннектикут, Нью-Плимут и Нью-Хейвен, собрались на великий совет; много дней пожужжав и поволновавшись, как политический пчелиный улей во время роения, они, наконец, создали могущественную конфедерацию под названием Объединенные Колонии Новой Англии.[297] Заключая этот союз, они обязались стоять друг за друга во всех опасностях и нападениях и сотрудничать между собой во всех наступательных и оборонительных войнах против окрестных дикарей, к которым, без сомнения, были причислены и наши досточтимые предки с Манхатеза. И чтобы придать союзу больше силы и организованности, каждый год должен был собираться общий съезд или великий совет, состоявший из представителей всех провинций.

Получив сообщение об этом могущественном союзе, пылкий Вильгельмус пришел в крайнее уныние и впервые в жизни забыл разразиться бранью, услышав неприятную новость, — что, по рассказу одного почтенного историка той эпохи, было особо отмечено глубокомысленными политиками Нового Амстердама. Дело в том, что губернатор, перебирая в уме все прочитанное им в Гааге относительно союзов и объединений, пришел к выводу, что великий совет английских колоний был точным подобием знаменитого совета Амфиктионии,[298] благодаря которому греческие государства достигли такого могущества и верховенства; от одной мысли об этом сердце в нем затрепетало, испугавшись за безопасность его владений на Манхатезе.

Он горячо настаивал на том, что конфедерация была создана с единственной целью выгнать голландцев из их прекрасных владений, и всегда приходил в ярость, если кто-нибудь осмеливался усомниться в справедливости этого предположения. Говоря откровенно, я думаю, что он не был совершенно неправ в своих подозрениях, ибо на первом же ежегодном заседании великого совета, происходившем в Бостоне (который губернатор Кифт прозвал Дельфами этого воистину классического союза), против голландцев были выдвинуты тяжелые обвинения не более и не менее как в том, что они вели с индейцами торг «ружьями, порохом и дробью — торговлю предосудительную и вредную для колонистов». Правда, о коннектикутских торговцах было доподлинно известно, что они тоже несколько причастны к этой «предосудительной торговле», но ведь они продавали индейцам такие дрянные ружья, которые разрывались при первом же выстреле и, следовательно, могли нанести вред только самим диким язычникам.

Возникновение могучей конфедерации было смертельным ударом для славы Вильяма Упрямого, ибо, начиная с того дня, как отметили многие, он уже больше не поднимал головы и, казалось, совершенно пал духом. Поэтому дальнейшее его правление дает мало пищи для пера историка. Мы видим, как великий совет все время усиливается и грозит завоевать огромную, но беззащитную провинцию Новые Нидерланды, а Вильгельмус Кифт тем временем продолжает без конца стрелять своими посланиями и протестами, как храбрый маленький капитан, стреляющий из всех своих каронад и фальконетов,[299] чтобы разбить и рассеять водяной смерч, на который, увы! эти выстрелы оказывают такое же действие, как если бы они были холостыми.

Последний дошедший до нас документ об этом ученом, философически настроенном, но незадачливом человечке представляет собой длинное послание совету Амфиктионов, в котором он злобно поносит жителей Нью-Хейвена (или Ред-Хиллса) за то невежливое пренебрежение, с каким они отнеслись к его протесту, направленному по поводу того, что они селятся на девственных землях в пределах провинции, подвластной Высокомощным Господам. Из этого послания, которое может служить образцом эпистолярного искусства, изобилующим выразительными апофегмами и классическими украшениями риторики, я за недостатком места могу привести лишь следующий глубокомысленный отрывок: «Разумеется, слыша, как жители Нью-Хартфорда жалуются на нас, мы как бы слышим волка из басни Эзопа, жалующегося на ягненка, или же замечание молодого человека, крикнувшего своей матери, которая бранилась с соседкой: «О, матушка, ругай ее, чтобы она не начала первой ругать тебя». Наученные, однако, предыдущим ходом событий, мы не удивились, когда в ответ на наш протест жители Нью-Хейвена заявили: «Орел всегда относится с презрением к комнатной мухе»; тем не менее мы непоколебимы в своем намерении добиваться наших прав честным оружием и другими справедливыми средствами и надеемся выполнять без колебаний ясные приказания нашего правительства». Желая показать, что последняя фраза не была пустой угрозой, Кифт закончил послание бесстрашным протестом, обозвав весь совет шайкой скваттеров и нарушителей чужих прав, ибо члены совета устраивают свои собрания в Нью-Хейвене, или Ред-Хиллсе, расположенном, как он настаивал, в пределах провинции Новые Нидерланды. На этом кончаются достоверные сведения относительно правления Вильяма Упрямого, так как в дальнейшем, в тревогах, замешательстве и смуте наступившей эпохи, о нем, видимо, совершенно позабыли, и он отныне навсегда ускользает от добросовестных служителей истории. По какой-то причине, отгадать которую я не в состоянии, историки словно сговорились предать забвению само его имя, вследствие чего они все, как один, воздерживались даже от упоминаний о его подвигах. И хотя я обманул ожидания этих негодяев и расстроил их гнусный заговор, все же я ничуть не уверен, что кто-нибудь из их приверженцев, того и гляди, не осмелится выступить и подвергнуть сомнению достоверность тех или иных из твердо установленных и неопровержимых сведений, которые я здесь сообщил. Но пусть они сделают это — на свою погибель. Пропади я пропадом, если, изловив такого клеветника и поджигателя, оспаривающего хотя бы одно слово из моей незапятнанной ложью истории или крадущего у моих героев хоть ничтожную частицу той славы, которую они с таким блеском приобрели, я не вылью на него всю свою чернильницу, пусть даже она и уступает по величине чернильнице мудрого Гаргантюа,[300] которая, как сообщает достоверная летопись его чудесных подвигов, весила семь тысяч центнеров.

Я всегда скорбел о том, что последние дни знаменитого Кифта окружены столь непроглядной тьмой, ибо он был могучим и великим маленьким человечком, достойным высшей славы: ведь он первый из властителей ввел в нашей стране искусство воевать с помощью посланий и защищать страну с помощью трубачей и ветряных мельниц — весьма дешевый и человеколюбивый способ ведения войны, который впоследствии не раз применялся, вызывая бурное одобрение, и который обещает — если его когда-нибудь удастся полностью осуществить — избавить нас от огромных неприятностей и огромных расходов и спасти от неизмеримо большего кровопролития, нежели изобретение пороха или мин.

Правда, некоторые старинные местные поэты — а их в Новых Нидерландах было великое множество, — воспользовавшись таинственным исходом Вильяма Упрямого, сочинили сказку о том, что он, подобно Ромулу,[301] был перенесен на небо и сияет там в виде очень яркой маленькой звезды где-то в левой клешне Рака; другие высказывают столь же фантастическое предположение, будто он испытал такую же судьбу, как славный король Артур,[302] который, по уверениям древних бардов, был унесен в прекрасные кущи сказочной страны, где живет и теперь, во всем своем величии и силе, и откуда рано или поздно вернется, чтобы вызволить бедную старую Англию из рук жалких, болтливых, погрязших в кляузах министерств и восстановить былое благородство, достоинство и незапятнанную честность, господствовавшие в славные дни рыцарей Круглого Стола.[303]