Паулина Гейдж - Искушение богини

• Название: Искушение богини
• Автор: Паулина Гейдж
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-352-01732-Х

Роман Паулины Гейдж «Искушение богини» поражает яркостью красок, восточной роскошью и изысканной утонченностью. Перед нами предстает образ легендарной царицы Хатшепсут, в юном возрасте ставшей единовластной правительницей Египта. Именно ей, этой красивой, умной, сильной женщине, подчинился мир могущественных фараонов. На берегах полноводного Нила, в тени величественных дворцов вспыхнул божественный огонь страсти гордой царицы к талантливому архитектору. Это боги ниспослали новое испытание царице… Но даже им неведома великая сила любви.

Смесь страсти и нежности, великолепия и могущества погружает пас в таинственный мир интриг эпохи Нового царства.

---

– Ну? – нетерпеливо потребовала она. – Кого родила царица – мальчика или девочку?

Глашатай едва заметно улыбнулся.

– Божественная супруга, возлюбленная двух земель, сегодня разрешилась от бремени… девочкой, ваше высочество.

Глаза Асет сузились и вспыхнули, и вдруг она захохотала. Она хохотала до тех пор, пока слезы ручьями не потекли по ее лицу, до тех пор, пока не согнулась пополам от хохота. Мужчины смотрели на нее во все глаза, не веря, что возможно такое открытое неуважение. Тутмос подбежал к ней, подобрал мяч и стоял, прижимая его к себе, а его глаза делались все круглее и круглее, но мать все хохотала и остановилась только тогда, когда у нее заболел живот. Наконец она выпрямилась, хватая ртом воздух и вытирая слезящиеся глаза куском льняной ткани.

Глашатай холодно ждал, сохраняя бесстрастное выражение на лице.

– Что прикажете передать фараону? – спросил он.

Его ледяной тон заставил ее очнуться, и она ответила, дерзко глядя ему в глаза:

– Ничего. Скажите ему просто, что сегодня я здорова… и очень счастлива.

Он чопорно поклонился, повернулся на пятках и зашагал прочь, прямой как палка.

Асет опустилась перед Тутмосом на колени и принялась в порыве радости ласкать его бритую головенку и смуглые руки.

– Ты слышал, царевич мой маленький? Слышал? Ты станешь царем, Тутмосом III! Как ты будешь хорош в сияющем двойном венце и как могуществен! Я, скромная танцовщица из Асуана, стала матерью фараона!

Но в выражении лица Асет, когда она взяла мяч из рук сына и запустила его изо всех сил, не было ничего скромного. Мяч взмыл в воздух – все выше, выше, вот он растворился в солнечном свете, а потом упал прямо за стену, которая отделяла ее владения от владений Хатшепсут. Тогда она снова расхохоталась, приняв это за добрый знак; потом взяла сына за руку и не спеша повела его во дворец.

Каким-то образом об этом происшествии стало известно, и через два дня уже все знали, как вторая жена Асет долго и громко смеялась над тем, что царица родила вторую дочь, и осмелилась даже передать самому фараону, как она счастлива.

Дошла новость и до Хатшепсут, которой проболталась однажды утром парикмахерша, и царица, с трудом сохраняя на лице бесстрастную маску, хотя внутри у нее все кипело и клокотало от гнева, дождалась, пока глупая женщина уберется. Тогда она одним взмахом руки смела с туалетного стола все баночки с косметикой и направилась в приемную Тутмоса, оттолкнув стоявшего у дверей часового с такой силой, что тот ударился о стену и выронил копье. Несмотря на то что она еще не полностью оправилась после родов и чувствовала себя слабее, чем обычно, Хатшепсут решительным шагом подошла к окруженному придворными трону, на ступеньке которого примостилась Асет, и велела им всем убираться.

– Это и тебя касается, ты, шлюха! – прикрикнула она на Асет, лицо ее в этот миг было перекошено от по-настоящему звериной ярости, так что Асет подпрыгнула и, пригнувшись, шмыгнула мимо царицы, вмиг позабыв о своем обычном нахальстве.

Потрясенный, Тутмос спустился с трона, а Хатшепсут шагнула вперед и вплотную приблизила свое пылающее гневом лицо к его лицу, так что ему пришлось даже немного отступить.

– Тебя, мямлю, я еще терплю! – закричала она. – Терплю твою вопиющую никчемность и глупое позерство, но чтобы меня оскорбляла в моем собственном дворце, под носом у высших чинов двора, деревенская девка, вырядившаяся царевной, – это уже слишком!

Она потрясла кулаком у него перед носом и плюнула на пол, потом развернулась так, что юбки взлетели, и заходила по комнате взад-вперед, гневно раскачивая серьгами и звеня браслетами.

– Я терпела ее, Тутмос, ради тебя. «Фараон ничем не нарушил закон, – говорила я себе. – Он имеет право взять другую жену, потому что такова его привилегия, даже если его выбор пал на женщину, чье происхождение и род занятий оскорбляют самый воздух, которым я дышу!» Она глупа и вульгарна, Тутмос, и никогда не научится добродетелям, которыми обделена от рождения. Но теперь моему терпению, моей готовности идти тебе навстречу нанесен последний, решающий удар, и нанесли его вы оба, да, оба, – она ткнула в него пальцем, обличая, и он весь сжался под ее взглядом, – ибо оставить такую дерзость, такую ересь безнаказанной значит сказать всему городу: «Глядите! Одна моя жена смеется над другой, и я смеюсь вместе с ней!»

Ей не хватило воздуха, и она замолкла, стиснув кулаки и побледнев. Но это был еще не конец.

– Более того, – сказала Хатшепсут уже спокойнее, подходя к нему, – если ты сам не прикажешь ей оставаться в своих комнатах и не попадаться мне на глаза, пока мой гнев не утихнет, я прикажу ее выпороть. Я сделаю это, Тутмос, и ты меня не остановишь. Асет нужно преподать хороший урок, и сделать это надо сейчас, покуда ее растущая жадность и честолюбие не привели ее на эшафот.

Несчастный Тутмос крутил кольца у себя на пальцах. Ее ярость не произвела на него большого впечатления, ведь он знал, что характер у нее настолько же отходчивый, насколько и вспыльчивый. Но он знал, что она права и что он сам из трусости допустил, чтобы такое вопиющее нарушение дворцового этикета и вообще приличий осталось безнаказанным.

– Мне в самом деле очень жаль, Хатшепсет, и ты права, – заговорил он, видя, что ее гнев постепенно ослабевает. – Разумеется, я накажу Асет, но ты должна понимать, что она получила не столь утонченное воспитание, как мы с тобой. Жизнь у нее была не из легких.

– Ах, Тутмос, – возразила Хатшепсут устало. – Сколько людей рождаются в нищете и живут себе тихо и скромно, служа богу и своим ближним. В целых Фивах не найдется другой женщины, которая проявила бы такое жестокосердие к самому злейшему врагу, какое Асет проявила ко мне, а ведь я ей не враг, и она поняла бы это, если бы только дала себе труд подумать как следует. Я могла бы стать ее другом.

– Она тебя боится, – указал Тутмос. – Она чувствует себя неуверенно; вечно оглядывается через плечо. Ведь для нее царица – серьезная соперница.

Хатшепсут отрывисто рассмеялась:

– Да как она смеет думать о каком бы то ни было соперничестве между нами! Пусть себе оглядывается через плечо сколько ей заблагорассудится, у нее нет других врагов, кроме нее самой!

– Прости меня, – повторил Тутмос. – Мне приказать ее выпороть?

Хатшепсут взглянула на его озабоченно нахмуренное лицо с жалостью и презрением.

– В этом нет необходимости, по крайней мере сейчас. Но если она будет продолжать упорствовать в своей глупости, то это может оказаться единственным средством. Нет, Тутмос, просто запри ее в покоях и запрети выходить в сад. Я не хочу ее видеть ни за обедом, ни на прогулке, ни во время праздников. А теперь я возвращаюсь к себе.

Хатшепсут рассеянно отвесила ему короткий поклон и пошла к двери. Вдруг она обернулась и с кривой усмешкой, точно упрекая сама себя, спросила:

– Как тебе новая дочь?

Он смущенно переступил с ноги на ногу.

– Честно говоря, Хатшепсут, не знаю. Она, безусловно, здоровее, чем Неферура, но черты лица у нее какие-то смазанные. Она не похожа ни на тебя, ни на меня, ни на кого из наших родителей.

Хатшепсут скорчила гримаску.

– Вот именно, – бросила она. – Ну что же, Амон не захотел дать мне царя в сыновья!

И она вышла, тихонько притворив за собой дверь.

Девочку назвали Мериет-Хатшепсут, и Хатшепсут приняла этот выбор не моргнув и глазом. Имя было хорошее, надежное, оно не будило никаких воспоминаний или предчувствий, и ребенка в должном порядке принесли в храм и представили богу. Сенмут не испытывал никаких опасений за эту девочку. Она была очень здорова, росла не по дням, а по часам, и все же не вызывала в нем столь же теплого чувства, как хрупкая Неферура. Он был доволен, что его не назначили ее опекуном. Радовало Сенмута и то, что Хатшепсут быстро оправилась после вторых родов и уже через несколько недель вернулась к делам. Дворец снова загудел, как большой улей, собирая, точно нектар, золотую дань и высылая разведчиков, рабочих и посыльных, которые ездили по Египту из конца в конец, исполняя приказы царицы.

Хатшепсут справилась со своим разочарованием. Но, как и Сенмут, она не могла найти в своем сердце любви к младшей дочери. Она все время задавалась вопросом: потому ли, что так отчаянно хотела сына, или потому, что отказалась подержать девочку на руках в первый момент после ее рождения? Как бы то ни было, крохотное красное личико с тонкими чертами совершенно ее не трогало, и она чувствовала себя виноватой. Когда подошел первый день рождения Мериет, Хатшепсут, к своему ужасу, заметила, что та похожа на Асет – не лицом, а характером. Девочка оказалась плаксой, она то и дело заливалась слезами, иногда настоящими, но чаще притворными, чтобы получить то, чего ей хотелось. День за днем она испытывала терпение своих нянек. В детской стало шумно, и в конце концов Сенмут настоял, чтобы Неферуре отвели отдельный маленький покой. Хатшепсут согласилась, и царевну водворили в специально для нее отделанную комнату для слуг рядом со спальней матери. Так случилось, что царица и будущий соправитель сблизились еще больше, оставив плаксивого, вечно орущего младенца на попечении наемных кормилиц.