Паулина Гейдж - Искушение богини

• Название: Искушение богини
• Автор: Паулина Гейдж
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-352-01732-Х

Роман Паулины Гейдж «Искушение богини» поражает яркостью красок, восточной роскошью и изысканной утонченностью. Перед нами предстает образ легендарной царицы Хатшепсут, в юном возрасте ставшей единовластной правительницей Египта. Именно ей, этой красивой, умной, сильной женщине, подчинился мир могущественных фараонов. На берегах полноводного Нила, в тени величественных дворцов вспыхнул божественный огонь страсти гордой царицы к талантливому архитектору. Это боги ниспослали новое испытание царице… Но даже им неведома великая сила любви.

Смесь страсти и нежности, великолепия и могущества погружает пас в таинственный мир интриг эпохи Нового царства.

---

Хатшепсут посетила церемонию натяжения шнура. Она сама держала выкрашенные белой краской веревки, пока строители мерили шагами размеры ее будущего храма и закладывали первый камень. В первый сумасшедший год своего правления не позабыла девушка и обещания, данного ею Хатор и другим богам, мимо чьих опустевших, разрушенных святилищ она проплывала во время своего путешествия вверх по реке. Забота о них была возложена на Инени. Когда Хапусенеб, который тоже когда-то был архитектором, вернулся с Севера, она приказала ему вырыть для нее в долине царей еще одну могилу; та, маленькая, которую избрал для нее отец, больше не годилась – ведь Хатшепсут стала царицей.

Но свою заветную долину она отдала Сенмуту. Каждый раз, когда ей позволяло время, она переправлялась через реку, сидя высоко над водой на прикрытом зонтом троне, и наблюдала, как люди, словно огромные муравьи, копошатся вокруг медленно встающей стены нижней террасы, черной стены Хатор. Ночами ей снилось, будто работы закончены и она спит в своем таинственном храме под белым солнцем.

Не пренебрегала Хатшепсут и своими новыми обязанностями в храме Амона. Повзрослев, она больше чем когда-либо раньше ощущала лежащую на ней длань бога. Она любила плясать в храме, где ее окружали украшенные гирляндами цветов жрицы, а воздух пах драгоценной миррой, и каждый день в минуты затишья, когда жизнь царицы переставала подчиняться строгим правилам, она выходила на балкон своей спальни и молилась, а Ра, проплывая у нее над головой, легко касался ее своими лучами.

Она знала, что подобной ей нет во всем мире, и величественное уединение ее духа вызывало трепет во всех, кто ей служил. Тутмос с сонным удовлетворением понаблюдал за ее расцветом, а потом предоставил ей править в одиночку, хотя часто прохладными вечерами она приходила к нему в сад за советом, садилась на траву у его ног, и тогда они целые часы проводили в бессвязной беседе. Нередко она брала с собой Сенмута, и Тутмос, которому нравился гордый юноша, неизменно радовался его приходу.

Хатшепсут чуть ли не в истерике отказалась занять прежние покои Неферу, когда стала царицей. Жить в комнатах матери она тоже не хотела. Новый дворец, который она строила для себя, соединяли со старым многочисленные залы и широкие проходы. Покои Неферу Хатшепсут приказала отделать заново, чтобы Сенмут был поближе к ней.

Из деревни приехал Сенмен, робкий, смущающийся своего грубого платья и провинциального акцента. Сенмут отдал ему свои прежние покои, где тот сидел, забившись, как пустынный лис в нору, и только дивился, каким могущественным и прекрасным, точно бог, сделался его брат. Так продолжалось, покуда он не привык к дворцу.

Хатшепсут взяла за правило посещать на заре посмертный храм Неферу, где стояла в одиночестве с приношениями в руках и слушала, как рассветный ветер вздыхает среди колонн. Только теперь она поняла болезненное и трогательное стремление сестры освободиться от постылого существования и впервые по-настоящему жалела о жизни, прервавшейся так рано. Неферу смотрела на нее с портрета с неизменной нежностью и всепрощением во взоре, но Хатшепсут не находила покоя, снова и снова твердя молитвы мертвой. Иногда она просыпалась со словами молитвы на устах.

Она видела, как толстеет и становится все более сонным ее отец, несмотря на былой огонь, который время от времени загорался в его глазах, вселяя трепет во всех и каждого. Целыми днями он только и делал, что дремал или играл в шашки с пен-Нехебом, у которого обычно выигрывал, и по-настоящему просыпался, только чтобы поесть и попить, а потом снова засыпал. Наблюдала она и за младшим Тутмосом. С годами тот стал упитанным и спокойным, а силы его, казалось, прибывали, точно он пил жизнь из слабеющего отца. Нет, Тутмос не был тем котом, который может в одночасье превратиться в леопарда. Внешне он оставался все тем же ленивым, приветливым мальчиком, который бурно реагировал на каждую шутку сестры, но теперь присутствовал повсюду – в храме, на пирах, ездил по городу, сидя за спиной колесничего. Хатшепсут не знала почему, но все это сильно ее тревожило, в особенности когда она перехватывала его взгляд или видела пустые глаза и медленно наползающую улыбку. Поэтому она удвоила усердие, стремясь узнать, понять и запомнить все, что происходило в ее царстве.

ЧАСТЬ III

Глава 13

Через пять лет после коронации Хатшепсут, весной, Тутмос уснул и не проснулся. Пир Мика[8] был в разгаре, и Амон покинул свой храм, чтобы стать в Луксоре пожирателем латука, богом излишеств плоти. В Фивах день и ночь бродила закваска пьянства и разврата, дворцы стояли пустыми, покуда их обитатели истощали себя на юге.

Инени нашел старого царя лежащим на подушках, глаза Тутмоса были закрыты, рот открыт, выпирающие передние зубы оскалены в предсмертной гримасе. С минуту Инени стоял, глядя на останки человека, с которым так долго была связана вся его жизнь. Потом быстро отвернулся, послал людей за царским лекарем и жрецами, а сам направился в покои Хатшепсут. Она была занята – одевалась для ночного ритуала, у дверей ее ждали носилки для поездки в Луксор. Ему удалось войти лишь после того, как он, сорвавшись, накричал на стражника у дверей и тот, пораженный, отступил и дал ему войти без объявления.

Царица вышла к нему, звеня браслетами, ее большие глаза горели.

– Инени, ты что, спятил? Я тороплюсь, не видишь? Ты что, хочешь, чтобы я тебя под замок посадила?

Морщины усталости проступили на ее лице, длинная мускулистая шея напряглась. Пир близился к концу, танцы ночи напролет измотали ее. Она схватила украшенный коброй венец и крепко сжала нервными пальцами; к ней подошла рабыня с гребнем в руках.

Инени поклонился, чувствуя, что не в силах говорить. Царица застучала ногой по полу:

– Ну, говори же! Что там стряслось? Ты болен?

Наконец он открыл рот, внутренне содрогаясь от слов, которые должны были сорваться с его губ. Наверное, его новость была отчасти написана у него на лице.

– Отец! Ему плохо? Инени покачал головой.

– Бог умер, ваше величество. Он отошел в чертог судилища во сне. Я послал за лекарем и жрецами. Может быть, вы сообщите его сыну?

Она застыла, не сводя с него глаз, потом резко отвернулась и положила корону на ложе.

Он наполнил вином кубок и поднес ей, но она отказалась. Он стоял беспомощно, не зная, что делать.

Наконец нагие плечи выпрямились, голова поднялась.

– Ты поступил жестоко, благородный Инени, принеся мне эту весть, – тихо сказала она. – А теперь прикажи послать за моим глашатаем и, когда он придет, отправь его в Луксор. Бог должен вернуться, а пир – прекратиться. О отец мой! – вдруг закричала она, вскинув руки. – Зачем ты оставил меня так рано? Мы так мало успели сделать вместе, ты и я!

Инени вышел и, покидая ее покои, приказал управляющему найти Сенмута, каким-то чутьем зная, что никто, кроме него, не сможет утешить ее сейчас. Быстрым шагом он пошел искать ее глашатая, и впервые в жизни испугался пустых, темных дворцовых коридоров, где не было ничьих голосов, только эхо звонко отдавалось от стен. В промежутке между двумя днями Египет погрузился в трясину неизвестности. Инени подумал о молодом Тутмосе, который наверняка сейчас барахтается в объятиях какой-нибудь жрицы на полу храма в Луксоре. И почувствовал, как у него перехватило горло.

Сенмут бежал, как не бегал никогда в жизни. Известие настигло его в тот момент, когда он, Бения и Менх, все трое сильно навеселе, выходили из пивной на окраине Луксора. Он планировал посмотреть танцы в саду храма, а оттуда пойти домой, к Та-кха'ет, но, как только потный перепуганный глашатай шепнул ему на ухо несколько слов, выронил свою кружку под ноги Бенин и кинулся бежать. Две мили его ноги работали как заведенные, руки колотили по воздуху, в голове все плыло от пивных паров. Сквозь хмельной туман он видел гуляк и паломников, которые, весело смеясь и освещая себе путь фонарями, шагали по другой стороне аллеи. Они остановились и долго смотрели вслед юноше, который промчался как безумный, только юбка развевалась. Вечер выдался нежаркий, тихий и приятный; безмолвные воды Нила, вдоль берега которого шла дорога, были темны и приветливы. Но Сенмут продолжал бежать, проклиная свою колесницу, что стояла в конюшнях позади дворца, ладью, что качалась на якоре у городского причала, носильщиков, которые покинули его во время кутежа. Тяжелый пояс с печатью колотил его по ногам. Он сорвал его и, не останавливаясь, намотал на руку. Влетев в сад царицы через ее личный вход, он сбавил шаг и перешел на запинающуюся рысцу, пока не остановился перед золоченой дверью. Постоял с минуту, подождал, пока выровняется дыхание и уймется дрожь в руках и ногах, и только потом кивнул стражнику и вошел внутрь.

Она стояла посреди комнаты, бесцельно заломив руки. Увидев, что пришел Сенмут, она вскрикнула и бросилась в его объятия. Едва она упала ему на грудь, его руки сами собой сомкнулись вокруг нее. Он отрывисто приказал рабыне выйти; а когда дверь за ней закрылась, подвел Хатшепсут к ложу, усадил и сам опустился рядом, поглаживая черную копну ее волос, покуда слезы молодой женщины падали ему на грудь.