Джозеф Кутзее - В сердце страны

• Название: В сердце страны
• Автор: Джозеф Кутзее
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-753-0, 0-7493-9425-0

Вымысел и реальность переплелись в этом романе о трагедии человеческого одиночества, одиночества женщины...

---

189. Домашние птицы одичали, они ночуют на деревьях. Одну за другой их убили дикие кошки. Выводок цыплят потерялся прошлой ночью. Корм кончается. Я так и не нашла денет. Если они на почте, тогда они для меня потеряны. Но, возможно, они сгорели. А может быть, никогда и не было никаких денег. Может быть, денег не будет, если я не постригу овец и не продам шерсть. В этом случае денег не будет.

190. Так жить нельзя.

191. Не в состоянии спать! я брожу по дому во время сиесты. Я щупаю странную одежду в запертой комнате. Я смотрю на себя в зеркале и пытаюсь улыбнуться. Лицо в зеркале улыбается измученной улыбкой. Ничего не изменилось. Я все еще не нравлюсь себе. Анна может носить эту одежду, а я не могу. Из-за того, что я так долго носила черное, я превратилась в черную особу.

192. Хендрик убивает по овце в неделю. Это его способ взыскать долг.

193. Я встаю утром и ищу, что бы вымыть. Но вещи не так-то быстро пачкаются. Их слишком мало используют, мне нужно дождаться пыли, а пыль падает, когда ей заблагорассудится. Я хандрю; дом сияет.

194. Хендрик стоит у парадной двери, за спиной – его жена.

– Мисс, кофе закончился, мука закончилась, почти все закончилось.

– Да, я знаю. – И мисс все еще должна нам.

– У меня нет денег. Вы в любом случае не работаете, так почему же я должна давать вам деньги?

– Да, но мисс нам должна, разве это не так?

– Нет смысла без конца спрашивать, Хендрик. Я же говорю тебе, что у меня нет денег.

– Да, но тогда мисс должна дать нам что-нибудь еще.

195. Я не в силах продолжать эти идиотские диалоги. Язык, на котором я должна говорить с этими людьми, безнадежно загублен моим отцом. То, что происходит между нами, превратилось теперь в пародию. Я была рождена, когда существовал язык иерархии, дистанции и перспективы. Это был язык моего отца. Не скажу, чтобы мне хотелось говорить на этом языке, у меня вызывает печаль его дистанция, но это все, что у нас есть. Я могу поверить в существование языка, на котором говорят влюбленные, но не могу его себе представить. У меня не осталось слов для обмена, в значимость которых я могла бы верить. Хендрик наклоняет голову и тайком усмехается каждый раз, как предлагает мне старые обороты речи. «Мисс, мисс, мисс!» – говорит он мне в лицо; «Я знаю тебя, ты дочь своего отца», – говорит он, прикрыв рот рукой; «Ты единоутробная сестра моей жены, там, где лежал твой отец, я лежу тоже, я знаю этого мужчину, его следы остались в моей постели». «Ты, ты, ты», – поет Анна Маленькая у него за спиной, когда мне ее не видно.

196. Хендрик появляется наверху, надо мной, на лестничной площадке у двери чердака, в одежде моего отца. Это нелепо! Он принимает позу: упирает руки в бедра и выпячивает грудь.

– Ну и ну! – кричит ему Анна Маленькая снизу.

– Немедленно сними эту одежду! – Я не могу этого допустить, он слишком далеко заходит. – Я сказала, что ты можешь взять кое-что из старой одежды хозяина, но эта одежда не для тебя!

Он бросает плотоядный взгляд на жену, игнорируя меня.

– Хендрик! – ору я.

– Эй! – говорит Хендрик. Протягивая руки и делая на площадке пируэт.

– Ну и ну! – отвечает ему жена, заливаясь восторженным смехом.

Он взял белую хлопчатобумажную рубашку без воротника, лучший атласный жилет, брюки из твида и даже хорошие черные сапоги. Еще несколько рубашек перекинуты через перила.

Что я могу сделать с этой парой? Я так одинока, и я женщина! Я карабкаюсь вверх по деревянной лестнице. Это моя судьба, и я должна с этим покончить.

Смех замирает. Мои глаза оказываются на уровне его сапог.

– Мисс! – Слышу ли я наконец ненависть в его голосе? – Мисс, давайте же, скажите старому Хендрику: мисс хочет, чтобы он снял одежду хозяина?

– Я сказала, что ты можешь взять старую одежду, Хендрик, но эта одежда не для тебя. – Сколько же еще этих дурацких слов должна я произнести, когда мне хочется завыть и застонать?

– Мисс хочет, чтобы я снял эту одежду? Я загнана в ловушку. Мне хочется заплакать. Сколько же еще мне нужно вынести, прежде чем они оставят меня в покое?

Хендрик начинает расстегивать брюки. Я закрываю глаза и опускаю голову. Мне нужно быть осторожной, если я попытаюсь спуститься по лестнице задом наперед, то определенно оступлюсь и упаду.

– Эй, смотрите! Смотрите, наша мисс, смотрите! – В голосе его определенно звучит ненависть. Горячие слезы текут по моим щекам, хотя глаза закрыты. Вот мое наказание, оно пришло, и я сейчас должна его вынести. – Ну же, не бойтесь, наша мисс, это всего лишь мужчина!

И так мы долго стоим, замерев, как на картине.

– Перестань, ты делаешь ей больно, – Анна Маленькая тихо подает голос снизу, спасая меня. Я открываю глаза и вижу, что она с любопытством смотрит прямо мне в лицо. Она женщина, и поэтому она милосердна. Является ли это универсальной истиной? Осторожно переставляя ноги, я спускаюсь задом наперед по лестнице и бреду мимо нее в дом. Они делают из меня врага, но почему? Просто потому, что у меня нет для них денег?

197. Они слоняются по двору в нарядах моих родителей, и им не перед кем покрасоваться. Эти дни в праздности сказываются на них так же, как на мне. Мы разлагаемся. Наскучив друг другу, они обращаются ко мне в поисках раз влечения. Я беру ружье там же, где и прежде, – там, где вешалка. В поле зрения появляется спина Хендрика. Что такое Хендрик в эту минуту – человек, одолеваемый скукой, который жует травинку, или белое пятно на зеленом? Кто может это сказать? Ружье и цель оказываются на одной линии, и я спускаю курок. Меня оглушило, но я уже проходила через это прежде, и в ушах тогда тоже звенело—я не новичок. Анна бежит, как ребенок, размахивая руками и спотыкаясь в тяжелом белом платье. Хендрик пытается ползти за ней следом на четвереньках. Я удаляюсь в свою темную комнату и жду, когда затихнут звуки.

198. С ружьем в руке я появляюсь на пустой веранде. Я поднимаю его и целюсь в белое пятно рубашки. Ствол бешено раскачивается, его некуда упереть. Анна вскрикивает и указывает на меня. Они вскакивают и бегут по двору, как зайцы, к огороду. Ружье не поспевает за ними. Я не плохая, я даже не опасна. Я закрываю глаза и спускаю курок. Я оглушена, у меня звенит в ушах. Хендрик и Анна Маленькая исчезли за деревьями. Я ставлю ружье на место.

199. Разодетые в наряды мертвых людей, они сидят на старой скамье в тени гевеи. Хендрик скрещивает ноги и кладет руки на спинку скамьи. Анна Маленькая приникает к его плечу.

Он видит, что я наблюдаю за ними из окна. Он поднимается и подходит.

– Нет ли у мисс немного табака для меня?

200. Я лежу у себя в постели с подушкой на глазах. Дверь моей комнаты закрыта, но я знаю, что Хендрик в доме, он роется в ящиках. Даже если бы муха чистила свои лапки в этом доме, я бы и то знала.

Дверь открывается. Я поворачиваюсь к стене. Он стоит надо мной.

– Смотрите, мисс, я нашел немного табака.

В последний раз я вдыхаю сладкий запах табака для трубки. Кто же теперь снова принесет его в мой дом?

Он тяжело садится возле меня на кровать. Его запах ударяет мне в ноздри. Он кладет руку мне на бедро, и я вскрикиваю, глядя на пустую стену; тело мое напрягается, ужас ревет из глубины моих легких. Рука убирается, запах исчезает. Но крики продолжают звенеть.

201. Хендрик и Анна Маленькая сидят на старой скамье в тени гевеи. Хендрик скрещивает ноги и попыхивает своей трубкой. Анна кладет голову ему на плечо. Я наблюдаю за ними. Они целы и невредимы.

202. Я машу Хендрику белым конвертом.

– Отвези это письмо на почту. Дай его господину на почте. Он даст тебе деньги. Если ты выедешь завтра утром, ты сможешь вернуться во вторник вечером.

– Да, мисс, – почта.

– Если они спросят, скажи, что я тебя послала. Скажи, что хозяин заболел и не может приехать. Запомни: хозяин болен – больше ничего не говори.

– Да, мисс. Хозяин болен.

– Да. И скажи Анне, что, если ей будет не по себе, она может завтра ночью спать на кухне.

– Да, мисс.

– И положи письмо в надежное место, иначе ты ничего не получишь.

– Да, мисс, я сохраню его.

203. Анна начинает стелить себе постель. Я не ухожу из кухни, а сижу. За столом, наблюдая за ней. Ее движения становятся неловкими. Она теряет, почву под ногами теперь, когда ее муж в отъезде.

– Тебе нравится спать на кухне, Анна?

– Да, мисс. – Она отворачивает лицо, она шепчет, она не знает, куда деть руки.

– Разве ты не хочешь спать в настоящей постели?

Она озадачена.

– Разве ты не хочешь спать в кровати в комнате для гостей?

– Нет, мисс.

– Как! Ты предпочитаешь спать здесь, на полу?

– Да, мисс, на полу.

Она надолго умолкает. Я наполняю чайник.

– Ложись спать. Я только выпью чашечку чая.

Она ложится под одеяло и отворачивается от света.

– Скажи, Анна, разве ты не раздеваешься? Разве ты не раздеваешься, когда ложишься спать? Ты спишь в платке?

Она сбрасывает платок.

– Скажи мне, ты спишь одетая, когда с тобой твой муж? Я не могу в это поверить. – Я придвигаю стул к постели. – Ты хорошо проводишь время со своим мужем, Анна? Ну же, не стесняйся, нас никто не услышит. Ну, скажи мне, ты хорошо проводишь время? Приятно быть замужем? – Она горестно сопит, оказавшись в ловушке в темном доме с ведьмой. Это не будет диалогом, слава богу, я могу расправить свои крылышки и лететь, куда мне угодно. – Мне бы тоже хотелось мужчину, но это было невозможно. Я никогда никому не нравилась, я никогда не была хорошенькой. —Я наклоняюсь над ней, сидя на жестком кухонном стуле, я куражусь. Она слышит в моем голосе лишь ярость и безутешно рыдает. – Но это не самое худшее. Энергия – это вечный восторг, я могла бы быть совсем другой, я могла бы прожечь себе путь из этой тюрьмы, в моем языке пылает огонь – ты понимаешь? Но все это без толку обратилось внутрь, и то, что кажется тебе яростью, всего лишь потрескивание огня внутри. Я никогда на самом деле на тебя не сердилась, я только хотела поговорить, я никогда не училась беседовать с другим человеком. Мне всегда бросали слово, а я передавала его дальше. Я никогда не знала слов, которыми можно по-настоящему обмениваться, Анна. Слова, которые я тебе даю, ты не можешь отдать обратно. Это слова без цены. Ты понимаешь? Ничего не стоящие. Как у вас было с моим отцом, когда вы разговаривали? Становились вы наконец просто мужчиной и женщиной? Ну же, скажи мне, я хочу знать. Давал ли он тебе хорошие слова? Не плачь, дитя, я же сказала, что не сержусь. – Я ложусь рядом с ней и кладу ее голову себе на руку. Она высовывает длинный язык и слизывает сопли с верхней губы. – Ну все, перестань плакать. Ты должна мне верить, я нисколько не сержусь за то, что вы с хозяином делали вместе. Хорошо, что он нашел немного счастья с тобой, он был ужасно одинок. И я уверена, вам обоим было приятно, не так ли? Я никогда не могла сделать его счастливым, я всегда была всего лишь скучной, послушной дочерью, я наскучила ему. Скажи мне, Анна, если бы вы вдвоем были вместе, если бы он был жив, могли бы мы с тобой быть друзьями? Как ты думаешь? Я думаю, могли бы. Думаю, мы могли бы стать кем-то вроде сестер или кузин. Послушай, не двигайся, я сейчас погашу свет, потом приду и лягу рядом с тобой и останусь, пока ты не заснешь.