Елизавета Дворецкая - Ночь богов, кн. 2: Тропы незримых

• Название: Ночь богов, кн. 2: Тропы незримых
• Автор: Елизавета Дворецкая
• Издательство: Крылов
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9717-0540-6

Младший княжеский сын не расстается с надеждой заполучить угрянский престол. На его пути осталась единственная помеха – старший брат, волхв Лютомер. Но такого соперника нельзя одолеть одними интригами, и младший княжич находит союзника из потустороннего мира, не задумываясь о том, какую плату берет Бездна за свою помощь. А тут еще явились нежданные гости из Хазарии, и не с самыми добрыми намерениями. Теперь Лютомера ждет нелегкая борьба за собственную жизнь и за покой в родной земле.

Но подходит к концу Ночь Богов, и границы между мирами истончаются, чтобы пропустить человеческий дух туда, куда в остальное время путь ему закрыт. Лютомеру остается лишь переступить черту и встретиться с врагом лицом к лицу.

---

– Ну, дай тебе Макошь еще троих таких же.

– Спасибо, красавица. – Мыслята поклонился. – Пусть сбудется, как ты пожелала!

Далянка улыбнулась, и Лютава вдруг заподозрила, что они говорят о чем-то большем, чем видно постороннему взгляду.

Она вспомнила, как вчера вечером женщины сидели в беседе – для настоящих посиделок время еще не подошло, и женщины просто болтали, кто-то шил, кто-то вышивал. Они с Милемой и Далянкой опять сошлись втроем, рассказывая новости прочей родни: кто на ком женился, кто у кого родился. Заходили в беседу и парни, посмотреть на девушек из дальних сел, к которым просто так на посиделки не сходишь. Иногда кто-то из парней, взяв из пучка приготовленную лучину, зажигал ее от огня в очаге, подходил к какой-то из девушек и вставлял в светец около нее. Как шепнула им Милема, это был местный обычай: если кому-то из парней нравится девушка, он зажигает для нее лучину, чтобы, дескать, ей светлее работать, а ему лучше смотреть на ее красоту. У некоторых особоенно выдающихся чурославльских красавиц горело по две и по три лучины, неудачницы сидели в темноте, скрывающей их досаду. Причем Лютомеровы бойники, которым не предстояло в этих краях подбирать себе невест, быстро разобрались, что к чему, и уже вовсю щепали лучины, «чтобы виднее было, которые тут девки собой получше», как сказал Худота.

– Пока вы жениться соберетесь, этих всех разберут, новые подрастут, – усмехнулась Лютава.

– Ничего, мы своего не упустим.

– Ты куда, Худяк, лезешь, эта моя! – Теребила оттирал товарища от рыженькой малорослой девушки, востроносой и хорошенькой, а та смеялась, вцепившись в сестру и пряча смущенное и гордое лицо у нее на плече.

– Отойди! А то я тебе сейчас чуб оторву! Самое длинное, что у тебя есть…

Бойники шутливо перебранивались, девушки смеялись, народ вовсю потешался.

– А что же три такие красавицы в темноте сидят? Непорядок! – вдруг раздался голос рядом с ними.

Подняв глаза, девушки увидели Мысляту, который шел к ним с зажженной лучиной.

– Работайте, девушки, глаза свои ясные берегите! – Подмигнув, он пристроил лучину в светец. – А нам на вас так любоваться сподручнее!

Он отошел, а Лютава, заметив, каким взглядом он обменялся с Далянкой, затрепетала от удивления и предчувствия. Она не умела вот так с ходу предсказывать будущее, но неплохо понимала людей. Все восхищались красавицей Далянкой, но Мыслята смотрел на нее как-то по-особенному – с выражением, что вот эта как раз по мне! А Далянка отвечала на его взгляд с радостью, благодарностью и надеждой, будто у него было нечто, в чем она нуждается.

Но сейчас, утром, Мыслята только поклонился Далянке и отошел. Чаргай, не сводивший с нее ревнивых глаз, даже не посмотрел ему вслед. А Лютава подумала: хорошо, что Чаргай едет с ними на охоту, а Далянка остается в Чурославле. С тех пор как Хвалис исчез, Далянку стал одолевать пылкими взглядами молодой хазарин, так что девушка, заметив это, почти не показывалась в Ратиславле. Ее старшие братья, Рудоня и Ходилец, на прощальном пиру чуть не побили Чаргая – а то-де сглазит сестру своими глазищами черными! Мужчинам во главе с Богоней пришлось разнимать драку гостей. «Едва от Хвалиса избавилась, теперь этот леший на мою голову навязался! – жаловалась Далянка Лютаве. – А ведь и Хвалис за мной вернуться обещал!» – «Пусть-ка он вернется!» – многозначительно приглашала Лютава, но Далянка только вздыхала. Быть самой красивой девушкой в волости, к тому же знатной невестой, – опасная и беспокойная честь.

Выехали все вместе – Мыслята с несколькими родственниками, четырьмя женщинами и двоими мужчинами, сопровождавшими его на торг, Лютомер с бойниками и Лютавой и хазары всем обозом – Чаргай с верховыми, купцы с челядью и товарами на волокушах. За отдельную плату воевода Благота дал и людей, которые помогали собственной челяди купцов тащить ладьи.

– У нас мужики и ребята заранее медвежьи лежки выслеживают, – рассказывал Мыслята по дороге. Он шел во главе обоза рядом с Лютомером и Лютавой, показывая окрестности. – Как раз начинают укладываться, то под выворотнем в ельнике, а то и нору целую отроет – видно же. У нас к этому делу многие привычны. Вот была у нас бабка, ведунья наша, Лесавой звали. Ох и боевая была бабка, я вам скажу! Ты, варга, хоть и много повидал, а таких бабок, должно быть, не встречал нигде. Ее отец еще был знатный медвежатник, жил не в селе, а в лесу, на отшибе. Мать его тоже ведуньей была, я-то ее не застал, а старики рассказывали. Он тоже травами да охотой промышлял, а Лесава от бабки мудрости набралась, а от отца – смелости. Сильная была баба, здоровая, любого мужика поборола бы. У нас поговаривали, что она не от женщины, а от медведицы лесной родилась. Но это врут, пожалуй. Я, правда, сам Молчуновой жены не видел никогда, у нас и не знает никто, где он ее взял, но чтобы от медведицы – это уже перебор… Так вот, она, Лесава-то, сама замуж не ходила никогда, так и прожила весь век в лесу, и бабку там схоронила, и отца. Сама на медведей ходила с рогатиной, за зиму по три шкуры добывала, а за всю жизнь, наверное, голов пятьдесят взяла. Знатная была бабка!

– Была? – спосила Лютава. – Умерла она?

– Этим летом только. После Купалы сразу. Да ей уж под семь десятков было, столько не живут. Жаль, вас не дождалась. Тебе бы, княжна, любопытно с ней поговорить было бы. Про духов там разных, все такое. – Мыслята покрутил в воздухе ладонью с растопыренными пальцами, намекая на нечто, ему недоступное. – Такая лихая была бабка – куда там Огневеду!

Из-за тяжелого груза двигались медленно, но семь верст до села под названием Медвежий Бор одолели еще до сумерек. Село состояло из семи весей, рассеянных на расстоянии нескольких верст одна от другой, и по дороге к той, где жил сам Мыслята, миновали две из них. Веси тоже были не маленькие, одна из пяти, другая аж из восьми дворов.

– Сколько же у тебя народу в роду? – спросил Лютомер.

– А вот считай. Мы сами-то дешнянского корня, а то дед говорил, что с Дуная-батюшки наше племя путь держало. Пришел сюда пращур наш Радей, и было у него семь сыновей. Старший при отце остался, два средних рядом дворы поставили, остальные четверо расселились. Потом из тех четверых уже двоих, тоже младших, отселили, Путеичи, что мы проезжали, где пять дворов, да Оглядкины младшие двое, но они дальше, за Бобровый ручей ушли. Мы их теперь Бобровичами зовем.

– А мужиков-то сколько?

– Если тех парней не считать, что этой осенью только жениться думают, мужиков пять десятков будет.

– Да вы – сила! – уважительно заметила Лютава.

– А то ж! – спокойно согласился Мыслята. Глава такого многочисленного рода, он если и гордился, то не собой, а только своим родом. – Земли хватает пока, дичи в лесу, рыбы в реке, спасибо Велесу. Чего же не жить? У нас и дети редко мрут, тьфу-тьфу, слава Макоши.

Мыслятина весь, как самое старое родовое гнездо, в Медвежьем Бору считалась главной. Именно сюда мужики собирались на сходки, а женщины на посиделки. Здесь была выстроена изба-беседа, пригодная и для размещения гостей. Как рассказал Мыслята, в последние годы торговые гости зачастили через Неручь на Болву, так что он уже подумывает поставить для них отдельную избу и брать плату за постой. Сами же гости и надоумили – говорят, во всех землях так и делают.

Ладьи наконец спустили на воду Неручи, товар погрузили. Чурославльские работники, получив свою плату, отправились домой, надеясь успеть до темноты, – не так уж и далеко, налегке отчего же не дойти? Остальных устроили на ночлег: хазар в беседу, бойников развели по дворам, Лютомера с сестрой Мыслята пригласил к себе.

Дом его вела сестра, круглолицая и бойкая девка, державшая в руках невестку, жену младшего Мыслятиного брата. Не со зла, но только от горячности нрава Овсяница, как ее звали, гоняла туда-сюда невестку, детей, которых тут насчитывалось шесть душ, и все восклицала:

– Ой, когда же уйду я от вас! Ой, хоть бы кто-нибудь увез меня поскорее!

– Ох, Овсянка, накличешь беды! – посмеивался над ней Мыслята. – Здесь ты Дожиновну гоняешь, а в чужом доме свекровь да золовки тебя вот так же будут гонять. Наплачешься еще!

– Я свои слезы на дело поберегу!

– Наплачешься! Муж еще нос будет воротить: каша не такая, пироги не такие, и медовуху матушка куда как лучше делает!

– А то я виновата! Вон, девки ни одна у печки не крутятся, знай приданое шьют, а стряпать свекровь научит! Я одна, горемычная, сама все делаю, через вас же, мучители мои!

Но несмотря на эти вечные разговоры, в избе было чисто, глинобитные полы выметены и вымыты, стол выскоблен, дети веселые. Из них трое были самого Мысляты – старший, Помогайла, и впрямь сообразительный и степенный не по годам парень, и две девочки, восьми и шести лет, да трое племянников – два мальчика лет четырех-пяти и годовалая девочка. Старшая из девочек, очень похожая на Овсяницу, крепенькая, как боровичок, круглолицая и бойкая, верховодила всей ватагой, исполняла обязанности няньки при самых маленьких, озорникам раздавала подзатыльники и носила в семье заслуженное прозвище Старостиха.