Николай Черушев - 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

• Название: 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
• Автор: Николай Черушев
• Издательство: FB2Fixe7ff5b79-012f-102b-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-94538-305-8

Военный историк Н.С.Черушев занимается темой репрессий в Красной Армии свыше 40 лет. Еще молодым офицером он увлекся сбором материалов, а затем интенсивно работал в центральных и местных архивах, в обществе "Мемориал" и его региональных отделениях, в архивах военных академий; по названной проблеме им выпущены две книги, опубликовано множество статей.

В новой книге автор рассказывает о трагических судьбах нескольких десятков первых лиц Красной Армии и Флота, среди которых М.Н.Тухачевский, Н.Э.Якир, И.П.Уборевич, В.К.Блюхер, А.И.Егоров, Я.И.Алкснис, П.Е.Дыбенко, А.В.Горбатов, А.А.Свечин, Г.Д.Гай, Я.К.Берзин, Ю.В.Саблин и другие. Расправы с военными занимают совершенно особое место в истории политических репрессий в СССР. Уничтожение значительной части армейской элиты весной-летом 1937 г. было едва ли не первой кампанией, организованной не по "классовому", а по профессиональному признаку. В книгу включены также уникальные сведения о судьбах членов семей и ближайших родственников репрессированных военных; материалы о тех, кого не смогли сломить "мастера заплечных дел."

---

Защитить как свое честное имя, так и родное детище, критикуемое Сталиным в самой оскорбительной форме, Иван Кутяков не мог по не зависящим от него обстоятельствам: в середине мая 1937 года он был арестован в Куйбышеве и препровожден там же в тюрьму. Предчувствие надвигающейся расправы над ним не покидало Кутякова с 1936 года. Так, он помечал в своем дневнике:

«26 октября 1936 г. Самара. Мои «Канны 1920 г.» есть петля на моей шее, они загубят при первом удобном случае. Значит к этому нужно быть готовым…

15 марта 1937 г. Куйбышев. Пока «железный» (т.е. Ворошилов. – Н.Ч.) будет стоять во главе, до тех пор будет бестолковщина, подхалимство и все тупое будет в почете, все умное будет унижаться. «Канны» написаны моей кровью, потом и всем сердцем, несмотря на это, они мне как в прошлом, так и теперь, кроме страшного несчастья, ничего не дали и не дают. Одно меня успокаивает, это то, что в будущем, может быть даже далеком, они увековечат мое доброе имя»[255].

Напомним, что последние строки были написаны Кутяковым ровно за два месяца до его ареста. Предчувствия, как видно, не обманули опального комкора. Поплатился за свою положительную рецензию на «Киевские Канны» (в виде предисловия) и другой видный советский военачальник – командарм 2-го ранга А.И. Седякин. Он высоко оценил книгу Кутякова, назвав ее правдивой и поучительной, чем вызвал большой гнев Сталина. В своем выступлении 2 июня тот поспешил объявить это предисловие сомнительным и даже подозрительным, а его автора, то есть Седякина, – близоруким в политическом и военном отношении.

Возвращаясь к рассказу военного коменданта об аресте комкора Кутякова, добавим, что не мог он и вызывать Ворошилова к прямому проводу в три-четыре часа ночи. Такое совершенно исключено даже по чисто техническим причинам. А также не мог он и разъезжать в вагоне с пушками и пулеметами по центральной железнодорожной магистрали в 1937 году, когда энкавэдэшники усиленно выискивали в стране (и в армии тоже) шпионов, вредителей, диверсантов и террористов. Не будем забывать и того, что Кутяков был арестован в Куйбышеве, а не в каком-то ином месте, а также и того, что все описанное происходило после знаменитого открытого процесса над зиновьевцами. Одним словом, в уста заключенного, бывшего военного коменданта небольшой станции в Поволжье, народная молва вложила все то, о чем, видимо, не единожды говорилось в тесных и темных бараках в короткие минуты отдыха, особенно когда произвол лагерной администрации доходил до предела, а конец срока заключения был далеко за горизонтом. Нередко все это распространялось шепотом, с опаской, но с большой жаждой увидеть претворение желаемого в реальную действительность. Говорилось о том не только в лагерях, за колючей проволокой, но и на воле, если действительность тех лет можно называть свободой.

И еще одна легенда, исключительно яркая по своей правдоподобности и трагизму. Речь идет об истории, изложенной писателем Г. Шелестом в его рассказе «Колымские самородки». И касается она личности бывшего командующего Северным флотом флагмана 1-го ранга Душенова Константина Ивановича. Рассказ начинается так:

«На Колыме мы звеньями мыли золото. За сто процентов добычи давали восемьсот граммов хлеба, три раза затируху и раз овсяную кашу. День ото дня мы тоньшели так, что кости выпирали, но добывать это проклятущее золото было надо…

В звене нас было четверо: Костя Душенов, Самуил Гендаль. Ефим Голубев и я. Все мы были коммунистами, и сорок второй год давил нас своей бездоходностью. Немцы стояли под Москвой, и мы со страхом гадали: возьмут или не возьмут ее и, если возьмут, что тогда будет с нами?..»

Далее все происходило следующим образом. Промывая на лотке мерзлый колымский грунт, бригада совершенно неожиданно для себя нашла крупный самородок золота. Стали решать – что же делать с ним. Дело в том, что подобные бригады заключенных в пределах зоны работали на значительном расстоянии друг от друга и достаточно далеко от конвоя.

« – Килограмма полтора! Что будем делать дальше? Сдавать? – спросил Душенов.

Мы задумались.

Что же все-таки делать с этим самородком? Сдавать или не сдавать? Запрятать, – а мы умели прятать так, что сам сатана не найдет, – и ежедневно делать только норму? Появится хлеб, махорка, можно даже достать чаю, газету трехмесячной давности, мыло. А на работе волынить. Соблазнительно! Если с умом все делать, можно легко прожить.

– Чего молчите? – спрашивает Душенов и тихо продолжает: – Может быть, мое мнение пойдет вразрез с вашим, но, по-моему, самородок надо сдать. Сдать! И вот почему. Я коммунист, коммунистами считаете и вы себя. Ильич говорил: марксист должен учитывать живую жизнь, точные факты действительности. Понимаете, что это значит? Учитывать точные факты действительности. Там идет война. Чьей-то злой волей нас обвинили, оболгали и запрятали сюда искать самородки! Но там война! Надо помогать. Что бы с нами ни было…

Горел костер, пожирая сухие сосновые и еловые сучья, потрескивая и искря.

Привезли обед. Душенов и Голубев сходили за баландой и кашей. Мы пообедали.

Самородок лежал на синей тряпице, и мы старались на него не глядеть Первым зафилософствовал Голубев:

– Вроде камень, а смотри, какое через него напряжение у нас…

Гендаль сморщился:

– Я за то, чтобы сдать. Из-за войны только. А если бы ее не было, был бы против. Давай неси его к начальству!

– А вы как? – спросил Душенов у меня и Голубева.

– Сдать, – сказал я.

А Голубев добавил:

– Нехай им Гитлер подавится. Жили без самородков, проживем еще…

Душенов встал и снял шапку. Белая голова, словно припорошенная пеплом, склонилась над нами.

– Как член Общества старых большевиков, от имени партии благодарю вас, товарищи, за помощь советскому народу в трудные дни.

Гендаль что-то хотел сказать, но только разинул рот и ничего не сказал.

– Объявляй, в час добрый… – проговорил Голубев. – Может, придет время – поблагодарят нас…»

За найденный и сданный в фонд обороны самородок лагерное начальство поощрило членов бригады Душенова следующим образом: они получили сытный обед из столовой вольнонаемного состава и по две осьмушки махорки на каждого. А спустя неделю, по свидетельству Г. Шелеста, К.И. Душенов умер от физического истощения в лагерном лазарете.

Вполне допускаем, что на бескрайних снежных просторах Колымы зимой 1942 года в действительности и произошла такая история с кем-то из заключенных, обвиненных и осужденных на длительный срок по печально известной пятьдесят восьмой статье. Также возможно, что подобное повторилось не единожды. В каких-то отдельных проявлениях данная история могла иметь различия, но несомненно одно, что степень ее достоверности достаточно велика. Автор верно ухватил главное в психологии истинных большевиков-ленинцев: их полную самоотдачу, бескорыстное самопожертвование во имя того дела, которому они присягнули. Но к флагману Душенову описанный выше случай не имеет ровно никакого отношения, ибо он на Колыме никогда не был и золото там нигде не копал. Он даже не дожил до начала войны.

Исследователь П. Галков, изучавший жизнь и деятельность К.И. Душенова, отвечая автору этих строк по поводу приведенного выше эпизода, сообщил: «У Шелеста есть два рассказа о К.И. Душенове, но… оба они вымысел писателя»[256].

Будучи арестован в мае 1938 года, Душенов после двух лет следствия был осужден 3 февраля 1940 года Военной коллегией к расстрелу. На следующий день после суда приговор был приведен в исполнение. Относительно же того, как поступил бы реальный Душенов в изложенной ситуации, можно не сомневаться, что он действовал бы точно так, как и герой рассказа Г. Шелеста, носивший ту же фамилию.

Легенда легенде рознь… Рассказанные выше рождались и курсировали в особой лагерной среде, вызывая у одних зеков зависть и восхищение, у других – злобу и ненависть. И речь в них шла о лицах, арестованных органами НКВД, осужденных советским правосудием к высшей мере наказания или же к длительному лишению свободы. Словом, разговор шел о своем брате-арестанте, подследственном, то есть о з/к. Вместе с тем существовала легенда и несколько другого плана – о попытке ареста С.М. Буденного. Эта «байка» родилась и тиражировалась в совершенно ином общественном слое – в кругу высшего армейского света, в среде жен московской военной элиты. О ней поведала Лариса Васильева в своей книге «Кремлевские жены».

Теперь известно, что и над головой Буденного в 1937–1938 годах сгущались темные тучи, несмотря на многолетнюю симпатию к нему со стороны Сталина. Ареста в те годы ему можно было ожидать (и он ожидал) практически в любой день, ибо следователи Особого отдела ГУГБ сумели выбить показания на него, как на активного участника военно-фашистского заговора, от доброго десятка арестованных в разное время командиров и политработников Красной Армии.