Николай Черушев - 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

• Название: 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
• Автор: Николай Черушев
• Издательство: FB2Fixe7ff5b79-012f-102b-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-94538-305-8

Военный историк Н.С.Черушев занимается темой репрессий в Красной Армии свыше 40 лет. Еще молодым офицером он увлекся сбором материалов, а затем интенсивно работал в центральных и местных архивах, в обществе "Мемориал" и его региональных отделениях, в архивах военных академий; по названной проблеме им выпущены две книги, опубликовано множество статей.

В новой книге автор рассказывает о трагических судьбах нескольких десятков первых лиц Красной Армии и Флота, среди которых М.Н.Тухачевский, Н.Э.Якир, И.П.Уборевич, В.К.Блюхер, А.И.Егоров, Я.И.Алкснис, П.Е.Дыбенко, А.В.Горбатов, А.А.Свечин, Г.Д.Гай, Я.К.Берзин, Ю.В.Саблин и другие. Расправы с военными занимают совершенно особое место в истории политических репрессий в СССР. Уничтожение значительной части армейской элиты весной-летом 1937 г. было едва ли не первой кампанией, организованной не по "классовому", а по профессиональному признаку. В книгу включены также уникальные сведения о судьбах членов семей и ближайших родственников репрессированных военных; материалы о тех, кого не смогли сломить "мастера заплечных дел."

---

…Тяжело было расставаться с Федоровым и другими товарищами, остающимися в лагере (Горбатова вызывали в Москву для пересмотра его дела. – Н.Ч.). Все они проливали горькие слезы, лишь у меня одного слезы были горькие за них и радостные за себя. Все просили сказать в Москве, что они ни в чем не виноваты и тем более не враги своей родной власти…[201]

…В бухте Находка… мы покинули пароход и вступили, как говорили, на Большую землю, хотя для нас она была всего лишь деревянными бараками. В тот же день, придя за кипятком, я встретил К. Ушакова, бывшего командира 9 й кавдивизии. Его когда-то называли лучшим из командиров дивизий; здесь наш милый Ушаков был бригадиром, командовал девятью походными кухнями и считал себя счастливчиком, получив такую привилегированную должность.

Мы обнялись, крепко расцеловались. Ушаков не попал на Колыму по состоянию здоровья: старый вояка, он был ранен восемнадцать раз во время борьбы с басмачами в Средней Азии. За боевые заслуги имел четыре ордена.

За то время, пока мы жили в Находке, у Ушакова произошли перемены к худшему: его сняли с должности бригадира и назначили на тяжелые земляные работы. Начальство спохватилось, что осужденным по 58 й статье занимать такие должности не положено, когда под рукой есть «уркаганы» или «бытовики»…

Накануне отъезда из бухты Находка я нашел Костю Ушакова в канаве, которую он копал. Небольшого роста, худенький, он, обессиленный, сидел, склонив голову на лопату. Узнав, что я завтра уезжаю, он просил сказать там, в Москве, что он ни в чем не виноват и никогда не был «врагом народа».

Снова крепко обнялись, поцеловались и расстались навсегда. Конечно, я добросовестно выполнил его просьбу, все передал, где было возможно. Но вскоре после нашей встречи он умер…»[202]

Другой бывший зэк – Лев Разгон – писатель не без таланта, не потерявший и в неволе остроты восприятия.людей и событий, во время нескольких «ходок в зону» неоднократно встречался с представителями различных категорий командно-начальствующего состава РККА, в том числе и его высшего эшелона. В документальной повести Разгона «Непридуманное» имеется специальная глава «Военные». Наблюдения автора представляют большой интерес как с исторической, так и с психологической точки зрения.

«…А еще расскажу о своем первом, тюремном старосте – комдиве И.А. Онуфриеве. Его мужественном спокойствии, юморе, доброте с сокамерниками. В Устьвымлаге мне пришлось близко соприкасаться с несколькими крупными военачальниками, они давали достаточно материала для размышлений о том, могут ли люди такого сорта выдержать испытание тюрьмой и лагерем…

…Среди военных были люди, чьи личности оставались значительными и интересными даже в унизительно нивелирующих условиях лагеря. На первом лагпункте Устьвымлага было двое таких, мне все кажется, что такими были бы в лагере и мой Израиль (Израиль Борисович Разгон, корпусной комиссар, двоюродный брат Льва Разгона. – Н.Ч.), и Кожанов, и Петин, да и многие другие деятели Красной Армии, если бы их не убили, а только запрятали в глухие таежные лагеря.

Первым из них был Степан Николаевич Богомягков – бывший начальник штаба Особой Дальневосточной армии. Как и мой двоюродный брат. Степан Николаевич стал военным внезапно, в испытаниях войны. До первой мировой войны он окончил учительский институт, стал учителем гимназии, преподавал зоологию и ботанику – науки, к которым он сохранил любовь и пристрастие и в своей дальнейшей, не учительской жизни. В 1914 году пошел на войну, окончил скороспелые, воинские курсы, стал офицером, офицером талантливым и удачливым. К 17 му году он уже был подполковником и командовал полком. При мобилизации советским командованием бывших офицеров не уклонился от призыва, воевал так же удачно, как и при царе, закончил гражданскую войну начдивом, коммунистом, с двумя орденами Красного Знамени. Учился в Академии, стал штабным работником, дошел до второго по значению поста в командовании Дальневосточной армии – одного из самых крупных и важных военных округов страны. Богомягков был интеллигентом: знал языки, любил поэзию, музыку, мог часами увлеченно говорить о месте Тютчева в русской поэзии или точности научных прогнозов в естественных науках. Его легко было представить в прежнем звании, на прежнем посту. И в лагере он всегда оставался самим собой: полным достоинства, ироничным, воспитанным. Он внушал почтение к себе даже со стороны тупой вохры, всевозможных начальников, отпетой уголовной шоблы. Точил ли он пилы и топоры, был ли экономистом в плановой части – всюду он работал легко, без усердия, но и без лени. Правдами и неправдами доставал газеты, чтобы вместе со своим военным коллегой Николаем Васильевичем Лисовским узнавать о военных действиях в Европе и по карте, вырезанной из газеты, гадать о том, как они будут развиваться дальше»[203].

В степени достоверности большинства сведений о комкоре Богомягкове, сообщаемых Разгоном, сомневаться не приходится. Действительно, память в данном случае его подводит редко, а если такое и случается, то только по отдельным деталям, не играющим ключевой роли. В вышеприведенном отрывке это относится прежде всего к тому, что гражданскую войну С.Н. Богомягков закончил начштаба дивизии, а не начдивом, как утверждает автор. К тому же с одним орденом, а не с двумя. И еще одно уточнение – это то, что должность начальника штаба округа не являлась второй по значению после командующего. Утверждение Разгона не соответствует действительности. В 30 е годы в Красной Армии, не в пример дню сегодняшнему, начальник штаба округа (армии, корпуса, дивизии) на служебной лестнице занимал примерно четвертую ступеньку. Второе же место формально принадлежало заместителю командующего (командира), а в действительности таковым лицом был член Военного совета (начальник политического управления, комиссар соединения). Но подобных тонкостей писаной и неписаной армейской субординации Разгон мог и не знать, ибо в армии он никогда не служил, хотя армейскую среду знал довольно неплохо через общение со своим двоюродным братом И.Б. Разгоном, видным деятелем Военно-Морских Сил РККА.

Степан Богомягков, арестованный в середине февраля 1938 года, целых три года носил «почетное» звание подследственного. Что испытывал совершенно безвинный человек в недрах наркомата внутренних дел, пробыв там только несколько дней, достаточно полно освещено на страницах данной книги. А здесь три года!.. Одним словом, Богомягкову непредсказуемый жребий судьбы определил пройти не только полный курс тюремной академии, но и ее дополнительный цикл, чтобы получить квалификацию высшего разряда. И только в июле 1941 года он был осужден Военной коллегией к десяти годам ИТЛ.

За три бесконечно долгих года следствия Степан Николаевич побывал в руках доброго десятка следователей различного ранга – как столичных, так и местного значения, в целом особо не отличавшихся друг от друга, если не считать некоторого внешнего лоска московских чекистов. И то лишь на первых порах. У периферийных же работников НКВД так называемая подготовительная часть была сокращена до предела и сразу после нее наступал этап кулака, дубинки и кое-чего похлеще. В этом отношении Богомягкову запомнились на всю жизнь сотрудники особого отдела ОКДВА офицеры госбезопасности Л.М. Хорошилкин, С.Л. Шейнберг-Вышковский, сержант (затем младший лейтенант) Стрижков.

Будучи сами арестованными в 1938–1939 годах эти злодеи, давая показания, признали, что дело на С.Н. Богомягкова было шли сфальсифицировано. Так, подсудимый Шейнберг-Вышковский в судебном заседании военного трибунала 2 й Отдельной Краснознаменной армии (4–17 мая 1940 года) показал, всячески стараясь при этом обелить себя; «По делам Васенцовича и Покуса я заявлял Вулу (члену московской группы НКВД, прибывшей на Дальний Восток в середине 1938 года под руководством заместителя наркома комкора М.П. Фриновского. – Н.Л.), что надо разобраться, т.к. сидят невинные люди, точно так же, как был посажен невинно Богомягков, дело которого Стрижков просто налиповал». Тогда же другой подсудимый – Хорошилкин – выразился еще более определенно: «По делу Богомягкова мы фактически выполняли вражескую работу».

Что же касается дальнейшей судьбы Степана Николаевича Богомягкова, то она особо не отличается от судьбы других бывших военачальников, попавших в лагеря и чудом оставшихся в живых: отбыв срок лишения свободы, он возвратился в родные места – в город Оса Пермской области, где проживали его сын и жена, работавшая учительницей. Там он, будучи персональным пенсионером союзного значения, и скончался в сентябре 1966 года, сохранив до последних дней жизни независимость суждений по многим вопросам общественного бытия, ясный и трезвый ум, доброжелательное отношение к окружающим его людям. Умер Богомягков в звании «комкор в отставке», так как к генеральскому званию Министерство обороны представлять его не захотело, а на звание «полковник» он сам не согласился, решив остаться до конца жизни при своих трех ромбах.