Николай Черушев - 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

• Название: 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
• Автор: Николай Черушев
• Издательство: FB2Fixe7ff5b79-012f-102b-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-94538-305-8

Военный историк Н.С.Черушев занимается темой репрессий в Красной Армии свыше 40 лет. Еще молодым офицером он увлекся сбором материалов, а затем интенсивно работал в центральных и местных архивах, в обществе "Мемориал" и его региональных отделениях, в архивах военных академий; по названной проблеме им выпущены две книги, опубликовано множество статей.

В новой книге автор рассказывает о трагических судьбах нескольких десятков первых лиц Красной Армии и Флота, среди которых М.Н.Тухачевский, Н.Э.Якир, И.П.Уборевич, В.К.Блюхер, А.И.Егоров, Я.И.Алкснис, П.Е.Дыбенко, А.В.Горбатов, А.А.Свечин, Г.Д.Гай, Я.К.Берзин, Ю.В.Саблин и другие. Расправы с военными занимают совершенно особое место в истории политических репрессий в СССР. Уничтожение значительной части армейской элиты весной-летом 1937 г. было едва ли не первой кампанией, организованной не по "классовому", а по профессиональному признаку. В книгу включены также уникальные сведения о судьбах членов семей и ближайших родственников репрессированных военных; материалы о тех, кого не смогли сломить "мастера заплечных дел."

---

Командировка 1921 года для него, племянника председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого, убитого эсерами в 1918 году, была одной из первых поездок за границу. Затем последовали и другие, в том числе и во Францию. В его личном деле имеется копия письма руководства Разведупра РККА на имя начальника Военной академии, датированного августом 1922 года, в котором содержится просьба откомандировать в их распоряжение слушателя дополнительного курса С.П. Урицкого для назначения на секретную зарубежную работу. Просьба эта, конечно же, была удовлетворена.

В обвинительном заключении по следственному делу бывшего начальника Разведуправления РККА комкора С.П. Урицкого (возглавлял его с апреля 1935 до июля 1937 года) этот факт его служебной и личной биографии отражен следующим образом (конечно, в редакции следователей НКВД):

«В 1923 году Урицкий, будучи во Франции на работе по линии РУ (Разведывательного Управления. – Н.Ч.), был завербован французской разведкой для шпионской работы. С 1923 г. по день ареста Урицкий был связан с этой разведкой, передавая ей совершенно секретные шпионские материалы об РККА. Урицким для французской разведки были завербованы в разное время военнослужащие Степной-Спижарный, Мамонов (начальники штабов 8-го и 6-го стрелковых корпусов, которыми в разное время командовал С.П. Урицкий. – Н.Ч.), Тестов (командир авиационной бригады в ЛВО. – Н.Ч.), Космачев (начальник ПВО г. Ленинграда), Семенов (зам. начальника штаба ЛВО).

Кроме того, следствием установлено, что Урицкий был связан с немецкой разведкой через германского военного атташе Кестринга и немецкого шпиона Шнитмана. По заданию Кестринга Урицкий направил за границу для работы против СССР в пользу немцев шпионов Эльмана и Германа…»[150]

В собственноручных показаниях, написанных под диктовку следователя – заместителя начальника 5-го отдела ГУГБ майора госбезопасности B.C. Агаса, названные события изложены Урицким так:

«В 1923 г. я был в Париже на нелегальной работе в качестве резидента Разведупра… В ноябре или декабре 1923 года меня арестовали на улице и привезли во французскую охранку «Сюртэ-Женераль». Во время обыска у меня было обнаружено подброшенное в пальто агентами охранки письмо члена ЦК Французской компартии Сюзанны Жиро, завернутое в газету «Юманите»… Сначала я подписал заранее составленную на французском языке записку о том, что… я являюсь секретным агентом Красной Армии… что я сотрудничаю с французской компартией… что мне помогал в работе Зозовский… что ко мне приезжал курьер – итальянец Пьерр… что бывший белый моряк Насветевич доставал французские морские материалы и передавал их мне через Зозовского… что со мной была связана Мария Скаковская, завербовавшая для работы в пользу РСФСР секретаря польского посла Шумборович… назвал как агента, работавшего на РСФСР, Тадеуша Шимберского…

После того, как я дал эти показания, охранник повез меня в военное министерство на бульвар Сен-Жермен, где представил полковнику разведки Дебеней. Дебеней предложил мне дать подписку о работе в пользу французов. Я дал подписку, что обязуюсь давать сведения о Красной Армии и Советском Союзе…»[151]

Далее Урицкий показывает, как он «работал» в пользу французской разведки и как вербовал новых шпионов: «…Осенью 1926 года из-за границы приехал сотрудник Разведупра Тылтынь Альфред. Встретившись со мной, он сообщил мне, что он является агентом французской разведки, едет в Париж и ему поручено получить у меня шпионский материал… Я мог дать такие материалы только по 8 корпусу… но получение этих материалов для меня было весьма трудным без того, чтобы не привлечь начальника штаба корпуса Степного-Спижарного… Степной-Спижарный был мною завербован для шпионской работы во французской разведке… Мною был завербован в 1930 году для шпионской работы для Франции начальник штаба 6 корпуса Мамонов (Одесса)…»

Как видим, в 20 е и 30 е годы С.П. Урицкий занимал в Красной Армии крупные командные и штабные должности. Дело в том, что после возвращения из Франции он запросился на практическую работу в войска. Об этом свидетельствует его письмо начальнику Разведупра от 28 марта 1924 года, в котором, наряду с другими сведениями, он излагает и свой взгляд на перспективы служебного роста: «…После 1,5 годовой работы за рубежом появилась неотложная необходимость возвращения, хотя бы и временного, в ряды Армии, во избежание окончательного отрыва от нее… Находясь в рядах Красной Армии с ее основания, я себя не мыслю вне ее рядов, вне ее творческого развития… Я не могу ограничиться узко специальной деятельностью разведчика, находясь вне русла общеармейской созидательной практической и военно-теоретической работы.

Ввиду сего прошу Вашего распоряжения об откомандировании меня в распоряжение штаба РККА для назначения на командную должность. Одновременно, если это не встретит возражений, прошу разрешить не порвать связи с вверенным Вам отделом, принимать участие в обработке информационного отдела и пр…»[152]

Согласие свое Ян Берзин дал и Урицкий был откомандирован в распоряжение Командного управления РККА, где вскоре получил назначение на должность заместителя начальника 2 й Московской пехотной школы. Факт предоставления Урицкому такого высокого служебного поста говорит о том, что руководство Наркомата по военным и морским делам ему полностью доверяло, несмотря на солидные «проколы» в период его нелегальной работы во Франции. Это также означало, что со стороны Разведуправления РККА и Особого отдела ОГПУ к нему серьезных претензий не было. После Московской Урицкий руководит другой пехотной школой – Одесской. Затем он последовательно назначается командиром-комиссаром 20 й стрелковой дивизии, заместителем начальника штаба ОКВО, учится на годичных курсах усовершенствования высшего начсостава (КУВНАС), командует 8 м и 6 м стрелковыми корпусами в Украинском военном округе. И все это за неполные шесть лет!

Отсюда видно, что о каком-либо недоверии к нему со стороны наркома и Штаба РККА, а также со стороны «компетентных органов» и речи нет. Стремительный рост по служебной лестнице – уже в 1931 году Урицкий становится начальником штаба одного из крупных военных округов – Ленинградского.

В коридорах НКВД считали, что если армейским кадрам – командиру или политработнику – для веского обвинения в шпионаже хватает «связи» с разведкой одного из сопредельных с СССР государств, то для кадровых разведчиков, конечно же, этого было явно недостаточно. Именно поэтому в следственных делах сотрудников советской военной разведки фигурируют обвинения в шпионаже в пользу двух-трех, а то и четырех иностранных государств, как это было в случае с Урицким.

Французской разведки, как видим, для него оказалось мало и Вениамин Агас выбивает (в прямом смысле) из Урицкого признания о его работе в пользу Швеции, Германии и Соединенных Штатов Америки. Последние тогда в официальных документах именовались Северо-Американские Соединенные Штаты (САСШ). Из этого перечня стран видно, что география интересов Урицкого (по Агасу) чрезвычайно обширна – названные государства находятся в разных полушариях и частях света, будучи отдалены друг от друга на много тысяч километров. При этом следствию важен был выход на крупных, желательно первых лиц из политических, военных и дипломатических кругов СССР. Особо ценился компромат на деятелей ленинского поколения, его учеников и соратников, к тому времени еще находившихся на свободе. Например, в отношении видного советского дипломата, первой в Советском Союзе женщины-посла А.М. Коллонтай.

На допросе 16 января 1938 года Урицкий показал: «…Риттер (Артур Рудольфович Риттер до 1937 года работал помощником военного атташе СССР в Швеции. Арестован в марте 1938 года. – Н.Ч.), о котором мне было известно со слов Берзина и Тылтыня, как о латвийском шпионе, был при моем содействии назначен помощником военного атташе в Швецию, где он при содействии Коллонтай, связанной с правой организацией и по заданию последней, переданному мне через Белова, установил связь с лицом по указанию премьера Бронтинга. Дважды я лично передавал Риттеру для передачи шведам сведения о составе ЛВО… Также через Риттера было мною получено от Белова и передано письмо Бухарина Бронтингу и письмо Коллонтай…»[153]

Протокол допроса от 16 января 1938 года является обобщенным, как и другие, находящиеся в архивно-следственном деле С.П. Урицкого. Ему предшествовали многочисленные серии допросов с хорошо отлаженной системой моральных и физических пыток. Продолжались они и после этой даты. Недаром ведь Урицкий 14 апреля 1938 года пишет заявление на имя Агаса, который к тому времени получил очередное повышение, став начальником 5-го отдела во 2 м Управлении НКВД СССР. Обращается к нему Семен Петрович, так сказать, по «старой дружбе»: