Николай Черушев - 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

• Название: 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
• Автор: Николай Черушев
• Издательство: FB2Fixe7ff5b79-012f-102b-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-94538-305-8

Военный историк Н.С.Черушев занимается темой репрессий в Красной Армии свыше 40 лет. Еще молодым офицером он увлекся сбором материалов, а затем интенсивно работал в центральных и местных архивах, в обществе "Мемориал" и его региональных отделениях, в архивах военных академий; по названной проблеме им выпущены две книги, опубликовано множество статей.

В новой книге автор рассказывает о трагических судьбах нескольких десятков первых лиц Красной Армии и Флота, среди которых М.Н.Тухачевский, Н.Э.Якир, И.П.Уборевич, В.К.Блюхер, А.И.Егоров, Я.И.Алкснис, П.Е.Дыбенко, А.В.Горбатов, А.А.Свечин, Г.Д.Гай, Я.К.Берзин, Ю.В.Саблин и другие. Расправы с военными занимают совершенно особое место в истории политических репрессий в СССР. Уничтожение значительной части армейской элиты весной-летом 1937 г. было едва ли не первой кампанией, организованной не по "классовому", а по профессиональному признаку. В книгу включены также уникальные сведения о судьбах членов семей и ближайших родственников репрессированных военных; материалы о тех, кого не смогли сломить "мастера заплечных дел."

---

– Что там вышло у Шмидта?

Ежов мне ответил:

– Есть такой у нас.

Дня через три Ежов обещал доложить более подробно. И что же я узнал? Оказывается, этот Шмидт готовил на меня покушение в театре оперы и балета в Киеве, когда мы смотрели концерт для участников Больших Киевских маневров. Теперь подумайте, как я могу вмешиваться в аресты, которые проводятся НКВД, сказал в заключение Ворошилов».

Конюхов в основном верно передает содержание доклада наркома обороны. Вот только относительно записки комдива Д.А. Шмидта он ошибается – о ней Ворошилов говорил тремя месяцами раньше, на пленуме ЦК ВКП(б): «Вот другой тип – Шмидт Дмитрий; этот уже в «генеральском чине», комдив. Он тоже написал мне и тоже апеллирует к моим чувствам. Вот его письмо.

«Дорогой Климентий Ефремович! Меня арестовали и предъявили чудовищные обвинения, якобы я троцкист. Я клянусь Вам всем для меня дорогим – партий, Красной Армией, что я ни на одну миллионную не имею вины, что всей своей кровью, всеми мыслями принадлежу и отдан только делу партии, делу Сталина. Разберитесь, мой родной, сохраните меня для будущих тяжелых боев под Вашим начальством».

Как видите, в этом, хотя и кратком письме, но сказано все, ничего не упущено. Предатель Шмидт с достойной двурушника циничностью даже заботится о том, чтобы я был его начальником «в будущих тяжелых боях». А через месяц этот наглец, будучи уличен фактами, сознался во всех своих подлых делах, рассказал во всех подробностях о своей бандитской и контрреволюционной работе…»[13]

Напрасно стучался Дмитрий Шмидт в двери сердца Клима Ворошилова, отчаянно надеясь найти там ответный отклик. Тщетны были его усилия доказать свою непричастность к преступлениям, инкриминируемым ему. Не пошел ему навстречу Ворошилов, как не пошел и Сталин, к которому, как к последней инстанции, обратился Шмидт с таким вот заявлением:

«Все обвинения – миф, показания мои – ложь на 100%. Почему я давал показания, к этому мало ли причин… Я у Вас прошу не милости. После моего разговора с Вами совершить какое-нибудь преступление перед партией, это было бы в меньшей мере вероломство… Пишу я Вам, зная, что Вы можете все проверить… Дорогой Сталин! Самое основное, что я ни в чем не виновен… Честному человеку, бойцу и революционеру не место в тюрьме…»[14]

Широко используя сфабрикованные в ГУГБ НКВД (отделы Леплевского, Миронова, Слуцкого) ложные показания арестованных командиров РККА, Ворошилов в своем докладе утверждал (цитируется по стенограмме): «Органами Наркомвнудела раскрыта в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая, строго законспирированная контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии.

О том, что эти люди – Тухачевский, Якир, Уборевич и ряд других людей – были между собой близки, это мы знали, это не было секреток. Но от близости, даже от такой групповой близости до контрреволюции очень далеко… В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т.д. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного… Тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить совещание П.Б. (Политбюро ЦК ВКП(б). – Н.Ч.) и на заседании подробно разобрать в чек тут дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопроса и опять-таки пришли к прежнему результату.

Сталин: Он отказался от своих обвинений.

Ворошилов: Да, отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно».

О том, что в середине 30 х годов между наркомом Ворошиловым и группой молодых военачальников РККА во главе с Тухачевским существовали серьезные разногласия, – факт давно известный. И на данном совете глава военного ведомства еще раз, притом публично, признал это. Суть разногласий сводилась к разнице взглядов на концепцию строительства и развития Вооруженных сил СССР. Со значительным опозданием, с большими потугами, но в итоге все же побеждала линия Тухачевского и его сторонников. Это касалось технического переоснащения армии и флота, методов обучения личного состава боевой подготовке, взглядов на применение технических родов войск (танки, авиация, связь), а также на использование кавалерии в современной войне. Последнее обстоятельство стало камнем преткновения в споре двух сторон.

Упрек Тухачевского в том, что Ворошилов окружил себя группой лиц, лично преданных ему, которые фактически и вершили все дела в наркомате обороны, не лишен основания, хотя и не в полной мере. Не удивительно. что нарком наиболее благоволил к лицам из числа командно-начальствующего состава «выходцам из рядов 1 й Конной армии. К ним он относился крайне доброжелательно при назначении на должности, им отдавал преимущество при направлении на учебу, при представлении к наградам. Известно также, что в конце 20 х и в 30 е годы наибольшее количество орденов Красного знамени имели командиры, носившие звание конармейца. А что касается ближайшего окружения наркома, то оно также легко поддается расшифровке: инспектором кавалерии РККА был С.М. Буденный, ближайший соратник Ворошилова. Весь руководящий состав этой инспекции состоял из питомцев 1 й Конной (И.Д. Косогов, С.А. Зотов, И.В. Тюленев и другие). Для особо важных поручений при Ворошилове состоял Г.М. Штерн, бывший военком 7 й Самарской кавдивизии.

Смотрели в рот своему патрону, слепо и безоговорочно выполняли все его указания начальник Генштаба РККА Маршал Советского Союза A.И. Егоров (что бы он потом не говорил своему следователю и не писал в собственноручных показаниях после ареста), начальники ведущих управлений Красной Армии: механизации и моторизации – И.А. Халепский, Химического – Я.М. Фишман, ВВС – Я.И. Алкснис, ВМС – В.М. Орлов. Именно их, в первую очередь, имел в виду Ì.Н. Тухачевский, кидая в сердцах упрек своему непосредственному начальнику в присутствии членов Политбюро ЦК ВКП(б). И пусть это было за праздничным столом, после принятая соответствующей дозы спиртного… Хотя бы и так! Вероятнее всего так оно и было. Ведь в народе справедливо говорят: что у трезвого на уме, у пьяного на языке. По рассказу Ворошилова и реплике Сталина видно, что Тухачевский на следующий день, взвесив на трезвую голову все обстоятельства «за» и «против», решил все же не обострять и так до предела натянутые отношения с Ворошиловым и его окружением. Поэтому и отказался от всего сказанного накануне. Но глубинные причины, лежавшие в основе их противоборства, так и остались налицо, что вновь подтвердилось на заседании Политбюро, о котором упомянул Ворошилов в своем докладе.

Взаимная личная неприязнь Ворошилова и Тухачевского сопутствовала им многие годы и сыграла не последнюю роль в судьбе последнего. По крайней мере, никаких попыток защитить своего заместителя в высших партийных инстанциях и в НКВД со стороны Ворошилова в имеющихся документах не обнаружено. Скорее всего было наоборот…

В докладе Ворошилов, понимая, что многие из собравшихся искренне недоумевают – как это он, «железный нарком», первый маршал страны, такой прозорливый и опытный, смог допустить, что его заместители Гамарник и Тухачевский, помощник по кадрам Фельдман, а также командующие войсками крупнейших приграничных округов Якир и Уборевич оказались шпионами, предателями, вредителями и антисоветчиками? Как такое вообще могло случиться и где же был он, нарком обороны?

Отвечая на эти назревшие, но так и не заданные ему вопросы, Ворошилов самокритично заявил: «Я как народный комиссар… откровенно должен сказать, что не только не замечал подлых предателей у но даже когда некоторых из них (Горбачева, Фельдмана и др.) уже начали разоблачать, я не хотел верить, что эти люди, как казалось, безупречно работавшие, способны были на столь чудовищные преступления. Моя вина в этом огромна. Но я не могу отметить ни одного случая предупредительного сигнала и с вашей стороны, товарищи… Повторяю, никто и ни разу не сигнализировал мне или ЦК партии о том, что в РККА существуют контрреволюционные конспираторы…»

Продолжая эту мысль, нарком призвал собравшихся не только сообщать («сигнализировать») в соответствующие органы и инстанции о наличии контрреволюционеров, но и развить этот процесс и вширь и вглубь – «проверить и очистить армию буквально до самых последних щелочек», при этом заранее предупредив, что в результате такой чистки «может быть, в количественном выражении мы понесем большой урон».

Таким образом, уже заранее уверовав, что в частях, соединениях и учреждениях Красной Армии имеется значительное число «врагов народа» (как мы помним, на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) он утверждал совершенно обратное), ее нарком стал внушать подозрение к командному, политическому, инженерно-техническому составу, в основной своей массе выходцам из рабочих и крестьян. Такой установкой Ворошилов санкционировал шельмование, увольнение из армии и флота, исключение из партии, арест лучших представителей не только высшего и старшего, но и среднего комначсостава. А иначе, по-другому его выводы и рекомендации, сделанные им в докладе, понимать невозможно.