Николай Черушев - 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

• Название: 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
• Автор: Николай Черушев
• Издательство: FB2Fixe7ff5b79-012f-102b-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-94538-305-8

Военный историк Н.С.Черушев занимается темой репрессий в Красной Армии свыше 40 лет. Еще молодым офицером он увлекся сбором материалов, а затем интенсивно работал в центральных и местных архивах, в обществе "Мемориал" и его региональных отделениях, в архивах военных академий; по названной проблеме им выпущены две книги, опубликовано множество статей.

В новой книге автор рассказывает о трагических судьбах нескольких десятков первых лиц Красной Армии и Флота, среди которых М.Н.Тухачевский, Н.Э.Якир, И.П.Уборевич, В.К.Блюхер, А.И.Егоров, Я.И.Алкснис, П.Е.Дыбенко, А.В.Горбатов, А.А.Свечин, Г.Д.Гай, Я.К.Берзин, Ю.В.Саблин и другие. Расправы с военными занимают совершенно особое место в истории политических репрессий в СССР. Уничтожение значительной части армейской элиты весной-летом 1937 г. было едва ли не первой кампанией, организованной не по "классовому", а по профессиональному признаку. В книгу включены также уникальные сведения о судьбах членов семей и ближайших родственников репрессированных военных; материалы о тех, кого не смогли сломить "мастера заплечных дел."

---

В заключение своей жалобы З.М. Федько просит Прокурора СССР пересмотреть дело и освободить ее из-под стражи. Но не тут-то было! Будучи осуждена Особым Совещанием к 5 годам ИТЛ за «антисоветскую агитацию», она была направлена в Тайшетский лагерь, где ей удалось устроиться на работу по своей специальности врача. В 1940 году ее сослали еще дальше на Восток – в район Комсомольска-на-Амуре, в Ново-Тамбовский лагерь, где она также работала врачом на одном из лагерных пунктов.

Отбыв срок заключения в 1943 году и освободившись из-под стражи, однако не получив желанной свободы передвижения, З.М. Федько работает в качестве вольнонаемного врача и начальника отделения в больнице Нижне-Амурского ИТЛ, откуда ей осенью 1950 года разрешают отпуск с выездом в Москву. Будучи уже тяжело больной, с расстроенной психикой, она не смогла перенести всех волнений, связанных с 12 летней разлукой и встречей с родными и близкими, с сыном Владимиром, которому в том году исполнилось 25 лет. Она сразу занемогла и вскоре скончалась (16 октября 1950 года) в одной из московских больниц. Реабилитирована З.М. Федько в июле 1956 года. Двумя месяцами раньше был полностью реабилитирован и ее муж – Иван Федорович Федько.

В указанной выше жалобе З.М. Федько неоднократно недобрым словом упоминает имя А.Л. Дударевой – жены командарма 1-го ранга И.П. Белова, которая, войдя в доверие к Зинаиде Михайловне, в многочасовых беседах в камере выпытала у нее множество подробностей ее жизни, взаимоотношений с мужем и другими людьми. Эти сведения почему-то вскоре становились достоянием следствия. Эта женщина стала причиной нескольких попыток к самоубийству со стороны З.М. Федько. Жена Белова клеветала на нее, сознательно искажая смысл ее слов и поступков. По всем признакам поведения А.Л. Дударевой в камере вполне резонно напрашивается вывод о том, что она выполняла вполне определенные функции в интересах следствия, получив соответствующие указания на сей счет. Однозначной уверенности в такой версии у автора нет, но ряд косвенных обстоятельств позволяет все больше склоняться к подобному выводу.

Помните характеристику Дударевой, данную ей З.М. Федько: «…Она мне прямо, открыто заявляла, что ей выгодно меня представить врагом… Она постаралась и моих знакомых представить антисоветскими людьми и самые обычные разговоры их представила антисоветскими… Я не знаю, что за корыстные цели были у Дударевой, давая на меня такие показания… в расчете, вероятно, на то, что ее за это освободят…»

Как ни удивительно, но это факт: предположение, показавшееся Зинаиде Михайловне таким нереальным, на самом деле стало явью – в 1939 году А.Л. Дударева вышла из тюрьмы на свободу. Какие к тому были юридические основания, нам неизвестно, но, видимо, это произошло не без вмешательства влиятельных лиц из руководства НКВД. Хотя ее брат, генерал-майор М.Л. Дударенко (почему Дударенко, а не Дударев? – Н.Ч.) в 1955 году утверждал, что сестра была освобождена из-под стражи за отсутствием состава преступления. Однако известно и другое: ни одну из жен военачальников в звании Маршала Советского Союза, командарма 1-го и 2-го ранга, армейского комиссара 1-го и 2-го ранга (а это свыше 30 человек), арестованных в 1937–1938 годах, не выпустили из тюрьмы за отсутствием состава преступления. Никого, кроме А.Л. Дударевой. Хотя они имели к тому нисколько не меньше оснований, чем она, ибо были совершенно ни в чем не виновны, равно как их мужья. Однако такой «чести» удостоилась только А.Л. Дударева и никто другой. Более того, некоторые из жен названной категории высшего комначсостава были подведены под расстрел (Н.Е. Тухачевская, Г.А. Егорова, Г.П. Покровская (первая жена В.К. Блюхера), Г.А. Кольчугина (вторая жена В.К. Блюхера), Б.С. Авербух-Гамарник, Н.В. Уборевич, А.И. Корк). Разве в их действиях был состав преступления?

И еще одна достаточно красноречивая деталь не в пользу А.Л. Дударевой. Как правило, первыми возбуждали ходатайство о пересмотре дел на осужденных военачальников их жены, зачастую только что вернувшиеся из заключения или ссылки, а также их дети, многие годы носившие на себе позорное клеймо члена семьи врага народа. К тому же у жен осужденных к тому времени на повестку дня вставал вопрос о предоставлении им пенсии ввиду смерти кормильца, что придавало им дополнительную активность при реабилитации мужа. Несколько иначе получилось в отношении реабилитации И.П. Белова. В деле надзорного производства, хранящемся в архиве ГВП, ходатайства о его посмертной реабилитации написаны только дочерью и сыном осужденного, хотя А.Л. Дударева в то время (1955–1956 гг.) в добром здравии проживала в г. Одессе. Этот факт на фоне других аналогичных дел сразу же бросается в глаза.

О том, как несчастных женщин – жен арестованных и осужденных военачальников, следователи НКВД принуждали отрекаться от своих мужей, хитро сплетая вокруг них опасную паутину, видно на примере супруги командарма Якира – Сарры Лазаревны. Причем сотрудники НКВД всячески стремились к тому, чтобы каждый факт такого «отречения» непременно попал в печать и стал известным тысячам и миллионам граждан СССР.

Обратимся к документам надзорного производства по деду С.Л. Якир. Среди них имеется заявление ее в Генеральную прокуратуру СССР, в котором излагаются все злоключения после внезапного ареста мужа в конце мая 1937 года. «…Я убеждена, что враги народа чудовищно оклеветали Якира. За день до его приговора (10-го июня) меня вызвали в НКВД Украины, заставили под диктовку написать «хорошее», как они сказали, письмо Якиру о том, что у нас дома все в порядке, что мы с сыном уверены в его невиновности, что этот арест просто недоразумение и что мы ждем его со дня на день. А на следующий день 11-го июня был объявлен приговор в печати. Меня опять вызвали в НКВД и под угрозой того, что если я не напишу отречение, арестуют моего 14 летнего сына и я его никогда не увижу. Я была так убита, что мысль о том, что лишусь и единственного сына, заставила меня написать это отречение. А после этого мне объявили, что обязуюсь с сыном в 24 часа покинуть Киев и уехать в высылку в Астрахань. С тех пор начались наши мытарства – аресты, лагеря, которые длились почти 18 лет…»[507]

О всех этих подробностях С.Л. Якир поведала в начале мая 1955 года, вскоре после своего освобождения. А лагерей в ее жизни было предостаточно, как и у сына Петра, потерять которого она так боялась в 1937 году.

Факт вынужденного отречения от мужа С.Л. Якир, по вполне понятным причинам, старалась максимально сохранить в тайне от своих родных и близких, в первую очередь от сына. Безусловно, он по своим меркам юношеского максимализма не простил бы матери такого поступка. В его изложении данная история представлена в несколько ином свете, нежели в приведенном выше заявлении матери.

«В Астрахани взамен паспорта матери выдали удостоверение административно-ссыльной. В городе уже находились семьи М.Н. Тухачевского, И.П. Уборевича, Я.Б. Гамарника и других.

Через некоторое время в одной из газет я прочитал очень короткое письмо моей матери о том, будто она отказывается от отца. Это была явная ложь: все эти дни и недели я не отходил от матери ни на шаг и знал, что она никакого письма никуда не писала. Значит, кто-то где-то сфабриковал «письмо» и напечатал его, чтобы еще раз «обосновать» чудовищный приговор.

Сначала мы с дедом (отцом матери) пытались скрыть от нее газету с «письмом». Но назавтра к нам прибежала жена Уборевича, Нина Владимировна, и протянула матери газету. Мать немедленно отправилась в Астраханское управление НКВД и заявила протест. Ей предложили, «если она хочет», написать опровержение. Но мы с дедом уговорили ее «не биться головой о стену» – опровержение все равно останется гласом вопиющего в пустыне»[508].

В административной ссылке в Астрахани С.Л. Якир пробыла всего три месяца. В сентябре 1937 года она была арестована Астраханским отделом НКВД и обвинена в проведении антисоветской агитации и недоносительстве о вредительской работе своего мужа. Подобной слабости, какую допустила она в Киеве, Сарра Лазаревна в Астрахани уже не могла себе позволить и виновной себя она в этот раз, конечно же, не признала. А что касается обвинения в антисоветской агитации, так это власти не могли ей простить высказываний в защиту расстрелянного мужа, возмущения повседневным произволом органов НКВД. Здесь каждое слово бралось на заметку и вот уже «недовольство Советской властью» было налицо. Особое Совещание при НКВД СССР в конце октября проштамповало свой приговор – восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Ненасытный Молох требовал все новых и новых жертв!

Находясь в Сиблаге, С.Л. Якир, разумеется, не агитировала его обитателей за Советскую власть. Ее резкие высказывания о существующих порядках в местах заключения и стране стали (не без помощи местных стукачей) достоянием администрации лагеря и прежде всего его «кума». Последствия не замедлили сказаться: 28 сентября 1939 года на станций Яя постоянной сессией Новосибирского областного суда при Сиблаге С.Л. Якир была осуждена к трем годам лишения свободы. В приговоре говорилось – «за скрытие фактов контрреволюционной деятельности мужа». Вот такой «довесок» к прежнему восьмилетнему сроку ей дали фактически по тем же статьям, что и в 1937 году.