Маргарита Волина - Амплуа — первый любовник

• Название: Амплуа — первый любовник
• Автор: Маргарита Волина
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

В этой книге о знаменитом русском актере говорят друзья и партнеры по сцене. В повести о его театральной юности, написанной М. Волиной, рассказано о театральных «скитаниях» учеников знаменитого режиссера А.Д. Дикого, среди которых Менглету было отведено место премьера, главного героя, героя-любовника. Лирические воспоминания самого артиста посвящены замечательным людям, с которыми ему довелось встретиться в Театре сатиры, где он служит уже почти шестьдесят лет. А коллеги Георгия Менглета с благодарностью и теплотой вспоминают их общую «жизнь в искусстве».

---

Совещание тут же прекращалось, все слушали анекдот, хохотали, он давал бумажку на подпись и уходил. Таких примеров тысяча. Он постоянно творил добрые дела помогал достать дефицитное лекарство, одалживал нуждающимся деньги. Он повторял: «Мне отец наказывал каждый день делать хоть одно доброе дело. Я это запомнил на всю жизнь».

Я очень любил Владимира Яковлевича. Мы много общались. Иногда я приходил к нему в гости. В его доме поражало обилие картин. По-моему, они висели у него даже в сортире, ибо в комнатах уже не помещались. Правда, Лидия Русланова, которая в свою очередь, пользуясь консультациями крупных знатоков-специалистов, коллекционировала полотна русских мастеров, говорила, что среди его картин девяносто процентов подделки. Не знаю — не проверял. Была у него и еще одна страсть — он коллекционировал часы. Их было великое множество, и они лежали на специальных столах, как в музее.

Но конечно, его главной страстью, смыслом его жизни был театр. Он и дня не мог без него прожить. Даже в выходной прибегал — забегал к директору, администратору, в кассу, останавливался с кем-то на лестнице, кого-то разыгрывал, чем-то возмущался, чему-то радовался.

Можно сказать, что и умер он в театре. Ему стало плохо на репетиции спектакля «Как мужик двух генералов прокормил». Он вдруг остановился и сказал: «Мне плохо». Такое от него услышали в первый раз. Все засуетились, забегали, вызвали «скорую», уложили на носилки. Он при этом еще пытался острить: «Что это вы меня вперед ногами несете? Примета плохая». Его отвезли в Боткинскую. Он не хотел ехать в больницу. Его оставили в приемном отделении, а он поднялся, залез на подоконник и выпрыгнул из окна. Ему стало совсем плохо. А через несколько дней театральная Москва прощалась с королем смеха.

Павел Поль

Еще одним корифеем Театра сатиры был Павел Николаевич Поль. Его настоящая фамилия Синицын, но, как принято было раньше в провинциальных театрах, где он служил, он придумал себе звучный «иностранный» псевдоним.

Хенкин и Поль казались антиподами. Они и внешне, и по темпераменту были противоположны друг другу. Если Хенкин врывался в театр, то Поль — вступал. Хенкин прибегал за несколько минут до спектакля, Поль — заранее. Иногда они не разговаривали друг с другом, но никогда ни тот ни другой не говорили друг о друге гадостей.

Так уж повелось, что два «старика» (так их называли в труппе) почти не встречались в одном спектакле. У Поля были свои спектакли, у Хенкина — свои. Это не было проявлением антагонизма двух актеров. Скорее всего, это было своеобразное соревнование, носившее «детский», наивный оттенок. Конечно, им трудно было быть партнерами. Исполнительская манера Хенкина отличалась импровизацией, а Поль играл в строго установленном и точно разработанном рисунке роли.

Вообще в Театре сатиры раньше спектакль строился на одном актере, который и был «гвоздем» программы. Если в одном спектакле, например, солировал Хенкин, то в другом — Поль.

Было, конечно, несколько спектаклей, где они играли вместе. Такой случай свел их в комедии А. Корнейчука «Миссия мистера Перкинса в страну большевиков». Сюжет этой пьесы был незамысловат. Представитель деловых кругов мистер Перкинс в сопровождении своего секретаря приезжает в Советский Союз, чтобы выяснить, можно ли после войны установить с СССР торговые отношения. После встреч с советскими людьми он убеждается, что это вполне возможно. В то время, а это было вскоре после окончания войны, содержание этой комедии было очень актуальным.

Поль играл мистера Перкинса, приехавшего из Америки, а Хенкин — украинского колхозника Чумаченко. Это был блестящий дуэт.

Как я уже говорил, до Театра сатиры Поль играл во многих театрах в Киеве, Харькове, Ростове, Тифлисе, Пятигорске и других городах, в Театре Корша и, наконец, в 1924 году пришел в Театр сатиры. Он был одним из основателей и корифеев этого театра.

О начале своего творческого пути он сам рассказывал так:

«Я был молод, недурен собой, меня прочили в любовники. Правда, я больше любил комедийные роли. Но как устоять перед соблазном быть любовником! И я играл в провинции любовников. Как-то мне поручили роль Эроса в пьесе Жулавского „Эрос и Психея“. Я, откровенно говоря, боялся пьес в стихах. Зубрил роль, зубрил:

Я Эрос! Да! Я тот, кто руку созиданья
Над бездной хаоса зияющей поднял,
Из неподвижности я вызвал содроганье,
Заклятьем на него стоцветный мир создал…

И все в этом роде. Сколько сил мне стоило это выучить. Но выучил все-таки. Зазубрил.

Облачили меня в белый костюм-трико. Надели белые крылья, золотистый курчавый парик. Красавец хоть куда! Эрос должен был спуститься с неба во второй половине первого акта. Монтировочных, генеральных репетиций тогда не существовало, о них никто и представления не имел. Репетировали пьесу два-три дня, и готово — премьера! Перед началом спектакля меня на веревках подняли к колосникам. Там мне предстояло провисеть минут двадцать до выхода. Чего не сделаешь для успеха роли? Уж очень казалось эффектным спуститься к Психее с небес. Начался спектакль. Я вишу под колосниками. Пылища несусветная. На меня напал чих. Веревки впиваются в тело. В глаз попала соринка. Ничего с этим поделать не могу. Время тянется бесконечно долго. Слышу монолог Психеи. Готовлюсь к «выходу». Чувствую, наконец-то меня спускают. Спустили. Я на сцене. Принимаю поэтическую позу, собираюсь произнести: «Я Эрос! Да. Я тот…»

И вдруг оглушительный, несмолкаемый, растущий хохот в зрительном зале. Ничего не понимаю.

Моя Психея закуталась с головой в тунику и тоже трясется от смеха.

«Я Эрос! Да. Я тот, кто…»

Хохот пуще… В конце концов дали занавес. Что же оказалось? Пока я висел, уцепившись за колосники, мой золотистый парик, лицо, белый костюм покрылись многолетней пылью, грязью, сажей, осевшей на колосниках. В общем, я был похож скорее на трубочиста, чем на Эроса. Не могу описать, что было со мной, как я был потрясен. Впрочем, сейчас я с удовольствием вспоминаю этот провал. Если бы не он, я бы, наверное, еще долго ходил в «любовниках». А после этого «эротического» случая я сказал себе: «Баста! Пусть „любовников“ другие играют» — и перешёл на комедийные роли».

Именно в Театре сатиры талант Павла Николаевича заблистал в полную силу. Поль переиграл несметное количество ролей. Среди них были совершеннейшие актерские работы, например, в комедии В. Ардова и Л. Никулина «Таракановщина» он играл главную роль — провинциального управдома по фамилии Тараканов, человека крайне некультурного, но пронырливого. Этот Тараканов случайно попадал в квартиру молодого поэта и, упросив того отдать ему свои стихи, пытался выдавать себя за поэта. Карьера этого «новоявленного» поэта развивалась бурно — его стихи (единственные) публиковались, композитор сочинял на этот текст ораторию, режиссер снимал по ним фильм. У него появлялись деньги, квартира, возлюбленная. Единственное, чего у него не было, так это новых стихов. Наконец самозванца разоблачали, и он вновь искал места управдома. Поль играл этого проходимца с блеском. Вначале он входил робкой походкой с просительным выражением на лице, затем у него появлялись повадки маститого поэта, этакого мэтра, а в конце он уходил с горькой улыбкой этакого «без вины виноватого».

В «Чужом ребенке» В. Шкваркина он создал совершенно иной образ — старого музыканта Караулова, которому на земле нужна была лишь одна точка, для того чтобы «поставить штык своей виолончели». Чрезвычайно притягателен был и его Хиггинс в «Пигмалионе» Б. Шоу. Перечень можно продолжать очень долго.

Он переиграл множество отрицательных героев. И вот какой фокус — его пройдохи, негодяи и подлецы были не столько отвратительны, сколько обаятельны. «Плут прежде всего берет людей на обаяние, — говорил Павел Николаевич. Без обаяния плуту не прожить, он быстро сам себя разоблачит». Обаянием как средством маскировки отрицательного персонажа Поль владел в совершенстве. Я тоже всегда придерживался такой точки зрения и старался, чтобы мой очередной «подонок» выглядел весьма привлекательно.

Поль был мастером своего дела, великим профессионалом, наблюдать за каждым жестом которого, за каждой интонацией было истинным наслаждением. Сам же он к себе относился весьма самокритично. Его кумиром был Николай Радин. Когда-то они играли вместе в Театре Корша. Павел Николаевич говорил, что ему никогда не дотянуться до Радина.

Внешне Поль выглядел барином — респектабельным, важным, хотя был человеком небольшой культуры и не очень грамотным. Он, например, поликлинику называл «полуклиникой». А как-то мы с ним вместе играли в «Лондонских трущобах» Б. Шоу. Там его герой должен был сказать: «Он поехал вверх по Рейну». Вместо этого он, ни чуть не смущаясь, на полном серьезе произнес: «Он поехал верхом на Рейне» — и даже не понял, какую глупость сморозил.