Анна Богданова - Внебрачный контракт

• Название: Внебрачный контракт
• Автор: Анна Богданова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-24200-9

Что делать девушке, если не везет в личной жизни?

Что угодно – только не бросаться под машину.

Дуня Перепелкина и не бросалась – она просто спасала ежика, решившего подремать посреди шоссе.

И вот теперь перед ней пронеслась вся жизнь: детство, юность, любовники, придурочный муж, к счастью уже бывший. Ничего хорошего...

А ведь где-то живет на свете ее первая любовь – потомок ассирийских владык Варфоломей, с которым у Дуни, к сожалению, не могло быть будущего. Дело в том, что по взаимному договору родителей он должен был жениться на другой девушке. И Варфоломей, скорее всего, женился...

---

– А детей оставим на бабку Шурьку из пятого дома, – распорядился он.

За Сарой, у которой все никак не получалось меня поцеловать из-за длинного носа, выросла...

– А-а-а! – заорала я, увидев перед собой настоящую Бабу-ягу. Ну натуральная, неподдельная бабка-ежка!

Она стояла, ухватив себя рукой за левый бок, нагло так, по-пиратски подбоченилась, в оранжевом платке, завязанном над ушами кончиками назад, в цветастой, яркой, длинной, как у цыганки, юбке, выношенном потертом мужском коричневом свитере (наверное, Никитином). Лицо ее было смуглым, грубым, будто она всю жизнь простояла на ветру в той самой степи, через которую пробирались с сумками и чемоданом Сара с племянницей, а во рту, находя на нижнюю губу, угрожающе торчал один-единственный и, как мне показалось, очень крупный для человека зуб.

– Накуленька! Это же твоя бабушка! Это Алду!

Но от того, что у меня появилась бабка под № 4, причем вылитая Баба-яга, легче мне не стало. Мне вдруг показалось, что она сейчас закрутится волчком, прыгнет на меня и съест заживо, но Алду только и смогла протянуть неопределенно заливистым своим голосом:

– О-ого-о!

Она, как и старшая сестра, не знала грамоты, даже, кажется, вместо своей подписи ставила не крестик, а рисовала нечто похожее на порхающую над теплоходом чайку. Мало того – она не знала русского языка. Так, кое-какие слова только: «налей», «хороший», «чево» или «чево ето?». А вообще выражала свои мысли больше туманными, однако же довольно выразительными возгласами: «О!», «О-го-го!», «У-ух! « и «Ни-ни!».

За ней появилась грузная тетка в сером пуховом платке с толстыми хомячьими щеками – высокая, грузная, напоминающая глыбу. Глыба эта, оживленно жестикулируя, вообще не произнесла ни слова.

Послышалось шарканье за спиной великанши, а над ее плечом появилось... Я долго не могла понять, что же появилось за спиной великанши, прямо над ее плечом. Белый хлопчатобумажный платок с синими петухами обрамлял загорелое перекошенное лицо, на коем в предвкушении чего-то очень приятного искрились два черных глаза, нос – как груша сорта Бере Бокс – узкий у переносицы, до безобразия расширенный к кончику, разделял щеки – одна из них была нормальная, а другую разнесло так, что, казалось, на больном зубе его сидит мальчик-с-пальчик и, издеваясь, надувает воздушный шарик, который, того и гляди, сейчас лопнет... Образ довершали – так сказать, ставили жирную точку в нем – густые усы смоляного цвета с загибающимися кверху кончиками.

– Клавк! Пошли, чо ли, чайку попьем! – хриплым голосом сказал он, и глаза его вспыхнули ликующим лучезарным огнем.

– Никита, смотри, это наша Накулечка! Дочка Димы с Мотрей! – похвасталась Сара.

– О-о! Хороший! – одобрительно воскликнула Алду, знавшая одну форму слова «хороший».

– Ага! Ну, пойдемте, выпьем! У меня зуб дергает, обезболить бы! – нетерпеливо, быстро, проглатывая слова, проговорил дядька в усах и платке. Дочка и дочка, так, наверное, подумал он. У него этих дочек было аж восемь душ – его этим не удивить!

Клавдия бурно зажестикулировала, явно выражая протест, но ее никто не желал понимать, и тогда великанша показала мужу огромный кулак.

– Налей! – коротко и ясно приказала Алду старшей сестре, сильно ударив болящую бессловесную дочь свою по руке.

И они понеслись на кухню.

– Наконец-то! – с облегчением вздохнула мамаша, и в ту же минуту в коридоре забряцали кастрюли. Бабушка № 1 нагрянула, когда ее совсем никто не ждал. Аккуратно поставив судочки с детсадовским ужином на стол, она бережно отряхнула свое пальто бутылочного цвета с искрой от снега, затем скинула его, вывернув наизнанку, на кровать и залилась в восторге:

– Как хорошо, что тебя выписали, Матрен! А то ведь эта чокнутая – свекровь твоя – чуть было ребенка не заспала! Прихожу... – И Зоя Кузьминична поведала историю о том, как прямо на мне, бедненькой, заснула родная бабка. Да еще с такими гиперболическими преувеличениями (мол, ребенок посинел, не дышал уж, когда она пришла, и т.д., и т.п.), не понимая, что страсть к искажению действительности в данный момент явно не в ее пользу. Родительница моя, как и следовало ожидать, ужаснулась, лицом сделалась белее потолка и решительно (насколько она была способна) попросила мать приютить нас на пятом этаже четвертого подъезда – т.е. временно пожить в родимом доме.

– Пока Дима из армии не вернется, – заключила она, но, заметив недовольство на материной физиономии, поправилась: – Ну, или хотя бы пока эти не разъедутся.

С кухни все это время доносился гогот, отрывки эмоционального разговора на непонятном для нас, находившихся в комнате, языке, перемежавшемся с русским и сдобренным возбужденными выкриками:

– Каля-маля-трынхам-картишка?

– У-ух!

– Квадрат 136! Цельсь! Пли!

– Люба, на огороде быль?

– Быль! Ох, не могу! Быль!

– Бабка, а что там зимой на твоем огороде делать-то? Капусту сажать?

– Больно ты себя умной, Хрося, считаешь! А кто дом сторожить будет? Разворують! И огород ешчо летом ликвиндировать обещались!

– Как погреб? А, бабк?!

– Ничего смешного! Ты, Люба, самий настояшчий простишка!

– Вот сама и сторожи свой огород! А то шатаешься неизвестно где! Шлюха!

– Напраслину ты на меня возводишь, Хрося! Грех это. Я не шлюха, я даже замужем ни разу не была!

– Зачем шлюхе замуж?! – хохотала бабушка № 2.

– Я вообшче мужчин не знала!

– Проститутка ты! Где две недели была? – издевалась баба Фрося над сестрой, от души веселясь.

– Я – девственница!

– Справку от врача принеси! – забавлялась бабушка № 2, в то время как бабушка № 1 смотрела на дочь свою непонимающим взглядом, в котором, помимо недоумения, сквозила еще и паника.

– Скоро Груня с работы придет, – доложила Сара. – Надо ее позвать, с сестрой повидаться.

– Матрен! Ты в своем уме? Куда это я тебя к себе возьму?! Там Ленчик со Светкой! – укоризненно заявила она и, словно оправдываясь передо мной, пролепетала: – Твой родной дядя там со своей невестой-дурой живут! – Тон ее мгновенно поменялся, приобретя серьезную, мрачную даже окраску. – Да и вообще, все не слишком-то у них хорошо. Неделю назад вроде все в порядке было – мир да любовь, ремонт в своей комнате закончили, обои поклеили – знаешь, веселенькие такие – колокольчиками, – умилилась она.

– А теперь-то что стряслось? – уныло спросила моя родительница, поняв, что ее родная мамаша нас не приютит.

– Что! Что! Не знаю я ничего! Светка одну ночь не ночевала. Пришла вечером и говорит Ленчику – мол, никакого Артурчика можешь не ждать, я аборт сделала. Он давай орать. Она на него – подлец, говорит, изверг, никогда я тебя не любила! Собрала манатки, вплоть до нашей зубной пасты – все сгребла! А он ей – ты, говорит, еще обои сними! Это так пошутил Ленчик, а она ведь, мерзавка, и правда все обои содрала – аккуратненько так, сложила в чемодан и с собой унесла.

– Как это можно уже использованные обои содрать «аккуратненько»?! – поразилась моя мама.

– Эта все может, она ими еще у себя дома комнату оклеит! А Ленчик мой, бедный мальчик, по городу бегает, везде ищет эту паршивку! – И она всплакнула. – Вот так вот! А ты ко мне с Дуняшей просишься, когда у нас такие страсти! Такой надрыв! – патетически воскликнула бабушка – она вообще любила сцены закатывать, употребляя при этом необыденные, возвышенные слова, используя искусственный, риторический стиль. Как у П.А. Вяземского:

«Дом, где сидит владычица моя!» —
Я б не сказал – сидит, да уж и дом,
Не лучше ли: «живет» иль «обитает»,
И дом сменить на «храм» или «чертог»?» – и т.д. и т.п.

И бабушка № 1, наскоро чмокнув меня в щеку, поторопилась удалиться.

Вакханалия на кухне продолжалась до раннего утра. Веселая компания пополнилась бабой Груней (матерью дяди Гриши, который встречал меня из роддома), которая работала в винном магазине кассиром и которую иногда поколачивала своенравная невестка за чрезмерную тягу родственницы к продаваемому ею товару.

На следующий день мы с мамашей оказались заблокированными в своей маленькой комнате.

– Закрыли, сволочи! – вне себя от злости воскликнула моя родительница, навалившись всем телом на дверь.

– Замуровали! – выкрикнула я, но она меня, конечно, не услышала.

Провозившись полчаса с дверью, мама все-таки умудрилась ее приоткрыть. На пороге бесчувственным мешком валялся Никита в платке, сунув свой «бере бокс» в ненароком обнаружившуюся щель.

Когда мы наконец выбрались в большую комнату, то увидели картину, которую я впоследствии не наблюдала больше ни разу в жизни – нигде, ни при каких обстоятельствах, даже на холстах великих художников, которые пытались изобразить вакханалию или пьяную пирушку, участники которой хватили лишнего, – нигде и никогда! Вот уж поистине, буйство застывших поз! А главное, какая жизненность в них, какое произвольное расположение тел! Реализм, да и только! Хоть сейчас бери карандаш да делай набросок! И, несомненно, получится то, чего еще не было в изобразительном искусстве.