Владимир Алько - Второе пришествие инженера Гарина

• Название: Второе пришествие инженера Гарина
• Автор: Владимир Алько
• Издательство: Поверенный
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-93550-023-X

«Гиперболоид инженера Гарина» А.Н. Толстого заканчивается бегством главных персонажей – Гарина и мадам Ламоль – с Золотого острова и кораблекрушением яхты «Аризона». Герои произведения оказываются выброшенными на необитаемый остров, где и начинают влачить жалкое существование, без надежд, без будущего… Автор как бы переводит своих героев в состояние литературного анабиоза (ни жизнь, ни смерть), словно бы надеясь на продолжение своего романа. И вот – аргентинское исследовательское судно спасает Гарина и Зою. Следуют годы конспирации, нужды, лишений… Дерзкий, аналитический ум Гарина не может примириться с подобным положением вещей. Подрабатывая экспертом в патентном бюро, он проникается модными и парадоксальными идеями теории относительности и приходит к мысли о создании… Что последовало за этим, – какие свершения, интриги и приключения, – а также всю фантастическую историю «Второго пришествия инженера Гарина», читатель найдет в этой увлекательной книге.

---

После бегства Гарина из Вашингтона, провозглашенного до того диктатором полумира, гражданской войны в Америке и подавления пролетарской революции; наконец, исчезновения в пучине моря «Аризоны» с мадам Ламоль на борту, – Роллинг состарился и высох в одночасье. Вот только кактусы – эти цветы декаданса – стали теперь его последней привязанностью.

Да, возможно, что Роллинг страдал глубоко уязвленный, – единственно корнями своими; и тогда можно понять его душевное состояние, когда ему было сообщено, что личные вещи «той» Зои (будто всплывшие после кораблекрушения), участвуют в каких-то гнусных торгах, и что ему даже вменено в обязанность опознание их. О, Роллинг перебирал и даже подносил к губам по стариковской сентиментальности орден Божественной Зои, ее дневники, исполненные милого девичьего бреда, с неожиданными вкраплениями фраз умудренной женщины (этот ее почерк Роллинг признал сразу), комнатные туфли, подвязки… У него защемило сердце: Роллинг хныкал и плакал в своей несравненной оранжерее, над ее каменистой почвой. Увы, ему не дано было даже утешиться этими вещными образами прошлого. Предметы торгов должны были поступить на аукцион или возвращены их владельцу. Роллингу было о чем задуматься, – по самым последним и отчаянным попыткам постичь реальность. Кто он тогда: этот странный предъявитель личных вещей мадам Ламоль? Где был все эти годы? Почему не заявлял торги в самый ажиотаж той постистории «золотого дела», когда имя Гарина и Зои были воистину культовыми? Отсюда последовало распоряжение Роллинга, и два его эмиссара с необходимыми (и расплывчатыми) инструкциями отбыли в Швейцарию, где роли каждого из них сообразно распределились.

С тех пор прошло три недели. И вот – не к утешению, а к неутешной мести Роллинга прибавились теперь недоумение и страх, – возмутительная сумма, затребованная в ультимативной форме владельцем тех вещей; но самое чудовищное – те роковые слова… И нос Роллинга заострялся, как у покойника, а ноги леденели, слабо перебирая последними шагами, какие остались ему до электрического стула… «Слово в слово», и далее шло упоминание того договора от 23 июня 192… года, Фонтенбло. Совпадения здесь быть не могло. Тайна их двоих: его самого и… – стала известна некоему третьему лицу; этому подозрительному посреднику по торгам.

В ночь подписания договора их было трое: Гарин, Зоя, Шельга, – свидетелей; первые двое исключаются – мертвы. Шельга? – невозможно: абсолютно не его «почерк», никаких мотивировок, и попросту – винтик в советской машине. Во всяком случае, идентификация его личности не связана с большими трудностями; тому подтверждение словесный портрет, составленный эмиссаром в Берне. И – никакого сходства. Кому был так нужен мистер Роллинг, – ведь располагай иные правительства или спецслужбы подобными вещественными уликами его связей с Гариным, к нему был бы применен другой подход.

Но тогда, самое невероятное и фантастическое – Гарин! Дьявол возвернулся в мир. Гарин жив, вновь во всеоружии, или выманивает деньги на постройку своего нового аппарата. Но, стало быть, жива тогда и Зоя. Одним словом, все это надо было как-то переварить; опровергнуть – доказать, или же сойти с ума.

(В этом последнем случае он стал бы неподсуден).

*** 49 ***

Зоя словно бы обрела косоглазие. Но ей предстояло еще сфокусировать ту точку зрения, что она подпала под некое перекрестное наблюдение. К господину в неизменном чесучовом костюме, со славянским типом лица, она уже попривыкла. Тем более, что он, кажется, интересовался здесь всем и каждым, кто был у него на виду. Но из тенет разведки возник еще один – явно проамериканский типаж, часто в шортах, в шляпе стетсон, перепоясанный ремнями фотоаппаратов. Один раз он увязался за нею, на тот сопроводительный случай одетый в кремовый костюм и лакированные штиблеты. Он проследил ее почти до ворот дома, где она жила, и Зоя ничего не могла с этим поделать. И вот как-то, три дня назад, они сошлись лицом к лицу в проходе вестибюля почтамта; янки все никак не мог разминуться с нею, притискивая плечом, аккуратно делал шаг, как раз, чтобы не давать ей пройти. И пусть тому событию уже не один день, – Зоя до сих пор отплевывалась от запаха его жвачки и переживала как свое унижение то, что даже не могла выговорить ему. (Вот только глаза янки удовлетворенно блеснули, как будто ему что-то удалось). Но и это было не все: объявилась еще некая «спина», – быть может, пока только, и будет анфас и профиль, – белого пиджака, широкого, на редкость приталенного для мужчины, такие же светлые брюки, отглаженные точно лезвие навахи. Шаг и походка человека навевали ей смутные образы. Так прохаживаются сутенеры в Буэнос-Айресе или уличные продавцы кокаина, – с вихлянием бедер и прищелкиванием пальцев. Единственная их встреча – со спины, на выходе из кондитерской, – не дала Зое повода для особых подозрений. Во всем же остальном – жизнь ее не отличалась разнообразием. Мимолетные изменения бросались в глаза, словно мошки, так же пропадая; крупные – могли случиться только к несчастью. Теперь по-настоящему она верила только своему желанию: пусть умереть, но умереть собою. Мир должен узнать леди Макбет; даже такую – на чужом пиру, тайком, умывающую руки от пролитой крови, вдохновительницу и губительницу. Лучше так, чем умереть ряженой старухой, завернутой в драгоценную парчу и преданной забвению. И тогда к некоему чудовищному, ненормальному стыду своему – Зоя сожалела, что так мало загубила жизней, и если бы не ее связь с Гариным (истинно душегубом), мир, чего доброго, простил бы ее, посчитав за Эвридику, порабощенную силами Аида.

Так часто, своеобразно мечтая, Зоя выходила в крошечный сад, под кипящие струи неба и взбалмошные тучи, что, мерещилось ей, шли оттуда, со стороны Германии, куда умчался ее друг. Или же голливудской нечесаной куклой, полуодетая бродила по комнатам, спускалась в столовую, усаживалась на высокий стул и метала окурок за окурком в чашки из-под кофе и надоевшие эдельвейсы в горшках.

*** 50 ***

Тот день, что так по-новому все обустроил в ее жизни, потянулся к Зое в короткое время ее прогулок, когда она возвращалась с почтамта в 11:30. Ей оставалось пройти булыжной мостовой, да горбатым тротуаром, и так шагов тридцать до чугунной калитки дома. Сейчас – это был проулок, всегда безлюдный, с выходящими на него глухими фасадами и галереями на уровне вторых этажей. День только вставал здесь в самый зенит солнца, чтобы затем по короткой дуге, в двадцать минут, перевалить за крыши домов. Она быстро шла кромкой тротуара, когда с ней вровень поравнялся мужчина и просто сказал (как сообщил):

– Зоя.

Как ни была она внутренне ко всему готова, но на шаге запнулась, инстинктивно замерла. Следующий ее короткий стесненный шаг пришелся с движением руки, когда, не повернув головы, она спокойно (в груди бездыханно) отщелкнула застежку сумочки, и рука ее скользнула к гремучему металлу. В тот же миг локти ее были грубо и больно схвачены. И жесткий мужской голос произнес, дыша в самое ухо:

– Спокойно. Не в ваших же интересах, мадам Ламоль, подымать шум. Кричать и звать на помощь бесполезно. Я не один.

Сила и грубость в мужчине нарастали. Тут же рядом притормозил автомобиль; боковая дверца его распахнулась, потянулись еще руки, на полкорпуса высунулась мужская фигура. На одну эту секунду все зависло и покачнулось, как на шатком мостике через пропасть в Альпах. Зоя задышала часто, часто, запрокинула голову, изогнулась всем телом, от горловой впадинки ее груди выпрыгнул амулет: короткий меч на платиновой цепочке. Зоя потянулась к нему всем наклоном головы, – припасть губами… Стиснутые за спиной локти пружинили, сводя на нет все ее усилия. Ей не оставалось уже и свободного места, кроме как в салоне автомобиля, куда Зою тянули и вталкивали.

И тут – широкий белый замах, как снег с веток, и локти Зои мгновенно высвободились; с этим же – ее насильник стал валиться, всей тяжестью тела приваливаясь к ней. В следующий момент та же светлая (белая) сила метнулась в амбразуру кабины машины, выволакивая того, второго… Зоя успела лишь отшатнуться, как теперь реально – человек, в отутюженном костюме, с черными, блестящими волосами, обрушился со всей ненавистью, – и буквально выдрал второго нападавшего из-за рулевого колеса; другая его рука, совмещающая в себе кастет с узким лезвием, смертельно опасно подвела стилет в самое нужное место, под ухо… показалась тоненькая полоска крови.

– Madre mia!* – не удержалась, чтобы не выкрикнуть Зоя, и уже грозно-весело, – Pronto!** В машину, Валантен!

Крупные белые зубы под ниточкой усиков блеснули. Рот пополз скверной усмешкой:

– Есть, моя королева. Уже исполнено. Одно ваше слово, и эти негодяи…

– Сейчас не время, Валантен. Быстро, в машину и гони, гони!..

Зоя первая впрыгнула в салон машины. Взобравшись с ногами на заднее сиденье, она прижала дуло револьвера к затылку второго похитителя, заставила его лечь лицом на панель управления, в то время как Валантен, сопя, втаскивал тело другого янки, с пробитой головой. Кровь меж тем обильно текла, и можно было опасаться за его жизнь.